Ирина Борисова - Хозяйка
И после разочарований и лет безверия мы встретили Р. у Т. и на нас сразу накатило былое: Р., несмотря на прожитую еще новую жизнь — поначалу он блистал в популярной газете и его книжку на моих глазах расхватали в Доме Книги, потом он болел и с потерей общего интереса к высокому на некоторое время оказался не у дел — несмотря на все это, Р. не изменился, грустно и искренне смотрел, был благодарен за то, что его позвали, и словно считая себя обязанным отчитываться, рассказывал, как на духу, что делал и как жил эти годы, сосредоточенно водя пальцем по скатерти, огибая по контуру вышитый цветок.
И, расставшись с ним, мы испытали смутное чувство, как будто среди мало знакомых людей, не связанных ностальгией воспоминаний, Р. рассказал не совсем все, как будто было еще что-то, что мы смогли бы понять, узнав у него, нам захотелось увидеться с ним еще раз и все как следует выспросить, и как только представился повод, мы позвали его к себе.
Но Р. не пришел, не очень хорошо себя чувствовал и, собравшись одни, сидя друг против друга в нашей маленькой компании, где все уже почти как один человек, мы вспоминали разные моменты жизни с Р. связанные: я — как несколько лет назад обратилась к нему с просьбой, которую он добросовестно выполнил, Егор — как встретил его на похоронах родственника, приходившегося Р. седьмой водой на киселе, и как Р., который в те времена болел, сказал Егору, что пришел туда, чтобы посмотреть, как это все может быть у него.
И тогда мы подумали, что вот, мы все ищем делать жизнь с кого, а Р. уже учится умирать, и пора, наверное, и нам прекратить поиски, мобилизовать собственные ресурсы, полюбить свое одиночество и отныне в нем пребывать.
Путешествия
Я думаю, что в жизни подлинно, от чего можно получить истинное удовольствие, потому что, на самом деле таких вещей не так и много и люди часто притворяются: идут, скажем, в театр, тратят деньги на дорогие билеты, предвкушают событие, а сами засыпают посреди музыкального действа, или опять же тратят деньги на поход в ресторан и ковыряются вилкой не пойми в чем, пытаясь общаться сквозь бьющую по мозгам музыку; или сбивают ноги и изнуряются, носясь по ИКЕЯм, а потом расставляют купленное, садятся, и ничего, все равно, не происходит. Получается, что от денег мучения и хлопоты, а без денег вообще тоска, но я пропустила, наверное, самое главное — страстную любовь, хотя и это, если случается, то чаще на время, да и то как хворь, а потом, все равно, проходит, и, освободившись и оглядевшись по сторонам, человек продолжает искать мобилизационные ресурсы.
И, конечно, я знаю, что истинен только творческий процесс и нет иной радости, как удовлетворение от выполненной работы, и все-таки нельзя же так ограничивать жизнь, да и даже с точки зрения пользы, постоянно работая и ни на что не отвлекаясь, заходишь, в конце концов, в тупик, и, наоборот, правильные решения как раз и приходят после того, как безрезультатно бьешься-бьешься, а потом переключаешься.
Гриша любит созерцать природу, его вдохновляет стихотворение «звезды меркнут и гаснут, в огне облака», Гриша еще мечтает, что когда-нибудь и он будет плавать с удочкой на лодке по озеру. Фотографировать Гриша любит пейзажи, он, вообще любит неодушевленные предметы, а людьми интересуется постольку, поскольку они включены в технологический процесс, не ученые и не инженеры с его точки зрения только зря околачиваются в мире, таящем столько научно-технических возможностей.
Алеша, сын, любит смотреть бокс и бои, он и сам отрабатывает дома приемы, изо всех сил мутузя грушу, он ценит в жизни преодоление и решение последовательно поставленных задач, и, глядя на бои, закаляется, наверное, зрелищем суровой мужской безжалостности.
Бабушка любит, чтобы все были дома, и покой, она постоянно пересчитывает домашних по головам, стараясь убедиться, что никто не отсутствует. Она мечтает, чтобы ничего не менялось, она, наверное, знает, что в ее возрасте перемены уже не к добру, и ей хочется законсервировать жизнь, закатать ее в банку, как раньше она закатывала компоты.
Я, наоборот, обожаю перемены: я люблю путешествия — сесть в машину и поехать неизвестно куда, я до сих пор люблю приключения: даже если на дороге перестает заводиться мотор, мимо несутся машины, а вокруг никого на сотни километров, и, наконец, отчаянный бритоголовый головорез тащит нас на веревке с бешеной скоростью. Мне хочется всюду проникнуть и везде быть, увидеть все одновременно и ничего не упустить, я готова мчаться неизвестно куда, чтобы увидеть сама не знаю что, мне невыносимо думать, что оно существует где-то там без меня, мне хочется сунуть свой нос в каждую щель или хотя бы приблизиться к такой возможности.
А потом я люблю возвращаться, когда потусовавшись несколько дней в иных краях, поняв, что по-настоящему все равно не проникнешь в чужой мир, разве что вывезешь свой немного погулять, едешь домой с сосредоточенным лицом, перебирая в памяти увиденное. И разглядывая фотографии, как свидетельство тщетных попыток убежать, доказательство единственности надоевшего до чертиков пути, как домашние штаны, снова напяливаешь свой обиход, на какое-то время перестаешь жаловаться и успокаиваешься.
Мы будем отдыхать
В этом году мы будем отдыхать. Мы поедем на дачу — в прежние годы мы все время на ней работали: то закладывали фундамент, то строили дом, то рыли колодец, то сажали, пропалывали или выкапывали плоды и фрукты. В этом году все будет по-другому: мы красиво уберем дом, выкосим газон, установим на нем зонтик, столик и складные кресла и будем сидеть и загорать или разговаривать и читать книги. Мы сначала приведем в порядок дом — вымоем полы и соберем привезенный из города старый шкаф, перед тем как устанавливать шкаф мы, чтобы отдыхалось красиво, переклеим обои. Мы вымоем окна, выстираем и повесим шторы, а потом починим разваливающееся крыльцо, по ходу переложим покосившуюся печь, починим дырявую крышу, поправим фундамент, выкрасим полы, объездим город в поисках хорошеньких циновок, а потом переключимся на огород. Мы купим новую косилку, сделаем специальный удлинитель и в каждый приезд в выходные будем, жужжа, ходить с ней по заросшему участку, как с металлоискателем, предвкушая, какая будет ровная лужайка. Мы купим рассаду и семена не кабачков и петрушки, а туи, кипариса и других экзотических растений, чтобы, устроив ландшафтный дизайн, посадить их вокруг зонтика и кресел и наслаждаться их созерцанием, когда мы будем отдыхать. Пока мы возимся с растениями, лужайка снова зарастет, и мы ее снова выкосим, а тем временем, наступит жара и станет светить солнце, и мы, пользуясь случаем, вытащим из дома для просушки все матрасы и подушки, и будем колотить их выбивалкой. Мы приложим к устройству места нашего будущего отдыха столько усилий, что соорудим еще и камин, украсим его для пущей красоты изразцами, но материя на провисших складных креслах окажется не в тон изразцам, и мы поедем за новой материей в город. И когда все будет уже совсем готово, мы усядемся в кресла отдыхать, но наступит осень, польет дождь и нам придется отложить отдых до следующего года.
Или мы не захотим ничего откладывать и просто перешагнем через отсутствующую доску на скрипящем крыльце, отведем глаза от разваливающейся печки, постараемся не думать о разрушившемся фундаменте, подставим тазы и калоши под льющуюся сквозь дырявую крышу воду, усядемся прямо в высокой траве в блеклые провисшие кресла, и, отмахиваясь от гудящих в сырости комаров, попытаемся отдыхать, но искусанные комарами, провалившись-таки в дыру в крыльце и растянув связки, замерзнув ночью без печки и угнетенные мыслью о фундаменте, мы плюнем на этот отдых, запрем кресла в доме и поедем в город работать.
Нереальные люди
В эти белые ночи и в светлые неяркие дни странные гости приходят в музей-квартиру Кржижановского, где я работаю смотрителем. Папа с сыном, родственники, десять лет назад уехавшие в далекую страну, превратившиеся с тех пор из живых людей в строчку в компьютерной адресной книге, а теперь материализовавшиеся спустя столько лет — двадцатилетнего мальчика, конечно, уже не узнать, а папа — на вид мало изменившийся, но с новой западной лучезарной улыбкой и незнакомыми жестами. Едим с ними торт, пьем чай и вино, за два часа, что они проводят у меня, пытаются рассказать о своей жизни там и узнать, как мы живем здесь, получается сумбур и восклицания; уходя, оставляют после себя ощущение нереальности: то ли они были, то ли какие-то другие, и были ли вообще, и нет уже вопроса, правильно ли, что они уехали, а мы остались, просто у всех теперь такое разное свое, остается только удивление, а куда делись те, прежние, и судя по взглядам, ловимым мною во время встречи, ясно, что аналогичный вопрос занимает и их.
Или приходит клиент из Швеции, грустный романтик с одухотворенным лицом, и приглашает покататься с ним на машине времени — снова открыть брачное агентство, и я, в ужасе замахав руками, словно восклицая: «Чур, чур меня!», пытаюсь объяснить, что вот уже год, как занимаюсь другим, что прежняя тема закрыта, книга написана и даже уже напечатана, невозможно повернуть время вспять и вернуться в прошлое, и он понимающе кивает и все же долго говорит вариациями на исчерпанную тему, я отвечаю, глядя в окно, и, замолчав, он спрашивает, не считаю ли я его чокнутым, а я говорю, что нет, просто мы разошлись во времени.
