Мухаммед Юсуф Аль-Куайид - Происшествие на хуторе аль-Миниси
— Я… я…
Слова застревают в горле.
— Я хочу выполнить половину своего долга перед Аллахом.
Хаджи расхохотался так, что все тело его затряслось.
— Вот оно что. Поздравляю. А кто же невеста?
— Сабрин, дочь Абд ас-Саттара.
Хаджи изумленно поднял брови.
— Что? Сабрин? Да разве она тебе пара, сын аль-Миниси?
— Так мне, значит, суждено, отец хаджи. От судьбы не уйдешь.
— Так чего же тебе от меня надо?
Абуль Гит дрожащим голосом:
— Помоги мне, ведь я тебе племянник.
Абуль Гит не помнит точно, в каких словах отказал ему хаджи. От унижения и обиды кровь ударила в голову. Хотел было бросить хутор и уйти куда глаза глядят, но любовь к Сабрин, горячая и нежная, удержала на месте. Лишь оставаясь один и окидывая взглядом землю, которая, как говорят люди, принадлежала его отцу и сделалась собственностью хаджи, он сжимал кулаки и грозил ими неведомо кому.
У Сабрин ее мнения никто не спросил. Отец хмурился. Занати, самый близкий ей человек, молчал. Только мать, возясь у печки и утирая тыльной стороной ладони пот с разгоряченного лица, сказала как-то:
— Абуль Гит разговаривал с твоим отцом.
Сердце у Сабрин замерло.
— О чем, мама?
Мать месила тесто, досыпала в него муку.
— Хочет жениться на тебе.
На этот раз Сабрин поняла. Но не сказала ни слова.
Если бы она была дочерью зажиточного человека, землевладельца, то сразу после сговора ее закутали бы в покрывало и запретили бы выходить из дому. Но бедная семья не может позволить себе лишиться пары рабочих рук.
В субботу Абуль Гит привез с базара подарки: головной платок, покрывало, бутылочку одеколона, фрукты. Расстелив платок на полу, он обратился к ней:
— Посмотри, Сабрин.
Мать тут же подхватила:
— Гляди, дочка, что он тебе принес.
С бледной улыбкой Сабрин подошла ближе.
— Нравится, Сабрин?
Она тяжело дышала, едва удерживаясь от слез. Закрыла лицо руками и убежала из комнаты.
— Аллах послал ей тебя, Абуль Гит.
Вечером, когда солнце уже село, цирюльник уста Абдо привез из Дамисны маазуна[37], в очках и с большой книгой в руках. Слезая с прекрасного верхового осла, маазун поздоровался со всеми, и в ответ ему со всех сторон раздалось:
— Ва алейком ас-салям.
— Добро пожаловать.
— Рады видеть тебя на хуторе.
Кто-то подхватил повод, ввел осла в загон. Медленно, чинно выступая, маазун провозглашал:
— О господи, пошли нам удачу во всех делах, угодных тебе, о боже!
И эхом ему изо всех уст вырывалось:
— Аминь.
Мама, Занати, где вы? Ведь я не люблю его. Не мил он мне, клянусь милостью господина нашего Ахмеда ар-Рифаи. Почему вы меня не спросили? Разве вы не знаете, что мне еще и пятнадцати не исполнилось? Никогда еще сердце мое не испытало того сладкого чувства, о котором вы шепчетесь, сидя по вечерам под стенами домов. Когда я иду утром с подружками к каналу за водой и вдалеке показывается фигура Абуль Гита и слышится его кашель, девушки говорят: «Вон жених Сабрин. Он такой же старый, как ее отец».
Зачем это, Занати? Когда он приближается ко мне, разговаривает со мной, я совсем ничего не чувствую. Я не хочу замуж.
Маазун уселся в угол горницы. Абуль Гит разглядывает собравшихся: чистые галабеи, добродушные улыбки, грубые руки, потрескавшиеся ноги. У порога выстроились в несколько рядов башмаки без задников, сандалии, туфли на резиновом ходу. Все молчат, переглядываются. Известно, что самой свадьбы в этом году не будет, однако девушки в другой комнате поют свадебные песни, и обряд совершается как положено на свадьбе.
— Славьте Аллаха! — восклицает маазун.
— Нет бога, кроме Аллаха!
Гостей обносят напитками. Маазун надевает на нос очки и начинает нараспев читать Коран. Затем следует очередь сигарет. Гости закуривают. Девушки за стеной поют:
Милая моя пришла, взяла сердце и ушла.
Окурки усеивают пол. Лишь возле маазуна на полу чистое место. Там постелена баранья шкура, на ней стоит кресло, приготовленное для хаджи Хабатуллы аль-Миниси. Но его все еще нет. Голоса поют:
Укрой нас, о господи, от соседских глаз,
Мужчины в деревне ревнивые у нас.
Сабрин сидит в окружении подруг, растерянная, словно оглушенная. Подружки щиплют ее за ляжки, приговаривают: «Невесте синяки — подружкам женихи».
Считается, что эта присказка приносит счастье. Входит мать. Пытается выкрикнуть загруду, но возглас звучит невесело. У матери на глазах слезы. Она шепчет дочери:
— Уже написали брачный контракт, сердце мое.
