У смерти два лица - Фрик Кит

Проходит пять минут, тарелки с печеньем сложены в большую сумку вместе с парой бутылок воды и солнцезащитным кремом, и мы с Пейсли пускаемся в путь. На улице духота еще сильнее, чем на террасе, и я взмокла, еще не выйдя за ворота. Тучи почти совсем рассеялись, и солнце жарит изо всех сил. Еще мокрые от дождя лепестки азалий превращаются в крошечные зеркала Влажные пряди волос липнут к шее, и я пытаюсь пальцами нащупать на запястье резинку, которой там нет. Я достаю из сумки солнцезащитный крем и прошу Пейсли остановиться, чтобы намазать лицо и руки, прежде чем мы пойдем дальше.

Пейсли запланировала четыре остановки. Первая из них — через два дома дальше по Линден-лейн, в том же направлении, в котором мы вчера шли в город. Пока мы, позвонив, стоим у ворот и ждем, чтобы нас впустили, Пейсли объясняет: Клодия старше нее меньше чем на год, но учится на класс старше, потому что так выпали дни рождения. Она была лучшей подругой Пейсли до прошлой весны, когда Клодия призналась, что ее в классе дразнят за дружбу со второклашкой. В переговорном устройстве раздается треск, и мы называем себя. Когда ворота распахиваются, Пейсли, наморщив носик, сообщает:

— Когда начались каникулы, она стала такой милой. Вроде как решила, что все может быть как раньше, когда рядом нет никого из ее класса.

— Что ж, с твоей стороны очень любезно принести ей печенье. Когда-нибудь она поймет, что настоящие друзья намного важнее, чем мнение девчонок, которые и сами понятия не имеют, о чем говорят.

— А если не поймет?

— А если не поймет, то это ее беда. Ты заслуживаешь того, чтобы рядом с тобой были люди, всегда готовые тебя поддержать.

Пейсли все еще радостно улыбается мне, когда нам открывает дверь чуть полноватая блондинка с подкрашенными под седину острыми прядями. Она одета во все черное, если не считать массивного красного ожерелья из тех, что призваны оттягивать на себя все внимание. Глаза густо накрашены, с черной подводкой и тушью. Такое скорее ожидаешь увидеть в Вест-Виллидж [2], а не в Хемптонсе.

— Пейсли! — восклицает она, а я тем временем пытаюсь собрать волосы в хвост и затолкать его сзади под майку, чтобы как можно меньше походить на Зоуи. Солнечные очки я не снимаю.

— Здравствуйте, миссис Купер! — Пейсли с улыбкой смотрит на женщину — как я понимаю, мать Клодии.

— Я — Анна, — говорю я, протягивая руку. — Няня Пейсли.

К счастью, на лице женщины не отражается ни малейшего потрясения, никаких попыток потереть глаза, никаких неловких оценивающих взглядов.

Она просто пожимает мне руку, и я обращаю вни мание на то, что ее ногти покрыты насыщенно красным лаком в цвет ожерелью.

Миссис Купер милостиво принимает поднесен ное Пейсли печенье и поясняет, что Клодия до четырех будет на занятиях по верховой езде.

— Планы на завтрашний день не изменились? — спрашивает она.

Я непонимающе смотрю на нее.

— Девочки собираются поплавать вместе в бассейне, — говорит она после минутного молчания. — Нужно просто привести Пейсли к двум. Думала, Эмилия об этом упоминала.

Пейсли кивает и тянет меня за руку.

— Мы говорили об этом за завтраком, — напоминает она.

— А… Конечно, — бормочу я (в самом деле?). — Все без изменений, — говорю я и улыбаюсь, пытаясь собраться с мыслями.

Дальнейший маршрут уводит нас с Линден-лейн и в сторону от Мейн-стрит, глубже в жилые кварталы Херрон-Миллс. Два из трех семейств дома, и мы около часа проводим в гостях у Полсон-Госсов. Пока Пейсли и Рэйчел бегают на втором этаже дома, который, к моему облегчению, больше похож на обычное жилище в пригороде, мы с Элизабет болтаем о моих планах на учебу в колледже (да, я собираюсь жить в общежитии; нет, я еще не выбрала направление обучения), сидя на кухне с запотевшими стаканами зеленого чая со льдом.

Уловив взгляд, брошенный Элизабет на часы на панели микроволновки, я поднимаюсь наверх за Пейсли и объясняю, что нам предстоит сделать еще пару остановок, хотя на самом деле это был конечный пункт нашего маршрута. Мы с Пейсли быстро возвращаемся в Кловелли-коттедж. Нам жарко, мы вспотели. Всякий раз, стоит мне прикрыть глаза, передо мной встает мерцающий индикатор температуры духовки. Как неосторожно. Мы окунемся в бассейн, чтобы смыть дневную грязь.

