Лесли Дэниелc - Уборка в доме Набокова
— Осматривайтесь, — предложила я. — И задавайте мне любые вопросы.
Инспектор взял со стола фотографию мужественного гребца, которую я вырвала со спортивной странички «Онкведонского светоча». Ума не приложу, как она оказалась на таком видном месте. Он вопросительно взглянул на меня.
— Я собираю газетные вырезки, — пояснила я.
— Моя сестра тоже.
Он положил фотографию. На мне было два свитера, чтобы не включать отопление, и я почувствовала, что взмокла.
Инспектор добросовестно осмотрел весь дом. Восхитился кулинарными книгами моего сына. Взял в руки фотографию Сэма в антикварной серебряной рамке.
— Крепкий костяк, — сказал он. — И я таким был. Любил поесть.
Дочкина комната была вся завешана страницами из журналов, а именно — рекламой разных духов с образдами запахов, все образцы были вскрыты и источали аромат. Дарси называла это своей «стеной из духов».
— Сколько ей лет? — спросил инспектор.
— Пять.
Он остановился на пороге моей спальни, заглянул внутрь.
— Хорошо выглядит, — похвалил он.
Мы оба знали, что он имел в виду: выглядит одиноко.
— Спасибо, — поблагодарил он. — И последнее: а где телевизор? — Третий слог он произнес как «выз».
— Я на него коплю. — Я указала на стеклянную банку с мелочью, стоящую на комоде.
— А, м-да, — буркнул он, явно не убежденный, и сделал какую-то пометку.
— Можно задать вам один вопрос?
— Ну конечно, — согласился он, не поднимая головы.
— Кто попросил вас провести эту инспекцию?
Он переступил с ноги на ногу. Я, кажется, никогда еще не видела этого жеста в натуре, но он именно переступил — двинул сперва одной ножищей, потом другой.
— Этот вопрос в компетенции лица, на которого возложена опека.
— Спасибо, — сказала я. — Показать вам посудомоечную машину?
— Нет, не надо.
Он вышел — чувствовалось, он рад снова оказаться под хмурым небом; широкая спина удалялась в направлении его машины, видавшего виды «линкольна».
— Удачного вам вечера! — крикнула я ему вслед.
Он, не поворачиваясь, махнул мне рукой, затянутой в перчатку.
Две вещи
Пока я ехала в «Горизонт», я размышляла о том, с каким тщанием персонаж из прошлого выбирает места для встреч. Онкведонцы в «Горизонт» не ходят, разве что по выходным, когда там подают пятидолларовый завтрак «Съешь, сколько сможешь». Была середина недели. Полагаю, он выбрал «Горизонт» потому, что не хотел, чтобы нас видели вместе.
В зале ресторана было так сумрачно, что он напоминал теплицу для выращивания грибов. Я села лицом к двери за свекольного цвета столик в практически пустом помещении в свекольных и ярко-зеленых тонах.
Взяла со стола жирную ложку, протерла жесткой зеленой салфеткой. А вдруг персонаж из прошлого с Айрин решили, что им нужно проводить больше времени наедине, и он отдаст мне детей? Я улыбнулась своему отражению в ложке.
Тут-то он и вошел летящей походкой, сел напротив и плюхнул на стол «Онкведонский светоч». На первой полосе красовался еще один гребец с отменно крепким костяком.
— Кофе? — предложил персонаж из прошлого.
Уж я-то знала, что если он приглашает вас на кофе, то имеется в виду именно кофе, а не кофе с печеньем и не кофе с печеньем и перепих в гостиничном номере наверху.
Он сам принес две чашки от стойки самообслуживания, потому что не хотел ждать лишних полминуты, пока стокилограммовая официантка доплывет до нашего столика. Впрочем, она обернулась и помахала ему:
— Привет, Джон, как дела?
Да, Джон, его действительно так зовут.
Я ради этой встречи подкрасила ресницы и сунула в зеленую замшевую сумочку кусочек шоколада, уворованный из Сэмова набора, подарка на Хэллоуин. Пыталась дышать так, чтобы не почувствовать запаха персонажа из прошлого, Джона. Я знала: если я уловлю его запах, он сможет делать со мной все, что захочет. У Джона легкий, но обворожительный запах.
Он поставил передо мной чашку кофе, пододвинул кувшинчик с молоком.
— Чего тебе надо? — спросила я.
Начало было не слишком любезное, но он его проигнорировал.
Джон пустился в рассказы о том, как ему хорошо живется. Денег на старость у него, похоже, будет пруд пруди: «Субару» собирается приобрести одно из его изобретений. Сэм похудел в талии на два сантиметра. Дарси… тут он слегка сбился, потому что не вспомнил ничего значительного, что можно сказать про Дарси.
