Виктор Мартинович - Озеро Радости
Из коллекции экспонатов следует, что в разное время Малмыгами управляли лоси, ткачихи, Екатерина II, броневики, гусары, кокетки с веерами, лапти и тот Ленин, который на площади.
— А сейчас — самое интересное! — обещает Ирина Трофимовна и подводит ее к шершавому валуну из гранита.
По центру валуна процарапан едва различимый и заметно кривой крест. Белка с отделенным хвостом Ясе понравилась больше, но она не знает, как сказать об этом музейщице. В некотором смысле каждый, кто живет в Малмыгах, — белка с открепившимся от туловища хвостом. Или даже хвост белки, безжизненно лежащий рядом с хозяйкой. Валуну не хватает глубокого беличьего символизма, он бездушен и неприступен. Но Ирина Трофимовна совершенно очарована им.
— Это — один из двух экспонатов республиканского значения, находящихся на хранении в нашем музее, — нахваливает она гранит. — Нам пришлось разбирать крышу музея, чтобы кран его сюда поставил.
Яся смотрит наверх и убеждается в том, что крышу после установки валуна собрали обратно.
— Это — растущий камень из деревни Красное. Он когда был в земле, то рос. Сейчас, когда он у нас в экспозиции, это не сильно заметно. Но вообще, представляете, какое чудо: земля его как будто выталкивала из себя, по сантиметру в год.
— Как интересно, — вежливо соглашается Яся. Теперь у нее задача, диаметрально противоположная той, что была с Виктором Павловичем. Ей мучительно хочется зевнуть, но нельзя. Подавить зевок куда сложней, чем его симулировать.
— Камень чудотворный, потому что на нем изображен православный крест, — добавляет музейщица.
— А здесь у нас второй экспонат республиканского значения, — говорит Ирина Трофимовна и с трудом открывает тяжелую черную дверь, в которую упирается коридор.
За дверью — абсолютно черная комната, по центру которой покоится большой параллелепипед, похожий на положенный плашмя холодильник «Атлант» в охристом корпусе. Лежащий «шкаф» подсвечен одним-единственным желтоватым светильником, разбрызгивающим жидковатый конус света из-под потолка. Яся подходит ближе и видит, что лежащий на полу продолговатый артефакт полупрозрачный, в нем угадываются очертания застывшей человеческой фигуры.
Ее ухо различает тихое бормотание. Именно в таком порядке — она сначала слышит монотонный голос и только затем примечает сидящую в углу на стуле бабулю, бубнящую какие-то заклинания, покачиваясь корпусом взад-вперед. Музейщица становится спиной к бабуле и громко и торжественно произносит, похлопывая ладонью по странному экспонату:
— А вот это — гордость нашего города! Спящая Царица.
— Что? — выдохнула Яся, но музейщица не услышала этого выдоха.
— В летописях и исторической литературе она также проходит как Плачка, или Царица Небесная и Земная. Этот экспонат является памятником истории и культуры первой категории. То есть она даже выше в перечне находящихся под охраной государства объектов, чем растущий камень из деревни Красное, он категоризирован второй степенью. Поэтому для нее у нас выделено отдельное помещение.
— Как вы ее назвали? Как? — охрипшим голосом переспрашивает Яся.
— Спящая Царица. Ну, то есть по документам она у нас проходит как «мумифицированные останки женщины предположительно XIII века», но все историки, которые на общественных началах тут устраивали экспертизу, написали потом у себя в интернете, что это именно она. — Время от времени Ирина Трофимовна говорит своим голосом, время от времени включает хорошо поставленную интонацию экскурсовода — тогда в ее речи становится меньше акцентологических и орфоэпических ошибок. — Тело не тронуто тлением, вы видите. По всей видимости, из-за бальзамических свойств состава, примененного для его консервации. — И добавляет от себя: — Как бунто спит! Правда?
Яся подходит ближе к прозрачному саркофагу. В нем, застывшая в неоднородной золотистой субстанции (кое-где видны оставшиеся в окаменелой охре пузырьки воздуха, какие-то веточки, фрагменты растений), лежит женщина совершенно современной наружности. Такая могла бы позировать для модного журнала, разместившего текст про Ясиного отца. У спящей острый ровный нос, спокойные брови, мягкие губы, уголки которых опущены вниз, намекая на склонный к меланхолии темперамент. Волосы скрыты под головным убором, сочетающим ткань, кожу и золотую фольгу. По его выпушке идет сложный рисунок с цветами, птицами и завитыми спиралями, рисунок оставляет впечатление не нанесенного краской, не вышитого, а как будто втатуированного в ткань и кожу. Поверх скрывающей волосы кики покоится массивная полукорона-полуобруч. На шею ниспадают тяжелые височные кольца, Яся не может оторвать глаз от этого упрямого подбородка, от этой украшенной гривнами из витого золота тонкой шеи, от ровных полумесяцев закрытых век, от крохотных ладоней на животе (левая сжата в кулачок). Нахлынувшие воспоминания жгут Ясины щеки влагой.
