Андрей Матвеев - Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим
Обзор книги Андрей Матвеев - Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим
Андрей Матвеев
Эротическaя Одиссея,
или необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича,
пережитые и описанные им самим
От издателя
…но продолжим. До сих пор имя Джона Каблукова мало что говорит даже профессиональным ценителям и знатокам литературы. Единственный экземпляр его рукописи, еще недавно хранившийся в спецхране Государственной публичной библиотеки имени В. И. Ленина (впрочем, а где еще — по совести говоря — и должна храниться рукопись, названная автором «Эротической Одиссеей»?), исчез сразу же, как сие потайное место прекратило свое существование и его обитатели обрели наконец–то долгожданную свободу. Все, но не Джон Каблуков! Подлинник утрачен, а о том, что есть еще и копия, какое–то время ведал лишь я.
Два года назад один полу (а может, что и полностью) сумасшедший поэт, ныне, естественно, покойный, зная, что меня давно уже привлекают малоизвестные (по вполне определенным причинам) страницы российской словесности, прислал на мой домашний адрес забавное и весьма интригующее письмо. «Милостивый государь, — обращался он, — простите, что отрываю Вас от столь уважаемых занятий (до сих пор не могу понять, что он имел в виду. — А. М.), но кажется мне, что предмет, находящийся сейчас на моем столе, может привлечь Ваше внимание…» Высокопарность и витиеватость слога насторожили меня, но потом я спокойней отнесся к прочитанному и решил вступить с этим человеком (тогда ведь я не знал еще, что он сумасшедший, хотя это к теме Каблукова и его «Эротической Одиссеи» не относится. — А. М.) в переписку. Так довольно толстая пачка бумаги, представляющая из себя сильно правленую машинопись, и оказалась у меня в руках.
Что сказать о ней? Думается, лучше всего — самому прочитать это безумное и нелепое повествование, аналогов которому, на мой взгляд, не существует. Я практически не прикасался к тексту ни как цензор (пусть даже неформальный), ни как редактор, лишь расставил (где мог) недостающие запятые да покручинился, что почти полностью отсутствует первая глава, остался лишь один абзац (что, впрочем, не преминул отметить и сам Джон Иванович). Единственное, о чем хотелось бы предупредить читателя: не все в каблуковском творении можно (да и нужно) принимать за чистую монету. Литература во все века была прежде всего литературой, то есть чем–то существенно отличающимся от реальной действительности. Но предисловие и так затянулось. Остается одно: быстрее перейти к следующей странице.
А. М.,
ноябрь,
Екатеринбург
К. Т.В.
и всем остальным женщинам в моей жизни.
Д. И.KaблуковЧасть первая
Глава первая,
утерянная, от которой остался лишь один абзац
……………………. Хорошо быть беглецом, хорошо, когда никто не знает, где ты и что надо сделать, чтобы тебя найти. Куда пойти, куда поехать, чтобы отыскать твои следы, убежавший кусок загнивающей плоти? Внезапно опять пошел дождь. — Но от чего все–таки я убежал? — спросил ДК — От любви, конечно, — немного подумав, ответил я.
Глава вторая,
в которой Д. И. Каблуков рассказывает историю своего рождения
Но почему, собственно говоря, именно от любви, что, больше бежать не от чего? Впрочем, для того, чтобы объяснить абсолютно все, надо рассказать и всю свою жизнь, хотя именно этим я и пытаюсь заняться вот уже какую страницу, пытаюсь, да ничего пока не выходит, но — все же — от чего это я бежал? Проще сказать, что от жизни. Но что она такое, жизнь? Снова зададим вопрос «кто я»? Ладно, ответим: я, Джон Каблуков, названный так по неразумию моей безумной маменьки (история сия достаточна печальна и будет поведана, может, что даже вскоре) и совсем уж безумного папеньки, сказать о котором нечего, ибо известно о нем лишь то, что был он абсолютно, неисправимо, безысходно безумен. Пойдем дальше. По социальному происхождению я — вырождающийся квартерон (довольно долго Д. К. пытался определить свое происхождение и когда дошел — сам, своим умом, всем естеством своим именно до такого словосочетания — вырождающийся квартерон, то был очень доволен, а вот что это значит…), по роду занятий — тут я ухмыляюсь, лезу в сигаретную пачку, очередную закуриваю, откидываясь на спинку стула, и начинаю тихо, с подвыванием, похохатывать, ибо в голове вертится лишь одно слово: мистик. По роду занятий я — мистик (еще можно добавить — маг), и понимайте это, как знаете. Что же касается