Марианна Марш - Я буду тебе вместо папы. История одного обмана
Мягкость руки, поглаживающей меня по голове, исходящее от нее успокаивающее тепло, привычные интонации — и я забыла о том, как страшно мне было, я думала только о том, что его голос и его руки — самое важное в этом мире.
— Да, — ответила я, но мы оба знали, что это ответ на второй вопрос, а не на первый.
В тот день была пересечена грань, был сделан первый шаг: его дружба начала сменяться иным, темным чувством. Тепло его рук, его ласковый голос успокоили меня, желание, чтобы обо мне заботились, заглушило разум — и я не думала о том, что ждет меня впереди.
Глава четырнадцатая
Я выросла в семье, где книг почти не было, так что с печатным словом у меня отношения не складывались. Но когда мне исполнилось семь лет, учительница принесла в класс книгу Беатрис Поттер «Кролик Питер» и показала нам несколько иллюстраций перед тем, как прочитать о его приключениях. Я была очарована. С картинок на меня смотрели милые существа, одетые в викторианские наряды; фантазия автора создала целый мир, населенный разумными животными, — и волшебство этого мира меня покорило. Первый раз в жизни я с жадностью ловила каждое слово учительницы, с открытым ртом слушая о веселых проделках Питера и его семьи. Первый раз в жизни история не проскальзывала мимо моих ушей набором бессмысленных фраз, а доставляла настоящее удовольствие.
Потом учительница читала нам другие книги Беатрис Поттер; на картинках были танцующие лягушки, говорящие утки, белки-хлопотуньи и деловитые ежики, то есть почти все животные, которых я летом видела на лугу или возле пруда.
Может, с чтением у меня и возникали трудности, но в редкие моменты спокойствия я отпускала свое воображение на волю и сочиняла собственную сказку.
Ее героями были пушистые серые мышки, которые жили не у корней старой ели, как семья Питера, а за плинтусами нашего дома; летом они уходили в поля золотой кукурузы. У каждой было свое имя. Кроликов Беатрис Поттер звали Мопси, Флопси, Хвостик и Питер, а моих мышек — Милли, Мейзи, Пискун и Джим. Я не умела рисовать, как Беатрис, но в своем воображении наряжала своих героев в современную одежду. Я сочиняла истории об их жизни: маленькие мышки ходили в школу, папа-мышь — на работу, а мама-мышка каждый день пекла пирожки.
Как-то я попробовала рассказать о мышином семействе маме, но в ответ услышала что-то про «проклятых грызунов» и «мышеловку», поэтому решила — лучше поделюсь с куклами.
Рассадив на земле своих тряпичных кукол и красавицу Белинду, я наливала в чашечки лютиков воображаемый чай и угощала их камешками, которые были вместо пирогов. Куклы слушали мои сказки и смотрели, как из ниток и шерсти я вяжу им шарфики.
До того как в моей жизни появился мужчина из соседнего дома, мне некому было довериться, кроме кукол, но прошло немного времени — и вот уже мы сидели у пруда вдвоем, и я делилась историями о жизни серого семейства с ним.
Он слушал с заметным интересом и хвалил меня за богатое воображение. Он говорил, что я должна обязательно записать свои сказки, когда вырасту. Воодушевленная такой поддержкой, я постоянно искала, чем бы еще заинтересовать моего благодарного слушателя.
На ферме, где работал отец, был полуразвалившийся одноэтажный дом, внутри него хранился всякий инвентарь, а под крышей вило гнезда уже не первое поколение птиц. Когда-то в этом доме жила семья, обрабатывавшая землю задолго до появления большого хозяйства. После переезда я задавала множество вопросов и отцу, и владельцу фермы, и нашему соседу о том, что было здесь раньше. Иногда они рассказывали мне, какой была жизнь до моего рождения.
Однажды я вызвалась собирать яйца в курятнике, но, очутившись на территории фермы, тут же отправилась исследовать старый дом.
Первым, что бросилось в глаза, было огромное, темно-желтое с черными и серыми полосками пятно на стене. Оно начиналось где-то посередине и доходило почти до потолочных балок. Я знала, что когда-то на этом месте стояла кухонная плита, которую нужно было топить дровами. Нетрудно было представить, как семья готовила на ней ужин, а потом открывала заслонку, чтобы согреть комнату.
Из полуразрушенного дома я каждый раз уносила новые истории о людях, которых никогда не видела. В моем воображении жили темноволосая женщина, двое мальчишек моего возраста и мужчина, никогда не бросавший семью ради походов в паб. Они вместе ужинали за большим столом, и теплый огонек масляной лампы освещал их уютное жилище.
Сосед сказал мне как-то, что в далекие времена жизнь была куда тяжелее, чем сейчас, — люди работали почти круглый год, отдыхать разрешалось только по воскресеньям и на Рождество.
Зная об этом, я заставляла свою выдуманную семью трудиться в поте лица шесть дней в неделю, зато в выходной они надевали лучшую одежду и отправлялись в церковь на повозке, запряженной крепкими рабочими лошадками.
Я целиком уходила в свои мечты и не замечала, как летит время, а потом возвращалась домой, и мама ругала меня за то, что я неизвестно где пропадаю.
Наш сосед был единственным человеком, с кем я делилась историями о счастливом семействе, но я и представить не могла, как он может их использовать. Это выяснится только в конце летних каникул.
Несколько месяцев после нашего переезда он совершенствовал образ идеального соседа.
— Вам что-нибудь купить в магазине? — спрашивал сосед каждый раз, когда отправлялся в деревню за покупками для Доры.
— Какой хороший человек. Его жене так повезло! — любила повторять моя мама.
Если ей действительно что-то было нужно, сосед обязательно брал меня с собой в магазин.
— И возьми Стиви, пусть покатается. А маме надо отдохнуть, — добавлял он.
Мама, естественно, никогда не была против.
— Давай-ка остановимся ненадолго, — предлагал он, стоило нам доехать до ближайшего леса. Заглушив двигатель, он прижимал меня к себе и покрывал мои щеки легкими поцелуями.
— Тебе нравится? — спрашивал он, придерживая меня за спину.
И сначала мне действительно нравилось.
Но мало-помалу его поцелуи становились совсем другими. Больше никаких поцелуев-феечек, никаких прикосновений ресницами к щеке, зато все больше «Хочешь, я покажу тебе настоящий взрослый поцелуй?», а я уже знала, что мне совсем не нравилось, как целуются взрослые.
Когда он раздвигал мои губы и засовывал в рот свой большой и скользкий язык, я боялась, что он запихнет его слишком глубоко и я задохнусь. А потом его рука начинала двигаться к моим ногам, и я невольно напрягалась, словно чувствовала, что ни к чему хорошему это не приведет. Я хотела, чтобы он снова гладил меня по спине, но вместо этого его пальцы забирались под платье и скользили вверх по худым голым бедрам. Я чувствовала, как он подбирается все ближе и ближе к моим трусикам, и пыталась сжать ноги, но ему всегда удавалось добраться до резинки прежде, чем он останавливался.
