Эдвард Эбби - Костер на горе
Закат разыграл целый спектакль над горами — яркое веселое цирковое представление румяных облаков и лучистого неба. Спектакль вызвал у меня отвращение.
Приехав, мы остановились у самого крыльца, чтобы выгрузить наши военные припасы. Крусита сидела на веранде вместе с пятерыми своими детьми и поджидала нас. Рыдать начала, стоило нам, нагруженным, приблизиться к ней.
— Мистер Воглин, — плакала она, — мистер Воглин! — И дрожала, вытирая фартуком красивую свою физиономию.
Дед потрепал ее по плечам.
— Не плачь, Крусита, все в порядке. Нас пока не вымели. — Она продолжала стенать, припав к нему. — Прошу, не плачь, — ласково проговорил он. — Сооруди нам что-нибудь поесть. Мы проголодались. Мальчик проголодался.
Вот лжец! У меня тоже не было никакого аппетита. Никакого, кроме как к войне и мщению.
Дети, смуглые и грязные, настороженные, словно совы, тихо сидели в ряд и глазели на нас.
— Все готово, — заверила Крусита, — только подогрею маленечко. — Пошла в дом, в кухню, я и дед потащили туда же наши коробки с фронтовым рационом. Дом был сумрачен и прохладен, полон угрюмых теней, в воздухе витали горе и беда.
Дедушка зажег две керосиновые лампы, а Крусита загромоздила газовую плиту фасолью, картошкой, мясом, блинчиками, соусом и кофе.
— Вы сядьте, — сказала она. — Я вас покормлю.
Мы ополоснули над раковиной руки и лица. Вода была теплая после целого дня в цистерне. Сели за стол, Крусита принялась наполнять нам тарелки.
— Мой Элой, — хныкала она, стоя с кастрюлей над нами, — он-то пробовал их удержать. Но это ж сколько их было. Ничего он не смог поделать. Арестовали его, в поселок увезли, в участок небось заперли.
— Знаю, Крусита, — отвечал ей дедушка. — Мы чуть попозже вернемся в город и сегодня же выручим его из-под ареста. — Он ковырялся в тарелке. — Но тебе с Элоем нельзя тут больше оставаться. Надо вам уехать, пока все не утрясется.
Прозвучало это не очень-то твердо. А я уже догадывался, что наверняка сказано в мамином письме: «Через три недели в школу. Возвращайся сейчас же».
Крусита возражала, конечно, приказу старика, клялась, что она и Элой его не покинут, будут сражаться до конца. В ответ дедушка сказал, что, наоборот, лучше ему будет оставить Элоя гнить в окружной кутузке, раз Крусита такое задумала. И распорядился, чтобы укладывала вещи и была готова в дорогу через час. Она отказалась. Старик накричал на нее. Наконец она сдалась и покинула кухню, рыдая и протестуя, пошла в сопровождении детей в свой домик.
— Где Лу? — негромко спросил меня дедушка.
Меня это тоже интересовало. Мы заставили себя затолкать немного пищи в свои противящиеся этому глотки, сложили посуду в раковину (теперь уже не для Круситы) и принесли оставшуюся в пикапе часть наших припасов.
Старик взялся за фортификацию. Мы захлопнули все тяжелые деревянные ставни и закрыли их изнутри на крюк. Заперли на щеколду и на палку кухонную дверь и черный ход, привалили туда матрасы, подперли столами, стульями, каркасами кроватей. Лохань и все ведра, термосы, бутыли из-под рома наполнили водой на случай, если враг решится перерезать водовод от цистерны. Главный ход оставили открытым до поры до времени, поскольку рассчитывали, что до начала осады у нас еще есть несколько часов или даже дней.
Мало что к этим мерам могли мы прибавить на этот час. Старик послал меня в домик Перальтов узнать, готова ли Крусита.
Я был в восторге от военных приготовлений, такими нужными казались они, а вот детское поручение меня не обрадовало. Ковыляя в августовском сумраке под шепчущимися тополями, когда от Саладо долетали крики козодоя, я исполнился решимости совершить нечто значительное и патетическое, вот только не знал, что именно. Для начала выкраду тот револьвер из пикапа, чтобы наверняка уж остался в моих руках. А дальше поглядим.
Шел я мимо кораля. Три лошади поджидали там в надежде, что им зададут корм. Это были Голубчик, Разлапый и дедов жеребец Крепыш. Остальные исчезли.
Дверь к Перальтам стояла настежь, я вошел в душную заставленную комнату, где при свете лампы находилась Крусита и беспорядочно стояли картонные коробки и старомодные саквояжи. Она заполняла чемодан одеждой и домашней утварью. На стенах по-прежнему висели картинки: Иисус с истекающим кровью сердцем; мадонна с ребенком, по типу явно гринго; раскрашенный фотоснимок папы римского в митре и с посохом.
Крусита еще всхлипывала за работой, но, заметил я, умылась и причесалась, а дети, вертевшиеся в преображенной комнате, выглядели чистыми и аккуратными. Она способна склониться перед неизбежностью, мы с дедушкой — нет.
