Майя Луговская - Проливной дождь
Майя Луговская - Проливной дождь краткое содержание
Елена БЫКОВА
ПРОЛИВНОЙ ДОЖДЬ
Борис чувствовал, что начальник отряда Валерий тоже не спит — потушил свой персональный ночник, работающий от аккумулятора, и притворяется спящим: делает вид, чтобы я не подумал, будто он волнуется, А что там волноваться, как ушли, так и придут. Но всё же какое-то неприятное чувство беспокоило его: две бабы, ночью, в тайге… Но раз ушли, никому не сказали — пускай. Конечно, Никандровна человек бывалый и места эти знает, не заплутают.
В палатке становилось холоднее, и он поглубже забрался в спальный мешок. Борис любил думать и умел это делать: чудно на свете всё устроено, что ни человек, то свой норов. Вот взять, к примеру, Валерия, самостоятельный, с головой, зря слова не бросит, выдержанный, такого голыми руками не возьмёшь. А приехала в отряд эта Марина и по-своему его повернула. Что ни скажет — соглашается. И сейчас тоже, сказала, что нечего их ждать, он и свет выключил. А ведь в другие-то дни ночь напролёт читает да записывает в дневник, знания свои пополняет. И даже не считается, что рядом в палатке человек от этого, может, не спит. Аккумулятор уже не в счёт, сел — не его забота. И на черта эта Марина сюда приехала. Борис высунул голову из мешка и прислушался: кажется, идут. Он приоткрыл полог. Наконец-то! Ручной фонарик высветил нежно-зелёные ветви лиственницы, и две фигуры, осторожно, чтобы никого не разбудить, пробрались мимо его палатки. Долетел всплеск Наташиного смеха и хрипловатый увещающий шёпот Вероники Никандровны. Борис облегчённо вздохнул, запрятал голову в мешок и сразу заснул.
Утрам он первой увидел Наташу. Сегодня было её дежурство, она возилась с костром и никак не могла его разжечь. Вчера все они — Марина, Валерий и сам Борис — решили бойкотировать Наташу и Никандровну за их самовольный, поздний уход из лагеря. Но Наташа подозвала Бориса, и он разжёг костёр, натаскал воды из ручья. Наташе он симпатизировал. По правде сказать, она всех больше нравилась ему в отряде, и совсем не за красоту, хоть, конечно, девчонка она была красивая. Ему с ней бывало проще, чем с другими — и посмеются, и покурят. Курила она всегда потихоньку, не хотела, чтоб знал Валерий, да и Никандровна, та ей как-то возьми да и скажи: «Отвратительно, когда от молодой девицы разит табачищем».
— Где это вы пропадали вчера? — спросил он. — Нагорит вам от начальника за прогулочку.
— Не шуми. Мы дошли до посёлка и были в гостях. Чаем нас с вареньем угощали.
Этого он не ожидал.
— Значит, в посёлке? Чего вас туда понесло?
— Там такие люди замечательные…
— Вы спятили! Чего вы там не видали? Да разве это люди?
— Как не стыдно?! Замолчи.
— Замолчи сама. Нечего вам там делать, в их компании. В гостях были! Тоже мне гости…
Из палатки вышел Валерий с полотенцем через плечо, и Борис оборвал разговор.
К завтраку собрались все. Ели молча. Марина сразу же после зарядки, такой, что не каждый циркач бы сумел, была уже причёсана — две крохотные косички заплетены волосок к волоску, торчали по бокам, скреплённые резинками. Она успевала подкрасить ресницы и веки, припудрить обгоравший в маршрутах нос. И за стол всегда садилась, даже когда сама бывала дежурной; будто не в тайге, а по крайней мере в ресторане первого разряда. Вероника Никандровна как-то отметила эту её особенность, как положительный факт:
— Красоту свою и молодость надо уметь беречь на радость людям.
А Наташа фыркнула, как будто Никандровна высказалась не в похвалу, а в насмешку. Уж так Наташа умела всё перевернуть.
Сегодня Марина в новом импортном батнике выглядела особенно торжественно. За стол села, ни с кем не поздоровалась, пододвинула к себе миску и начала поедать кашу с полной ответственностью. Сидит, ни на кого не смотрит, одну ложку глотнёт и губы поджала, делом занимается — кашу ест. Своим видом хочет показать, будто не Валерий начальник, а именно она. Хотя и к отряду-то имела отношение только как колесо к пожарной каланче. Прислали её из университета, с кафедры, собрать какой-то там материал по бору и железу, вот она к Валериевому отряду и присоединилась. А отряд его совсем и не университетский, а от Академии наук.
Борис за всем наблюдает и ждёт, когда же разрядка. Никандровна, видать от раздражения, бухнула в кастрюлю целую пачку кофе, они всегда его заваривала, никому не доверяла. Кофе Никандровна всем разлила, а Наташа Валерию сгущёнку накладывает и накладывает, знает, что до сладкого он любитель, и вообще поесть обожает, непонятно только, почему такой тощий. Он кружку кофе выпил, всё молчком, за добавкой потянулся. Никандровна ему наливает, тоже молчком. Борис никак не может понять, почему она-то молчит. Ведь всех здесь солидней и, кажется, всё понимает лучше других, разом бы навела порядок. Бойкот бойкотом, но сколько можно?.. Борис чувствует, что молчит она как бы понарошку и бойкота этого совсем не принимает, молчит — ни слова. Валерий вторую кружку пьёт, Наташа и в неё сгущёнки не пожалела и тут заговорила, не выдержала:
— Если вы думаете, что мы будем извиняться перед вами, то ошибаетесь. Мы себя виноватыми не считаем. Когда мы уходили гулять, мы не знали, что так задержимся. И вернулись раньше, чем нам бы хотелось.
