Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов
Подняв лук, мужчина стал натягивать тетиву, его руки расходились в разные стороны, пока в какой-то момент не показалось, будто он попросту парит над досками помоста. Вот он застыл с туго натянутым луком, выражение полного покоя разливалось по его лицу. Время остановилось: не было начала, не было и конца.
Он пустил стрелу. Тетива высекла из воздуха резкий звук. Мужчина оставался недвижим, одна рука по-прежнему была вытянута и удерживала лук за центр все в том же положении – на уровне глаз. Он еще мгновение смотрел на мишень, прежде чем опустил лук. Стрела попала порядком далеко от центра. Я в три коротких шажка поднялась на помост, поблескивающие кипарисовые доски заскрипели под моими ногами.
– Мистер Накамура? – произнесла я. – Накамура Аритомо? Мы договаривались встретиться сегодня попозже…
– Снимите обувь! – велел он. – Вы привносите сюда заботы мира.
Глянув назад, я увидела пятна песка и травы на дощатом настиле. Я спустилась со стрельбища. Мужчина поставил лук обратно на положенное ему место, его белые носки оставляли влажные следы на досках. Я ждала, пока он наденет сандалии.
– Идите кругом ко входу в дом, – сказал он. – А Чон проводит вас в гостиную.
Китаец-слуга провел меня через жилище, раздвигая двери, отделявшие каждую комнату, а затем сдвигая их за нами. Мне стало казаться, будто я пробираюсь через целую вереницу коробков, каждый из которых, открываясь, ведет еще в один коробок, а тот – в еще один. Слуга оставил меня в гостиной. Ее двери открывались на веранду, где располагался низенький квадратный столик.
На газоне, ниже веранды, натянутая на четыре бамбуковые планки нить обозначала прямоугольник, внутри которого травяной покров был снят, обнажая лежавшую под ним влажную темную почву. За прямоугольником земля покато спускалась к краю углубления, широкого и пустого, как высохшее соляное озерцо. На одной его стороне высились кучи земли и щебня.
Морось прошла, но вода все еще сочилась со скатов крыши, сгустки света капали на землю. Слуга вернулся с подносом, на котором стояли две маленькие зеленоватые фарфоровые чашечки, заварной чайник и небольшой чайник для кипятка, над носиком которого струился слабый парок. Несколькими минутами позже лучник присоединился ко мне. Он переоделся в бежевые шерстяные брюки и белую сорочку, хорошо сочетавшиеся с серым льняным пиджаком. Он сел в традиционной позе на один из ковриков, согнув ноги и перенеся вес тела на пятки. Знаком предложил мне расположиться по другую сторону столика. Я секунду смотрела на него, а потом последовала примеру хозяина, положив свиток документов возле колен.
– Я – Накамура Аритомо, – сказал он, выкладывая на столик какой-то конверт.
Я узнала написанный моим почерком адрес. Назвала свое имя, и Аритомо попросил:
– Напишите его по-китайски.
– Я ходила в школу при монастыре, мистер Накамура. Я учила латынь, а не китайский язык. Только после войны подучила немного.
– Что означает имя «Юн Линь»?
– Облачный лес.
Подумав, он оценил:
– Красивое имя. По-японски вас бы звали…
– Я знаю, как бы меня звали.
Несколько мгновений он пристально разглядывал меня. Потом вылил воду из заварного чайничка в чашу и выплеснул еще исходивший паром чай за веранду. Я сочла это странным, но промолчала. Он вновь наполнил заварной чайник горячей водой, заметив:
– По-моему, мы договорились встретиться в половине десятого.
– Если вам сейчас неудобно, я приду позже.
Он покачал головой.
– Сколько вам лет? Тридцать три, тридцать четыре?
– Мне двадцать восемь.
Я знала, что выгляжу старше из-за лишений, перенесенных в лагере, и полагала, что вполне примирилась с этим, но вдруг, к своему удивлению, почувствовала укол обиды.
– Вы пруд делаете? – спросила я, глядя на полую яму, которой заканчивался склон.
– Просто меняю его форму, делаю больше. – Подняв чайничек, он наполнил чашки какой-то полупрозрачной зеленой жидкостью и одну из них подвинул ко мне, словно шахматную фигуру на доске. – Вы были гостьей императора.
На этот раз его стрела попала в цель.
– Я была узницей в японском лагере, – отчеканила я, удивляясь про себя, откуда ему об этом известно.
– Когда я строил этот дом, Магнус подарил мне акварель, нарисованную вашей сестрой, – сказал Аритомо. – Он напомнил мне об этом, когда привез ваше письмо.
– Когда-то Юн Хонг выставляла свои картины вместе с другими художниками.
– Меня это не удивляет. У нее большой талант. Она до сих пор рисует?
– Она была в одном со мной лагере. – Я выпрямилась, облегчая боль в коленях: прошло много времени с тех пор, как я сидела так в последний раз. – Она умерла там.
Аритомо перехватил мою левую руку, когда я потянулась к чашке. Едва его пальцы обхватили мое запястье, как мое лицо укрылось за выражением, полным осторожности. Я попробовала выдернуть руку, но он только крепче обхватил ее, взглядом убеждая меня прекратить борьбу. Как выбившееся из сил животное, попавшее в западню, рука моя перестала двигаться, расслабленно обмякла. Он повернул ее и потрогал стежки на том месте, где были срезаны два последние пальчика на перчатке. Я вытащила руку, убрала ее под край стола.
– Вы хотите, чтобы я устроил для вас сад.
С того самого момента, как я отправила садовнику письмо, я все время твердила про себя, чту скажу ему, когда мы встретимся.
– Юн Хонг… моя сестра… она узнала о вас одиннадцать лет назад, вы только прибыли в Малайю. Это было где-то в 1940-м.
– Одиннадцать лет. – Он обратил взгляд на ничего не выражавшем лице в сторону пустого пруда. – Верится с трудом, что я уже так долго живу здесь.
– Юн Хонг восхищалась японскими садами еще до того, как мы узнали про вас. Раньше, чем вы приехали Малайю.
– Откуда она узнала о наших садах? – спросил он. – Сомневаюсь, что в те времена хоть один такой был на Пенанге да и во всей Малайе. Даже сегодня мой – единственный.
– Наш отец взял нас с собой на месяц в Японию. В тридцать восьмом. Ваше правительство собиралось покупать у него каучук. Он был занят своими встречами, а жены чиновников возили нас по городу. Мы побывали в нескольких храмах и садах. Даже ездили на поезде в Киото. – Воспоминание о том празднике (единственном разе, когда я побывала за границей до той поры) заставило меня улыбнуться. – Мне никогда не забыть, в каком восторге была Юн Хонг! Мне было пятнадцать, а она на три года старше меня. Но в той поездке… в той поездке она вела себя как маленькая девочка, а я чувствовала себя старшей сестрой.