И заливается слезами. Вслед за ней рыдает и Сабрин. Ей хочется сейчас одного — уйти ото всех, подняться на крышу и сидеть там всю ночь, глядя на звезды.
Абуль Гиту тоже вдруг становится нестерпимо грустно. Услышав песню «Наш жених красив и молод», он заходится надсадным нескончаемым кашлем.
Маазун торжественно возглашает:
— Поди, уста Абдо, спроси у невесты, кто ее поручитель.
Уста Абдо идет к девушкам. Там его встречают смешками, перешептываниями. Он пробирается к заплаканной, всхлипывающей Сабрин.
— Кто твой поручитель, невеста?
В этот момент из горницы доносятся голоса мужчин: «Подвиньте кресло!» Не иначе, как пришел хаджи Хабатулла. Уста Абдо мягкими пальцами треплет Сабрин по щеке:
— Отвечай же, кто твой поручитель.
— Отец, конечно.
Ситтухум вторит дочери:
— Кто же, кроме него? Он наш кормилец.
Глаза ее с нежностью глядят на Сабрин, окруженную девушками, губы непроизвольно шевелятся, слезы текут по щекам к подбородку, украшенному зеленой татуировкой.
— Пошли тебе Аллах счастья, доченька.
Уста Абдо возвращается в горницу. Девушки поют:
Наш жених удалый шипов не испугался,
Самой лучшей розы цвет ему достал
Приход хаджи снова пробудил в Абуль Гите острое чувство унижения, окончательно убил его радость.
— Поздравляю, Абд ас-Саттар.
— Да благословит тебя Аллах, отец хаджи.
— Поздравляю, Абуль Гит.
Абуль Гит бормочет в ответ что-то нечленораздельное.
— А где же невеста?
Абд ас-Саттар подходит к двери.
— Поди сюда, Сабрин.
С мокрыми красными щеками, со слипшимися от слез длинными черными ресницами Сабрин показывается на пороге, скидывает с ног красные шибшиб, обертывает руку краешком покрывала, целует волосатую лапу хаджи.
Маазун читает:
— Слава Аллаху, всевышнему, сделавшему дозволенным законное бракосочетание и недозволенным — прелюбодеяние. Да пребудет мир и молитва с пророком его, рассеявшим светом своим язычества черный дым. Воистину повелел Аллах жить в браке согласно и в бесценной книге своей заповедал ясно: о люди, да убойтесь господа своего, создавшего вас, мужчин и женщин, из ничего. И сказал пророк его, да пребудет с ним мир и молитва; плодитесь и размножайтесь, а в Судный день с потомством своим без страха ко мне являйтесь.
Рука Абуль Гита в руке Абд ас-Саттара. На руки наброшен белый платок. Женщины выкликают загруды. Занати стреляет из винтовки. Маазун возглашает:
— Отдаю тебе в жены мою дочь, коей я являюсь поручителем, согласно книге Аллаха и сунне[38] пророка его по обряду великого имама Абу Ханифа ан-Нуамани, за калым, договоренный между нами.
Абд ас-Саттар повторяет его слова.
Маазун обращается к Абуль Гиту:
— Беру ее от тебя в жены согласно книге Аллаха и сунне пророка его за калым, договоренный между нами.
Абуль Гит повторяет слова вслед за маазуном.
Девушки поют:
Он ее посватал, он ее избрал,
Он ей свое сердце навсегда отдал.
Гости поздравляют жениха и отца невесты. Абд ас-Саттар получает от Абуль Гита двадцать фунтов, тщательно сворачивает бумажку, передает ее Ситтухум. Та идет в комнату, где стоит сундук, и, оглянувшись по сторонам, сует деньги на самое дно, в кувшинчик с узким горлом. В сундуке много всяких старых вещей и реликвий: свидетельство о браке Ситтухум и Абд ас-Саттара, старый календарь, счет из лавки Абуль Фатуха, клубок ниток с воткнутой в него иголкой, немного черного перцу, куски сахара, пачки чаю, сахарная лошадка, много лет назад купленная Абд ас-Саттаром детям на праздник рождества пророка.
Через две недели они пойдут на базар в Никля аль-Инаб, купят Сабрин свадебное платье, рубаху, золотые серьги и разную утварь. А на остальные деньги отдадут набить ватой матрас и две подушки.
Абд ас-Саттар корявыми буквами подписывает брачный контракт.
Поздно ночью — помолвка еще продолжалась — Абуль Гит один вышел в поле. Он и сам не знал, что его туда потянуло. В полях было пусто. Только луна висела над хутором, словно забытый кем-то светильник. Абуль Гит думал о том, что у него нет отца, что кашель разрывает ему грудь (врач в больнице сказал, что у него астма), что он не знает в жизни радости. Из дома Абд ас-Саттара долетали голоса поющих. Это пение нагоняло тоску, оно исходило, казалось, из бездонных глубин времени. Вот они поют, устраивают свадьбы, веселятся, рассказывают анекдоты. Но каждый из них посреди смеха и веселья хоть на мгновенье замолкнет, будто споткнется обо что-то, и скажет про себя: «Господи помилуй», так как знает, что много смеяться — не к добру.