— Тебе, может, хотелось всю ночь гулять, оно бы ещё интересней, — перебил Борис, — а что люди ждут да волнуются, на это тебе наплевать.
— Никто и не думал волноваться, — не поднимая глаз, произнесла Марина.
— Вот и неправда, — возразил Борис, — с чего бы вы это решили объявить бойкот? — ему нравилось это слово. — Валерий волновался, точно знаю, скрывать не буду, и я тоже. Мало ли что может стрястись… Потом отвечай.
Но тут Вероника Никандровна сказала:
— Считаю, что мы с вами, Наташа, должны извиниться. Как бы вы этого и не хотели, должны. Если кто-то волновался, значит, мы виноваты. Тех, кто волновался, прошу нас простить. Больше этого не повторится.
— Ну? Вы удовлетворены? — Наташа улыбнулась. — А теперь слушайте, почему мы задержались.
— Да уж знаем, знаем, в гостях были, в посёлке, чай пили, и не интересуемся, — перебил Борис.
— Ничего-то ты не знаешь и, пожалуйста, не перебивай. А мы вот познакомились с чудесными людьми. Они там поселились в уцелевшем домике. Буровики, бригада. И с ними женщина — Тамара Николаевна. Она нас пригласила, всех, весь отряд. Сказала: «После маршрута вы усталые, голодные, приезжайте прямо к нам, оладьев напеку, накормлю вдоволь». Мы пообещали, что приедем. Вот увидите, какие это люди.
— Оладьями, значит, тебя соблазнили… — проворчал Борис.
— Как же это ты так просто обещаешь за других? — вставая из-за стола, сказала Марина, положила в таз свою миску и кружку и добавила с подчёркнутой вежливостью: — Спасибо за завтрак.
Каждый раз, как только Борис принимался за ремонт машины, в нём нарастало раздражение. Он злился и на себя, зачем согласился работать на такой развалине, и проклинал начальника автобазы, спихнувшего Валерию машину, которую давно пора было списать, сердился и на Валерия за его уступчивость… Но сейчас к обычному для него раздражению примешивалось ещё неприятное, незнакомое ему чувство. Значит, были у Тамарки. У Тамары Николаевны! А мне-то что?..
Тамарку он знал давно. Судьба свела их тоже на Алдане. Тогда она работала завскладом в Якутской экспедиции. Тамарка рассказывала ему, что выросла на Оке, жила в Казани, в Свердловске, бывала в Москве. И счетоводом-то она работала, и воспитательницей, и в библиотеке. Она говорила: «За хорошую книгу душу отдам».
Мотало её, мотало и по работам, и по городам, а прибило к геологии. «Жить не могу без геологии», — он точно помнил её слова. В экспедиции многие тогда к ней шились, болтали, никому не было отказа. Борис решил попробовать своё счастье, и не без успеха. Ночевали они в кабине его машины. И каждое утро расставался с ней, как говорится, с лёгким сердцем. А к вечеру снова ждал её. Через год опять попал на Алдан, а её и след простыл. Выгнали Тамарку. Болтали, что разбазарила она спирт, вроде недочёт получился. И решил ещё тогда Борис, что вовремя развязался, хоть увидеть страсть как хотелось. А потом и забыл про неё. Вот только слова её помнил: «Жить не могу без геологии». Как и он, Борис.
Что привлекало его в экспедициях, он и сам не мог понять. Первый раз ехал неохотно — уговорили товарищи. Ни черта за лето не заработал, устал, похудел, вернулся в Москву, решил не связываться больше с геологией. А тут Зинаида подвернулась — женился. На хорошую работу устроился, однокомнатную квартиру получил. Год прошёл — затосковал, да ещё как — сосёт да сосёт. Решился ехать. Зинаида ему: «Хочешь из меня жену моряка сделать? Полгода дома — полгода в море, не выйдет».
Вышло. Уехал. Где только за эти годы не побывал, но красивей Сибири не видел. Особенно Алдан. Вот уже третий раз он здесь и всё не налюбуется, не надышится. А потом — свобода. И поразмышлять можно, и помечтать, не для того ведь только живёшь, чтобы баранку крутить да под машиной лежать — гайками лязгать. И книжки можно почитать. А книги Борис любил, только серьёзные. История его занимала. Детективов и всяких романов не терпел. Историческая книга прибавляет знаний, прочтёшь и сразу умней становишься. Вот только с именами у него не получалось, никак не мог он запомнить имён и фамилий. Даже Веронике Никандровне пожаловался на себя. А она ему: «Вся история, мой друг, это имена, имена и ещё раз имена. Ничего не поделаешь. Записывайте, заучивайте и запоминайте. Вот так».