Любопытно было знать, куда она отправится. Пока я помогал ей затолкать вещи в чемоданы, она сама призналась: с детьми побудет у родственников в Эль-Пасо, покамест мистер Воглин не пришлет за ней; Элой поработает у своего брата, который держит бар и винный магазинчик в Лас-Крусес, всего в двадцати милях от Эль-Пасо. В общем, выкрутятся, устроятся.
Заслышав приближающуюся машину, я, оставив Круситу, выбежал. Это подъезжал Лу в своем большом автомобиле. Фары полоснули по двору, по коралю и горящим глазам лошадей, уткнулись в дедушкин пикап, и машина стала. Фары погасли. Я поспешил приветствовать Лу.
— Надеюсь, Билли, я не очень опоздал, — сказал он, обхватив меня за плечи.
Мы пошли в дом и обнаружили, что дед сидит у камина в гостиной, чистит ружье и карабин при свете керосиновых ламп.
— Похоже, война идет, — устало улыбнулся Лу.
Старик пробурчал что-то в ответ, вытаскивая чистую белую тряпку из дула карабина. При снятом затворе он навел винтовку на свет и вперился в ствол.
— Где был? — спросил он.
— Я-то? Только что узнал, что тут произошло, — объяснил Лу.— Эти вонючки поганые... Джон, хочу тебе сказать, этакого пакостного грязнющего трюка я в жизни не ведал. Подлость и низость. Кое-что в этом роде должно быть напечатано во всех газетах всей страны. Может, так и будет. Может, пресса нас поддержит настолько, что мы отпугнем отсюда ВВС. И поудивительней вещи бывали.
Дед ничего не ответил, лишь согнул углом двустволку.
— Нам пресса не требуется, — влез я заведомо не в свое дело. — Нам требуется оружие. — Я вспомнил о револьвере в пикапе и направился к двери.
— Сиди тут, — сказал старик. — Держи ручонки подальше от револьвера.
Лу, подойдя, хлопнул меня по спине.
— Хороший он парень, Джон. Ты спасибо большое должен сказать, что рядом с тобой такой мальчик.
Сощурясь, старик смотрел на лампу сквозь дула.
— Похоже, самое что надо, — пробормотал он. Но надел новую тряпку на шомпол.
Молча следили мы за его работой. Потом Лу заговорил:
— Вероятно, ты собрался с духом и твердо решил, Я имею в виду — перестрелять их всех из своих ружей.
— Ну... — лукаво ухмыльнулся дед, — по традиции...
— И ты вправду готовишься, вправду ждешь атаки? — Лу кивнул на забаррикадированные окна.
— Скотину мою они повывезли сегодня, очередь за мной. — Дедушка обернулся ко мне.— Крусита готова?
— Да-да. Почти совсем.
Старик обратился к Лу:
— Ты возьмешься немного помочь мне сегодня?
— Для чего же, по-твоему, я здесь? — удивленно воздел руки Лу.
— Я просто спросил. Коль берешься помочь, так не свезешь ли Круситу с ее ребятней в поселок, там надо вызволить из-под ареста Элоя и всех их усадить на автобус до Эль-Пасо. Хотя лучше не так. Свези их всех напрямик в Эль-Пасо. Их — и еще плюс к тому...
Я поднялся во весь рост.
— Сиди, Билли, — сказал дедушка.
Я сел.
— Ясно, — откликнулся Лу. — Все этим вечером?
— Без задержки. Сейчас же.
— А ты остаешься?
— Так точно. Я нынче покидал ранчо в последний раз. Хороший мне урок. Следующий раз я это сделаю в гробу, ногами вперед, ежели только государство не отвяжется.
— Не надейся. — Теперь Лу с неловкостью глянул на меня.— Билли...
— Забирай его, — распоряжался старик. — Усади в поезд и убедись...
— Минуточку, — снова встав, заскулил я.
— Убедись, что он сидит в поезде, когда тот тронется.
— Нет, — плакал я, — нет, не поеду. Я должен остаться. Ну пожалуйста, дедушка.
— Его чемодан в коридоре. Все уложено. Забирай его отсюда, Лу.
— Непременно. Придется тебе ехать домой, Билли.
— Пожалуйста, — кричал я, — пожалуйста, дедушка, не заставляй меня ехать. Не теперь. Я тебе пригожусь. Я хочу помогать. Пожалуйста!
— Бери свой чемодан, Билли.
— Я возьму. — Лу быстро вернулся из коридора с моими вещами в руке. — Там все? — спросил он нас обоих.
— Я чемодан не укладывал, — язвительно отвечал я.
— Все там. Все его добро. Забирай мальчика, Лу. Если нужна тебе веревка, возьми в пикапе.
— Где моя шляпа? — еле выговорил я. Снял свою трепаную и мятую шляпу с оленьих рогов над камином. Но передумал. — Я не еду. Не еду. Ты не заставишь меня, дедушка.
