Мигель Делибес - Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные
— Не то чтобы кусались, сеньор, а только не надень ему намордник и начни возить снопы — ни одного колоска до места не довезешь.
Виктор кивнул:
— А, понятно.
Лали потянулась к ближайшей полке и взяла с нее яблоко:
— Можно?
— Кушайте, кушайте, угощайтесь, нынешним летом яблок не попробуем.
— Плохой урожай? — допытывался Виктор.
— Плохой, когда есть хоть что-то. А тут апрельские заморозки побили весь цвет подчистую.
Позади из темноты послышался жалобный стон. Сеньор Кайо улыбнулся и поскреб щеку:
— Чуете?
— Кто это?
— Сова. Года два назад пустил ее свить гнездо, и вот, пожалте.
— А раньше что же — она гнездилась не в помещении?
— Никогда они под крышей не гнездились, а теперь, видать, одиноко им стало.
Левой рукой он отодвинул подпорку двери, пригнул голову, чтобы не стукнуться о притолоку, и пригласил:
— Заходите, заходите.
Он двигался легко и свободно, а они за ним — неуверенно и на ощупь в полутьме, по неровному полу. В самом темном углу сеньор Кайо остановился и чиркнул спичкой. Два живых существа, два близнеца, два комочка из ничего не весящих перьев глянули на них с полу, из сена, своими круглыми черными глазами. Сеньор Кайо поднял соломинку и ткнул раз и другой в пушистые комочки, и совята выпустили когти — длинные, загнутые и острые как ножи. Не распрямляясь, сеньор Кайо поднял валявшиеся около птиц два сереньких, сухих, свинцового цвета катышка и загасил спичку. Зажег новую, выпрямился и показал на ладони катышки. Прищурился:
— Ну, кто знает, что это?
— Черт побери, две какашки! — не колеблясь, высказался Рафа.
Сеньор Кайо засмеялся:
— А вот и нет, сеньор, не какашки, ничего подобного. Это сова откладывает ртом. А все, что не мумиё, сплевывает отдельно, сказать яснее, косточки, волоски всякие, вот так у них водится.
Он раздавил катышки меж пальцев, показывая, какие они крепкие, потом бросил их на землю вместе со спичкой, растер подошвой и опять пригнулся, чтобы не стукнуться о притолоку. Назад, к светлому дверному проему, идти было легче. Сеньор Кайо задержался около развешанного по стене инвентаря. Тщательно выбрал мотыгу.
— А теперь мне надо спуститься в огород, — словно бы извинился он.
Виктор отряхнул руки.
— Можно, мы с вами? — спросил он.
— Вы, как погляжу, собираетесь задержаться. А коли так — чуть погодя покажу вам селение.
— Есть что-нибудь стоящее?
— А то! Как не быть. Наверху, у кладбища, можете посмотреть часовню, дорогого стоит, от тех еще времен, когда мавры тут были, вот так, сеньор. И пещеру Грива, другой такой во всей провинции нет; в войну мы прятались в ней всем селением, заметьте.
Продвигаясь за стариком к двери сарая, Виктор внимательно слушал. Тени уже выбрались из улочки и легли на площадь, а солнце отсвечивало в ручье и золотило склон холма. Когда галки замолкали, становилось слышно, как бежит по камням ручей и где-то далеко обрушивается водопадом на дорогу. Рафа подошел к Виктору.
— Знаешь, сколько времени, депутат?
Виктор угрюмо рассудил:
— Какое это теперь имеет значение? Нам тут хорошо, так ведь? — И, будто желая успокоить собственную совесть, спросил сеньора Кайо: — А кто из жителей остался в Кинтанабаде?
— В Кинтанабаде-то? А никого.
— Никого?
— Никого ровным счетом, сеньор.
— А в Мартосе?
— А в Мартосе, сеньор, пятеро осталось. Постойте-ка, наврал: четверо. Баудильо в прошлом месяце помер.
Виктор обернулся к Рафе:
— А ты говоришь!
— Елки, ничего я не говорю! Дани до лампочки, сколько там человек, сам знаешь, ему одно нужно — пришпилить на карту последний флажок, и точка.
Виктор пожал плечами.
— Весьма сожалею, — сказал он. — Я в эти игры не играю.
Женщина в трауре вышла из дому, пес плелся за ней, и Виктор проводил ее взглядом до ореха. Подойдя к дереву, женщина отвязала осла и на веревке повела его за дом; пес не отставал от старухи. Сеньор Кайо, постукивавший мотыгой по земле, теперь поднял ее и, оглядев внимательно, сказал вроде как сам себе:
— Надо ее загнать, да получше.
— Загнать — в смысле насадить?
— Само собой.
— А в городе загнать — значит продать.
Старик словно не слышал его:
— И загонять надо не на палку, а на цельный ствол.
— На ствол?
— Цельный, от корня, простая палка не удержит.