К половине пятого мы обе уже приняли душ и переоделись к ужину. Полотенца и купальники сушатся на настиле у бассейна. Я заглядываю на кухню за мелкой морковкой и хумусом и вижу там Мэри, высокую полную женщину в хорошо подогнанной поварской куртке с черными пуговицами, усердно трудящуюся над чем-то, от чего пахнет чесноком и белым вином. У меня аж слюнки текут.

— Ужин в половине седьмого, — напоминает она, и я обещаю, что мы не станем наедаться закусками.

Она показывает глазами на горку печенья, все еще лежащую на тарелке на кухонном столе:

— Вижу, Пейсли показала тебе свое любимое лакомство.

— Пожалуй, мы немного перестарались, — признаю я. — Пожалуйста, угощайтесь.

Я вспоминаю о четвертой бумажной тарелке, которая все еще стоит в сумке у входа, и внезапно мне в голову приходит идея.

— Пейсли, — я выскальзываю из кухни в общую комнату.

Там Пейсли, одетая в белые хлопковые шорты и футболку, сидит на диване и смотрит по телевизору какую-то незнакомую мне детскую передачу. Я ставлю хумус и морковку на кофейный столик перед ней и предлагаю:

— Не хочешь отнести последнюю тарелку печенья соседям?

Она, смешно сморщив нос, смотрит на меня и говорит:

— Андерсоны до августа уехали в Люцерн.

— К соседям с другой стороны. К Толботам.

Под летним загаром Пейсли мертвенно бледнеет.

— В Уиндермер? — спрашивает она неожиданно тихим, чуть слышным голосом.

Она мотает головой так яростно, что все еще мокрые светлые волосы хлещут по спинке дивана. Я хмурюсь, не понимая, что происходит с Пейсли. Такой я ее еще не видела.

— Да, в Уиндермер, — говорю я. — Думаю, Толботы тоже любят печенье.

— Ни за что! — Пейсли подтягивает колени к подбородку, и светлые волосы перьями облепляют ее руки и ноги; глядя мне прямо в глаза, она шепотом произносит: — Там водятся привидения.

Я сажусь на диван рядом с ней, поправляю сарафан на коленях и стараюсь не рассмеяться. Уиндермер явно знавал лучшие времена, и я понимаю, почему ребенка может напугать запущенная растительность, не дающая разглядеть дом с дороги. Он действительно немного напоминает дом из готического романа.

— Нет в нем никаких привидений, — убеждаю я ее. — Его просто нужно немного привести в порядок. А Кейден, кажется, очень даже мил.

Пейсли кивает, стукнувшись подбородком о колени, все еще прижатые к груди.

— Да, Кейден милый, — соглашается она. — Но я туда не пойду.

Она снова поворачивается лицом к телевизору, и я понимаю, что утратила ее внимание.

Я скольжу взглядом по двери кабинета Эмилии — все еще закрыто. Она может этого не одобрить, но, наверное, если я выскочу на пару минут, ничего страшного не произойдет. В конце концов, Мэри же здесь. Я засовываю голову на кухню, чтобы попросить ее приглядеть за Пейсли ненадолго.

Достав печенье из сумки, я направляюсь по дорожке к воротам, потом поворачиваю налево, к Уиндермеру.

У ворот я целую минуту ищу среди разросшегося плюща кнопку звонка. Обнаружив наконец светлую кнопочку на плоской панели на одном из каменных столбов, я понимаю, что это скорее обычный дверной звонок, чем сложное переговорное устройство вроде тех, что установлены в Кловелли-коттедже и в других домах, где мы сегодня побывали. Я нажимаю на кнопку, и под пластмассой загорается огонек, вселяя в меня смутную уверенность, что где-то внутри дома прозвенел звонок.

Я жду минуту, которая растягивается до трех.

Я вижу, что на дорожке возле дома припаркованы две машины: довольно старый спортивный автомобиль и что-то длинное, черное и дорогое на вид. Дома кто-то есть. Я думаю: а вдруг здесь все же есть переговорное устройство, просто динамик сломан? Похоже, звонок не дал ни малейшего результата. Я вытаскиваю ступню из сандалии и начинаю скрести большим пальцем ноги по икре дру-г ой ноги — там, несмотря на все старания залиться репеллентом с головы до пят, набухло красное пятно от комариного укуса.