Дж. м. Ледгард - Погружение
Чтобы добыть денег на расходы, подавать милостыню и поддерживать своих жен и детей, Юсуф торговал ладаном. Деньги для боевиков он получал благодаря налогам и вымогательству в подвластных ему городах, а также из частных пожертвований. Оружие привозили одномачтовые лодки дау из Йемена и Эмиратов и самолеты – из Эритреи. Он сражался плечом к плечу с боевиками шейха Абу Мансура и Хасана аль-Турки, которые называли себя шабаб, юными, и держался подальше от мятежной группировки Хизбул Ислам и ее лидера Хасана Дахира Авейса.
Иногда он разочаровывался. Вместо пушек использовали слова, а там, где можно было бы обойтись словами, пушки. Он был тактиком, но главной его тактикой была абсолютная вера в Аллаха, всемилостивого, милосердного. Ему приходилось прятать членов Аль-Каиды, которые планировали напасть на американские посольства в Найроби и Дар-эс-Саламе в тысяча девятьсот девяносто восьмом или на израильских туристов в Момбасе в две тысячи втором.
Некоторые из них погибли во время американских налетов или были захвачены войсками Могадишо и проданы. Сам он никогда не оставался на месте. Большую часть времени он проводил в болотах или в пустыне. В городах он спал в мечети или поближе к рынку. Он прятал лицо или полностью менял внешность. Он резал языки среди бела дня и выигрывал битвы. Джихадисты контролировали южное Сомали и большую часть Могадишо. Он создал террористические ячейки из трех человек в Найроби и Дубаи, и у него были агенты во Мванзе, Йоханнесбурге, Кардиффе и Лондоне.
Его собственная вера не очень отличалась от наставлений, которые он давал мальчикам в лагере. Он останется верен до смерти. Разве что он был чуть опытнее их. К нему вера пришла раньше. А для них сначала будет мученичество, а уже потом – понимание.
Не совсем ясно, что значит религия для джихадиста. Самоанализ и рефлексия были им не свойственны – за исключением способности заглянуть в себя и найти там причину умереть за веру. К науке они испытывали отвращение, а к философии ненависть. Их жены, сестры и дочери были далеко. Им не отводилось места в халифате. Или хотя бы места, где они могли бы получить медицинскую помощь.
Юсуф молился. Он смотрел налево и направо. Касался лбом земли. Он уходил из Кисмайо рано утром, чтобы руководить боевыми действиями в Могадишо, в районе Медины. Он молился о том, чтобы не стать животными, как командир джихадистов, который для удовольствия стрелял по надгробиям на суфийском кладбище и убил старую итальянскую монахиню в госпитале в Могадишо, выпуская в нее пулю за пулей, пока тело не разлетелось на части. Невозможна справедливость без милосердия – например, к тому англичанину, которого они держали в заложниках.
– Избавь меня от адского пламени, – попросил он наконец.
* * *– Клюворылы, – продолжила она, – научились жить на глубине за миллион лет эволюции. Они шли от одной мутации к другой. Представить глубину, на которую они ныряют, – отличный способ представить размеры океана вообще. – Она выбрала мягкий карандаш и жирными штрихами набросала на бумаге для вычислений планету в разрезе, от стратосферы до расплавленного ядра.
– Океан покрывает семьдесят процентов поверхности земли. Ну ты сам знаешь. Он состоит из пяти слоев. Первый – эпипелагический. На такую глубину даже нырнуть можно. Именно тут находятся все растения, коралловые рифы и затонувшие корабли, доступные дайверам с аквалангами и всяким Жакам Кусто. Все, что мы помним о крещении и всех остальных погружениях в воду, касается только этой зоны. Следующий слой – мезопелагический. Там царят сумерки. Синий, все остальные цвета и свет меркнут, – она нарисовала еще несколько линий. – Ниже мезопелагического слоя начинается ночь. Сначала идет батипелагическая зона, потом абиссально-пелагическая и наконец хадальная, или абиссальная.
Она посмотрела наверх. Он тоже.
– Меня интересует хадальная зона. Название происходит от греческого «хадес» – невидимое. Это, – она заштриховала часть рисунка, – другой мир. Единственный свет там – биолюминесценция рыб, плавающих под тяжестью тысячи атмосфер.
Она нарисовала круги, изображающие внутренние слои планеты.
– 3481 километр расплавленного камня и 2690 километров мантии. О мантии никто ничего не знает. Там нет жизни, и поэтому она не интересует ученых. Я не согласна. Я изучаю то, что считаю живой частью мантии, первые несколько километров под хадальной зоной. Я уверена, что разломы в морском дне, идущие прямо в мантию Земли, населены микроорганизмами.
Карандаш остановился на ядре и мантии.
– Биосфера – это дерма планеты. Там протекает вся жизнь и обновление. Нам, с нашей историей эволюции и упадка, исследований и колонизации, она кажется такой огромной… а ведь мантия в сотни раз толще, – она нарисовала картинку, демонстрирующую, как ничтожна биосфера по сравнению с океаном.
– Мы просто пленка на воде, – продолжила она. – Да, это противоречит и религии с ее Эдемским садом, и политике, заканчивающейся на международных морских законах и утверждающей, что человек на планете первичен. Просто посмотри сюда, – она обвела карандашом свой рисунок, – мы мелкий эксперимент природы, осознавший себя. Изучение океана и того, что под ним, показывает, как легко планета сможет стряхнуть нас, если захочет.
– Вау, – только и сказал он.
– Мы употребляем слова «море» и «океан» в качестве синонимов, и в этом нет ничего плохого, я сама так делаю. «Море» – очень сильное слово. Яхты принадлежат морю – и стремятся к следующему порту. Серферы тоже принадлежат морю, а не океану. Ты сам видел, какими крошечными они кажутся. Когда они падают с досок, то болтаются, будто в стиральной машине. Иногда они встают на дно. Когда они оседлывают волны, те несут их домой, на землю. Море обладает могуществом и собственной историей. Я говорила, что моя мать родом с Мартиники. Для тамошних жителей история моря – это рабство. Море уходит вдаль, понимаешь? Это пауза между одним земным приключением и другим. Оно соединяет земли. А океан уходит вниз и соединяет миры.
Она даже не начинала говорить о хемосинтетической жизни и прочем – вроде не поддающихся распаду молекул аноксигенных фототрофных бактерий, – но она и представить себе не могла, что когда-нибудь будет так откровенно разговаривать с любовником. Может быть, дело было в близости Атлантики. Или в том, что он живет в Африке, и она его больше никогда не увидит. Или наоборот, будет видеть его всегда.
Они проговорили до ночи и все никак не могли заснуть. Прямые спинки кресел мешали интимности. Консумация уже свершилась, и ухаживание следовало за ней. И это были разговоры, а не молчаливые прикосновения.