— Ее в девяностых нашли в проломе у излучины Вилии дети. У древних язычников, — тут она снова кратко, в одно предложение, включает экскурсовода. — Было поверье, что место, где река изгибается у большого холма, является священным. Поэтому, видать, там ее и положили. В общем, дети влезли в могильник, начали таскать оттуда бусы, бусы попали к родителям, те выспрашивали откуда бусы, дети, конечно, отбрехивались, что купили в магазине, кто же взрослым такое жирное место сдаст! Потом один мальчик притащил домой козлиный череп, расписанный красным и синим орнаментом, с такими, знаете, треугольниками по кругу глазниц — страх просто! Ученые потом в интернете написали, что череп использовался как набалдашник для посоха при погребальном ритуале. Как всякая вещь, коснувшаяся мира мертвых, навершие должно было остаться в могиле, рядом со шкурой, в которую был завернут жрец. В общем, после этой находки за детей взялись всерьез, думали, у нас в районе сатанисты завелись. Пальцы в дверь, так сказать, но это я шучу так, конечно! Как бунта мы фашисты какие! Дали конфет, и те сами все рассказали! Тогда уже могилу тракторами вскрыли, нашли там двух стоящих как бунто живыми лошадей, кожаные кофры с бусами и монетами — все в Минск ушло, ушло да не пришло, исчезло по дороге. Девяностые, что вы хотите!
Яся всматривается в лицо царицы и не может понять, красили ее щеки, перед тем как уложить ее в золотое ложе, или нет. Все мумии мира, от уже упомянутого ранее пассажира броневика до Тутанхамона или перуанской Хуаниты, не выглядят не просто «спящими» или «живыми», они не выглядят людьми — они черные, они желтые, они ссохшиеся, они страшные, как страшна любая попытка выдать мертвое за живое. Женщина, вмурованная в странную охристую плиту, спит, она сейчас встанет, поправит обручи на запястьях, улыбнется и, пританцовывая, выйдет на свет. И мужчины будут глядеть ей вслед и мечтательно вздыхать, а женщины — провожать глазами и учиться грации, легкости, игривости — жизни.
— Вызвали грузовик, подняли цепями, — продолжает свой рассказ Ирина Трофимовна. — Тогда ведь везде националисты были. Зенон Позняк, фронт этот его. Все по-белорусски было, в совет депутатов тут у нас тоже, знаете, прошли такие. Озабоченные. Так, короче, уж они с ней носиться начали! Ходили, кричали тут: «державный символ», «державный символ»! Хотели ее чуть ли не в гербе канонизировать. Мать-заступница, понимаете? Но тут власть сменилась. Этих из райсовета подвинули капитально, сейчас ходят по городу, кудлатые. Царица тут осталась. А я так считаю, что и правильно — еще потеряли бы по дороге, как те кофры с монетами. А так — лежит, видите. Аккуратно тут, тихо, все условия. Я ее с вспышками запрещаю снимать, чтобы не слепило.
Яся замечает, что на боковом срезе прозрачной глыбы проковырян шурф, заглубленный на несколько сантиметров. В месте шурфа субстанция, в которую запечатана царица — белесая, она потеряла свою прозрачность там, где ее тронул инструмент.
— Я тут спросить хотела… — шепотом произносит Яся.
— Да вы не стесняйтесь ее! — пренебрежительно машет музейщица в сторону бубнящей молитвы-заклинания бабули. — Она каждый день приходит, сидит целый день, с экспонатом разговаривает! Она не буйная!
Яся пожимает плечами и хочет объяснить, что шепотом заговорила, дабы не тревожить покоящуюся царицу, а не из-за бабули. Но иные реплики выглядят чудно даже в присутствии запечатанной в прозрачную глыбу женщины.
— Что это? Янтарь? — произносит она чуть громче. — Как они ее в янтарь закатали?
Директор музея снова включает поясняющий тон:
— Нет, это не янтарь! Это смесь сосновой смолы и пчелиного меда с добавлением каких-то консервирувующих компонентов, которые удержали бальзамирующий раствор от засахаривания и помогли ему затвердеть.
Яся трогает глыбу ногтем — на ощупь она твердая как камень.
— На экспонате много прекрасно сохранившихся украшений: головной убор, ремень, обувь. Тщательное изучение их материала, техники обработки кожи помогло бы лучше понять быт и культуру наших предков. Но попытка аккуратно вскрыть плиту, чтобы добраться до тела, ничего не дала. Ученые предположили, что дальнейшее рассверливание приведет к повреждению экспоната. Поэтому решено было оставить ее в покое.