способов зарабатывать на жизнь, то об этом просто не будем, способов море, океан, целая вселенная, тьма–тьмущая, можно что–то куда–то пописывать, можно быть на содержании у богатой вдовицы (очаровательное занятие, надо отметить), можно вызывать за плату духов в бессмысленных салонах, да, в конце концов, имеется и знакомый миллионер, монстр бизнеса красавец Зюзевякин, у которого всегда можно перехватить немного — чего? Да денег, естественно, хотя он сам называет подобное так: я спонсирую таланты. Впрочем, оставим пока в покое Зюзевякина, как и безумную маменьку (совсем скоро дойдет до нее очередь, а пока надо вот тут, прямо в скобках, объяснить, что же это за явление, вырождающийся квартерон? Скажем просто: это смесь из четырех составных, то есть крепостной+пролетарий+разночинец+дворянин, которая и дает столь гремучее сочетание, как в моем, Джона Каблукова, Д. К., случае), и перейдем уже к совершенно иным, не социальным, а физиологическим, точнее же говоря — физическим параметрам: а) Рост. С ним все ясно, мой рост колеблется, то он 1 метр 70 сантиметров, то я становлюсь меньше, но насколько — зависит от обстоятельств; б) Вес. Что же, он связан с тем, как плотно я поел, но в любом случае не меньше семидесяти двух килограммов. Вот так — 72 кг; в) Объем черепной коробки — говорить об этом просто неудобно, ибо временами я бываю патологически умен, а временами — патологически глуп; г) Объем бицепсов, трицепсов и прочего. А хрен его знает, никогда не интересовался; д) Для желающих. Мой член в спокойном состоянии имеет длину семь с половиной сантиметров. В состоянии эрекции — от семнадцати до семнадцати с половиной (всегда интересовало, почему полсантиметра блуждающие), если мерить от корня, ну, многие знают, как это делается…), ж), з) и прочее надо опустить, а о цвете шевелюры можно умолчать, ибо она давно сведена почти на нет. Но это мне по фиг, говорит сам себе ДК, то есть говорю себе я.
Лет мне, как уже было выяснено в предыдущей главе, тридцать пять, хотя сейчас я опять в этом сомневаюсь, ведь дело в том, сколько сам ты себе даешь с утра, тут амплитуда колебаний у меня громадная, от четырнадцати до семидесяти, так что сегодня мне, пожалуй, не больше тридцати трех. Остается добавить немного, и тогда можно продолжать исповедь дальше. Астрологические характеристики. Я — Рак. Да, то самое мистическое (может, именно отсюда и предполагаемый род моей деятельности), таинственное существо, любитель воды, луны и тому подобное, но говорить об этом надо много и всерьез, что сейчас лень, а значит — продолжим. Лучше же вот так: …но продолжим. Родился я в том самом городе, где и прожил добрые две трети своей жизни. Как он называется? Умолчим для полной ясности или же скажем точнее: в городе № (латинской «н» нет на моей пишущей машинке, старой «Эрике», зато у нее есть два дефекта. Иногда она отказывается переводить строки, но это легко поправимо, надо лишь посильнее стукнуть по штырю переводной рукоятки, а вот второй порою доводит меня до отчаяния. Лента любит выпазить из лентодержателя и, соответственно, приходится постоянно засовывать ее обратно, от чего пальцы черные, будто самыми кончиками я — негр. Как понимаете, удовольствие сомнительное, но это не значит, что Д. К. расист и не любит негров, как неграм до него, так и ему до негров нет, в общем–то, никакого дела. Правда, Зюзевякин неоднократно предлагал Каблукову спонсировать его — а еще лучше с разрядкой, вот так: с п о н с и р о в а т ь — новой пишущей машинкой, а как–то раз, будучи в очень хорошем расположении духа, даже персональным компьютером с достаточно большим объемом памяти, но я отказался, ибо с «Эрикой» у меня некая мистическая любовная связь, но хватит об этом). Итак, родился я в том же самом городе, где и прожил добрые две трети своей жизни. Правда, был один выездной эпизод, который до сих пор отзывается сладкой негой и томлением в моем, то бишь в каблуковском сердце, но к нему я позволю себе вернуться позже. Родился же я, как говорила об этом моя безумная маменька, еще в то время, когда я не был сиротой, прямо на полу в дощатом бараке, неподалеку от железнодорожной станции, рядом с которой находился наш городской дурдом, иначе психбольница, или — если кому–то хочется словесной изысканности — дом скорби, приют теней и прочее. Но тут, как мне кажется, пора все же окончательно перейти к образу безумной маменьки и не интриговать дальше гипотетического читателя сих записок.
