Дж. м. Ледгард - Погружение
Кончиком ствола Юсуф прикоснулся к татуировке у него на руке. Парашют. Символ полка.
– А это что?
– Ошибка. Набил в молодости.
– Приехать сюда – вот это ошибка.
Он сунул пистолет в лицо. Металлическое кольцо дула вжало щеку в зубы.
– Не надо… пожалуйста. Я нужен. Пожалуйста… – Он плакал. Бесстыдно и горько. Там, у моря, когда он поверил, что пришла смерть, он не сказал ни слова. Но здесь он чувствовал, что должен сказать что-то и выжить, или просто не верил, что Юсуф спустит курок.
– У тебя есть дети?
– Нет.
– Жена?
– Я не женат. Мои работники полагаются на меня, и…
– Мы будем звать тебя мистер Уотер, – решительно сказал Юсуф.
– Меня зовут Джеймс. Мне нужно позвонить семье. Сказать, что я жив. Давай заключим сделку. Живой я стою намного дороже мертвого. Я дорого стою.
Юсуф перехватил пистолет так, как будто хотел ударить его цветочной рукоятью.
– Когда мы захотим узнать о воде, мы тебя спросим. Мои люди хотели замучить тебя до смерти. Я запретил. Аллах любит милосердных, а твоя работа милосердна. Из какой ты страны?
– Англия.
– Верно. Ты англичанин, и ты ни хрена не стоишь. Там нет денег. Испанцы платят. Немцы платят, а англичане не платят никогда.
Юсуф пустился в длинные рассуждения на сомалийском, а потом сделал отступление на арабском:
– Как прекрасно будет на празднике Айт забить в честь Аллаха не животное, а неверного.
Джеймс невольно вздрогнул. Он попал в какую-то дикую страшную сказку. Фи-фай-фо-фам Дух британца чую там. Мёртвый он или живой, Попадёт на завтрак мой. Сказки редко бывают веселыми. Юсуф верит, что Аллах разгородил весь мир, от неба до самого низа, невидимым занавесом, разделяющим верных и неверных. Какой-то карантин вместо Левиафана.
– Ты пьешь спиртное, мистер Уотер?
– Пью.
– Оно отделяет тебя от Творца.
– Несомненно. – Он гнил изнутри, это всякому было видно; почки пропитались заразой, а моча позеленела. Солнце только всходило, заглядывая в дверь святилища, но он очень хотел стакан виски. Macallan, Bells, Paddy – да любой сгодится. Немного льда и оставить рядом открытую бутылку.
– Мой долг – хорошо с тобой обращаться. Так хочет Аллах.
– Спасибо, – он опустил глаза.
Юсуф потребовал подчинения – и Джеймс подчинился. Но настоящий смысл их сделки был в том, что сомалиец приказал ему остаться в заложниках, валяться в собственных нечистотах и терпеть побои. Он потерял зуб, еще два шатались, нос был сломан, а ребра треснули в паре мест. Руку и плечо рассекли ножом, а в какой-то драке моджахед дотянулся и дернул его за член, надорвав мышцу.
Все верно. Он ничего не стоит. Юсуфу уже достались его паспорт, телефон, планшет и прочее барахло. Правительство ее величества никогда не заплатит за его освобождение. Они даже не признают факт похищения, если только не убедить их идеально точным сообщением.
Сомали высыхает. Дождей становится все меньше. Люди умирают от жажды, и он знал лучше любого инженера, что жив только благодаря обещанию воды. Он был счастлив остаться мистером Уотером.
– Ты покажешься врачу, – тихо сказал Юсуф. – Он о тебе позаботится. Получишь еду и воду. Ясно?
– Да, – он смотрел в сторону.
– Протяни руки.
Он повиновался.
– Возьми, – Юсуф вручил ему маленький флакон духов с наклейкой в виде розы, – открой.
Запах оказался приторным, а сами благовония густыми, как шариковый дезодорант.
– Спасибо.
И больше ни слова. Только тиканье пластиковых часов над дверью, шум прибоя и ветра, доносящийся через трещины в толстых стенах, бормотание моджахеда – он все-таки оказался чеченцем. Юсуф встал и закинул на плечо мешок с пулеметом. Джеймс сел и стал смотреть, как чисто выбритый предводитель боевиков спускается по беленным известью ступеням на пляж и, кажется, даже в море.
Чеченец вздернул его на ноги.
В водовороте света он разглядел крошки ладана на пальцах чеченца – такой ладан не стыдно было бы подарить младенцу Христу при рождении.
* * *В Книге псалмов говорится, что Отец Небесный собрал, будто груды, морские воды, положил бездны в хранилищах. Что за ад кроется внизу? Девяносто один процент жизненного пространства Земли, девяносто процентов живых существ. На каждую блоху приходится девять морских блох. Ни кошек, ни собак, но множество других созданий с глазами и собственными мыслями, движущихся сразу в трех измерениях. Это все необходимо исследовать. Но как? На земле всего пять подводных аппаратов, которые могут погрузиться более чем на 3000 метров. Эти крошечные подлодки могут развернуться на месте, но все равно с трудом тормозят в воде. Два глубоководных аппарата «Мир», принадлежащих Академии наук в Санкт-Петербурге, японский «Шинкай», стоящий в Йокосуке, американский «Алвин», созданный для Океанографического института в Вудс-Холе, Массачусетс, и французский «Нотиль», названный в честь «Наутилуса» Жюля Верна и используемый французским флотом и Французским научно-исследовательским институтом по эксплуатации морских ресурсов. Они погружаются на глубину 6500 метров, где давление достигает шестисот восьмидесяти атмосфер, позволяя человеку исследовать девяносто шесть процентов океана, включая большую часть абиссальной зоны. Но ни один из этих аппаратов не может потягаться с батискафом «Триест», который в 1960 году коснулся дна бездны Челленджера, глубочайшей точки Марианской впадины, самого нижнего края нашего мира, расположенного на глубине 11 034 метра.
Акванавт – это человек, который исследует океан так же, как астронавт исследует космос. Первых акванавтов спускали на тросах в стальном шаре на глубины, где уже побывали похороненные в море. В шаре стояли подносы с гашеной известью, которая поглощала выдыхаемый акванавтом углекислый газ. «Я чувствовал себя атомом, плавающим в открытом космосе», – вспоминал один из них.
В 1954 году два офицера французского флота совершили первое погружение в абиссальную зону, на глубину 4023 метра. Погружение совершалось у берегов Сенегала в батискафе FNRS-3. Это оставшееся незамеченным погружение стало началом полетов в океан, менее прославленных, чем полеты в космос, но не менее героических.
Во многом океан даже более враждебен, чем космос. Космический полет – это путешествие наружу, за пределы. Там видно, куда летишь, и космонавты обычно сидят во вращающихся креслах перед огромным экраном или иллюминатором. Космос – это невесомость и непредставимые прежде скорости, которые почти не ощущаются. Выброса газа достаточно, чтобы корабль двигался вперед, движение карандаша устанавливает курс, а воздух внутри находится под гораздо большим давлением, чем вакуум снаружи. Полет в океан – это, наоборот, путешествие внутрь, к слепоте. Это огромный вес, остановки судна в термоклинах, сжимающее давление воды и неприятное осознание того, что большая часть планеты, которую ты зовешь своим домом, тебе враждебна.