Я ждала. Меня посетила глупая мысль: а вдруг он хочет, чтобы я вернулась.
Я ждала дальше. Кофе был жидковат. Я отхлебнула еще.
— А ты как, ничего? — спросил он.
Поди вообрази, что он имеет в виду: хватает ли мне денег? (Нет.) Появились ли у меня друзья? (Нет.) Не сломалась ли моя машина? (Почти.) Детей у меня отобрали, какое уж тут «ничего».
Я почувствовала — как это всегда бывало с Джоном, — что теряю почву под ногами. Он в очередной раз загнал меня в угол и сейчас воспользуется этим, только я пока не знала как. Я почувствовала, как вскипает кровь. Все запахи помещения — засохшие вафли, яичная скорлупа, жидкость для мытья ковров, жир — хлынули мне в нос.
— Мне будет хорошо, когда будет хорошо моим детям, — сказала я и для храбрости отхлебнула мерзкого кофе. — А им плохо. Они скучают по мне. Я нужна им. И меня им никто не заменит. Я должна их видеть, — прошипела я ему прямо в безмятежную физиономию, — не урывками, а долгими, полными неделями.
Он безмолвствовал.
Я продолжала:
— Моим детям нужно мое время. Для остального мира оно не имеет никакой ценности. Но это то, чему я научилась от отца. Я знаю, как именно мой отец делал самые обыкновенные вещи, потому что мы проводили вместе очень много времени.
Я отпихнула чашку.
— Он делал бутерброды из лука и мягкого сыра на черном хлебе.
Кофе расплескался по столу, я попыталась вытереть его негнущейся салфеткой.
— Он чистил нам обувь.
Джон отодвинулся от стола, чтобы кофе не закапал ему брюки.
— Ездил по набережным, чтобы не стоять в пробках.
Газета промокла и физиономия члена университетской гребной команды пошла коричневыми пятнами.
— Пел мне песенки перед сном.
Джон прикрыл колени салфеткой, будто щитом.
— Отдергивал шторы, чтобы посмотреть на луну.
— Барб, это в прошлом. Все это в прошлом. Ты уже не ребенок. — Джон поднял повыше мокрую газету, и официантка предусмотрительно взяла ее прямо из его руки. Потом вытерла стол и налила нам еще кофе.
— У нас нынче слоеные пирожки с сыром, — сообщила она, прежде чем отойти.
— Отец ничего не боялся, даже смерти.
Джон покачал головой:
— Папина дочка.
Мой отец был чужд ненависти — это я сижу тут за полной чашкой скверного кофе и ненавижу Джона. А мой отец попросту отпускал от себя плохое. Я почувствовала, как ненависть вылепилась у меня над головой в огромный шар ярко-зеленого цвета. И я его отпустила, пусть летит к замызганному потолку.
С одной стороны, я мечтала оказаться где угодно, только не в «Горизонте» в городе Онкведо. С другой стороны, я мечтала о слоеном пирожке, чтобы перебить вкус второй чашки поганого кофе. Рядом с Джоном я всегда так себя чувствовала: мне ни за что не дадут того, что я хочу, даже если хочу я всего лишь слоеный пирожок.
— Ну что? — сказала я. — Давай, говори — что.
— Две вещи. — Он глотнул кофе, не прикасаясь манжетами ко все еще сырой столешнице. — Я завел собаку.
Я кивнула. Из-за собаки он не позвал бы меня на кофе, уж это-то ясно. Что-то за этим последует.
— Я знаю, ты не любишь собак, — продолжал Джон.
Прав, как всегда.
— А я всегда хотел собаку, и вот я ее завел. Сэм будет больше двигаться. А отец Айрин не будет сидеть в одиночестве.
— В смысле? — спросила я, но волоски у меня на руках уже встали дыбом.
— В следующем месяце мы с детьми переедем к ним в Онеонту. Как раз будут осенние каникулы, после них пойдут в новую школу.
Я уставилась на него. Решение суда обязывало Джона предупреждать меня за две недели о перемене места жительства. Единственная поблажка, которую мне выговорил мой беспомощный государственный адвокат, — полагаю, судья присудил мне ее исключительно из жалости. Вот оно что: мы разговариваем за двадцать пять дней до их отъезда, тут можно даже не смотреть в календарь, Джон всегда неукоснительно соблюдает все правила.
— Больно уж Айрин далеко ездить. Там у нее отец, здесь семья.
— Моя семья, — уточнила я. — Это мои дети.
Слезы двумя непрерывными струйками побежали по щекам. Я вытащила из сумочки папин платок. На каждое Рождество я дарила ему по носовому платку, а когда он умер, мама мне их вернула, все до единого. Я высморкалась.
— Онеонта слишком далеко. На моей машине туда не доедешь. Я буду видеться с детьми еще реже.