У Виктора от возбуждения горели глаза. Он обернулся к Лали:
— Представляешь?
Лали сделала слабую, вполголоса, попытку:
— Даже если в Мартосе мы не будем выступать, то хоть появиться там надо, Виктор. А то Дани взбеленится.
— Дани, Дани, Дани, с языка у вас Дани не сходит, черт подери. Нельзя ли, в конце концов, оставить меня с вашим Дани в покое?
— Как скажешь.
И, придя в дурное расположение духа, Виктор отвернулся.
— Пойдемте в огород, сеньор Кайо.
Старик зашагал по правому берегу ручья; дойдя до откоса и оставив слева небольшой проточный водоем, ступил на тропку, петлявшую меж папоротников. На первой же террасе, образованной наносами, находился огород, разбитый на правильные квадраты, заботливо обработанные и ухоженные, и это особенно бросалось в глаза по сравнению с невозделанной, заросшей сорняками землею вокруг. Рафа наклонился, разглядывая бобы: крепкие, прямые стручки торчали на стебле, а рядом повисли кривые стручки гороха.
— Что это за растение? — спросил он.
— Бобы, — ответил сеньор Кайо.
Рафа рассмеялся. Тихонько сказал Лали:
— Видишь? Идеальный фаллический символ. Как раз для Фрейда! Вот почему говорят: торчит как стручок.
Легкая Лалина рука легла на плечо Рафы.
— Рафа, детка, — сказала Лали. — Я серьезно опасаюсь, что ты неисправим. Сексуальный маньяк, да и только.
Виктор осматривался: террасы, спускающиеся к реке, яблони, а на другом берегу — мягкие горные пастбища, зажатые зарослями дрока.
— Ну как? — спросил сеньор Кайо, окидывая взглядом горы.
— И вправду небогатые земли, но, если объединиться в кооперативы, наверное, можно хозяйствовать.
— Вряд ли, такое уже было.
— Кооперативы?
— Вот именно, сеньор. Мисаэл с односельчанами в шестьдесят четвертом согнали своих овец в одно стадо — больше трех сотен. Только как управиться с ними, если никто не хотел быть пастухом?
Виктор задумался.
— Я не это имел в виду, — сказал он. — Я имел в виду фруктовые сады. В Лериде за несколько лет деревня проделала настоящую революцию. И знаете, на чем они выбрались? На разведении карликовых фруктовых деревьев и рациональном сбыте продуктов, только и всего.
Сеньор Кайо усмехнулся:
— А в селении, о котором вы рассказываете, в мае бывают заморозки?
Виктор провел рукой по подбородку.
— Может, вы и правы.
Старик поплевал на ладонь, энергично потер руки, взял мотыгу и принялся делать маленькие лунки на грядке. Он работал спокойно, размеренно и без остановок. Виктор внимательно наблюдал за ним.
— Вы никогда не спешите, сеньор Кайо, правда?
— Ясное дело! Куда, скажите на милость, мне спешить?
Солнце снова пробилось меж туч и залило светом долину. Стараясь не наступить на картофелины, Лали добралась до Виктора, а Рафа устало дотащился до конца огорода и присел на бугорок в тени орехового дерева. Увидев это, сеньор Кайо оторвался от работы, сдвинул берет на затылок и провел тыльной стороной ладони по потному лбу.
— Не надо бы ему там садиться, — сказал он.
— Мне? — встревожился Рафа.
— Тень орешника — обманная штука.
— Черт побери! Какая разница, чья тень?
— В том-то и дело, сеньор, что тень тени рознь. Не верите — спросите у сеньора Бенито.
— А что случилось с сеньором Бенито?
— А вот сел он в четверг под вечер, как вы, на этом самом месте, а в воскресенье мы предали его земле. Так оно вышло.
Рафа вскочил и лихорадочно, обеими руками стал отряхиваться. Деланно засмеялся.
— Будет вам, — сказал он, — не каркайте.
Сеньор Кайо только чуть кивнул, как бы говоря: «Вот так-то лучше», — и, склонясь к земле, снова неторопливо и усердно взялся за дело. Немного спустя он положил мотыгу на землю, подошел к клочку, засеянному свеклой, оторвал от одного из растений длинный и пышный лист и показал, презрительно заметив:
— Вон что делается, в ботву пошла. — Он выдирал из влажной земли красные, еле завязавшиеся свеколки и бросал их в кучку. — Если сидят часто, то не в корень идут, как положено, а в ботву. Надо прореживать, чтоб каждой было где развернуться.
Он говорил тихим, ровным голосом и переносил рассаду на свободный клочок земли. Там осторожно, по одному, опускал растения в приготовленные лунки. Потом тремя точными сноровистыми взмахами мотыги присыпал каждую лунку землей. Лали мрачно следила за стариком: сосредоточенное лицо, большие в набухших венах руки, цепко держащие рукоятку мотыги. И вдруг взорвалась:
