Эдвард Эбби - Костер на горе
— Они просто стараются выполнить свой долг, Джон.
— Я тоже. Свой долг.
— Есть точное слово для таких, как ты, — сказал Лу, хитро мне подмигнув.
— Всё одни только слова.
— А это слово — анахронизм.
— Анархизм?
— Приблизительно то же самое.
— Шах, — отчетливо произнес я.
— Слов я не боюсь, — сказал старик. — Можешь называть меня как угодно. Лишь бы вежливо.
— Черт подери, Джон, на это ты можешь рассчитывать,
— Шах, — повторил я. — Твой ход, Лy.
— Я не перестал рассчитывать на тебя, Лу.
— Что ты сказал, Билли?
— Твой король под шахом.
— О, вон он как! Что ж мне с ним делать?
— Вот кто может спасти тебя, Лу, — я терпеливо указал на его ферзя.
— Ах, ферзь... — он поглядел на свои часы. — Поздновато становится.
— И то, — отозвался дедушка.
— Твой ход, Лу.
5
Прошло что-то около двух недель, и наш скот увезли.
Мы возвращались на ранчо под закат, свет слепил глаза, солнце било прямо в ветровое стекло. В кузове пикапа было на полсотни долларов всякой еды, в основном консервы и фасоль. Старик готовился к долгой осаде. Везли мы и почту: мне — письмо от мамы, дедушке — стопку государственных посланий.
Старик подвыпил, но твердо держал курс, и вот мы на скорости сорок миль дотряслись до въездных ворот. Дед дал тормоз, грузовичок дернулся и резко застыл. Но прежде чем мне вылезти открывать ворота, мы заметили непорядок — ворота были уже настежь.
— Что это они затеяли? — пробормотал старик. Проехал вперед и остановился по ту сторону забора. Я сошел, чтобы закрыть ворота. И увидел новенькие железные таблички, блиставшие на вереях: «Государственная собственность США. Входа нет». В виду имелось наше ранчо. Я постарался оторвать эти штуки голыми руками, да только обломал ноготь. Старик, поняв, чем я занят, вышел из кабины, сжимая гвоздодер. Отодрал таблички и запустил их далеко в кусты. Мы вернулись к пикапу. И застыли.
Огромное облако пыли поднималось над солонцовой долиной, где находятся основные наши погрузочные загоны. По низу пыльной тучи проглядывали силуэты коров, лошадей, людей и автомобилей. Спокойный вечерний воздух доносил к нам легкий шум от движения животных, приглушенный большим расстоянием.
Со стороны загонов к нам спешил по дороге джип, голубой джип ВВС, в нем сверкали белые каски военно-воздушной полиции.
Против обыкновения дед полез в ящик за револьвером. Потом вспомнил про меня и отвел руку.
— Мы пока не завязываем бой, — сказал он, сошурясь. — Пока что.— Уперев руки в колени, стал ждать.
Джип приближался, двигатель стонал от натуги, колеса взрывали густые шлейфы желтой пыли. Остановился он рядом с пикапом. Шофер остался за рулем, а сидевший рядом капитан выбрался наружу и подошел к нам.
— Мистер Воглин? — спросил он, протягивая руку моему дедушке.
Старик уклонился от рукопожатия. Ему поднадоело пожимать руки врагам.
— Я Воглин, — сказал он. — Катитесь с моих владений.
Капитан, приятный молодой человек, чуть побледнел, но не растерял обходительности.
— Глубоко извиняюсь, но это государственные владения.
— Ни черта, — заметил дед. — Это мой дом. Что вы тут выделываете? — он показал на взбитую над долиной пыль.
— Мы ждали вас, мистер Воглин. Потому я и поехал навстречу. Сожалею, что именно мне выпало сообщить, что мы исполняем приказ окружить ваш крупный рогатый скот и лошадей, с тем чтобы удалить их с этих земель.
Наблюдая за стариком вблизи, в надежде на его волю и отвагу, я не замечал никакой перемены в его каменном лице. Разве что оно стало еще каменней. Тверже камня, пожалуй. Выглядел он так, словно у меня на глазах превратился в какой-то металл.
— Этот скот не продается, — медленно произнес дедушка, направив взгляд не на капитана, а на происходящее в долине. — Вы грузите мой скот.
Я напряг зрение и сквозь пыль различил большие грузовики, выстроившиеся у главного погрузчика. Шесть, семь, восемь грузовиков, точно не сочтешь.
— Да, — отвечал капитан, — уже загружены все машины, кроме последней.
— Вы знали, что я в отъезде.
— Знали. Приказано было действовать именно так.
По-прежнему не глядя на капитана, дедушка задал вопрос:
— Довольно подло так действовать, вы согласны?
На сей раз капитан не прикидывался.
— Согласен с вами. Но... — запнулся он.
— Похоже, вашей публики тут перебор, — сказал старик. — Всякий день новое лицо. — И резко изменил ход мыслей. — Что случилось с Элоем? Вам оставалось прикончить его, чтобы это провернуть.
— Вы имеете в виду Элоя Перальту?
— Его.
— Если речь идет об Элое Перальте, вашем наемном работнике,— капитан слизнул пот с губы, — то Перальта, вынужден вам сообщить, арестован. И уже сидит под арестом. Он нам доставил некоторые осложнения этим утром...
— Оставаться бы мне дома, — высказался дедушка. — Лу мог бы привезти... — И громко спросил: — Он цел?
— Кто цел?
— Элой цел?
— Да, мистер Воглин, он не ранен. Никто не ранен, собственно. Мы стараемся, чтоб операция проходила чисто, культурно и учтиво.
Ирония капитана не подействовала на моего деда. Старик не улыбнулся, даже не глянул в его сторону. Глаза по-прежнему отводил в сторону, будто перед ним находилось нечто нечистое. После основательного и подчеркнутого молчания дед обратился ко мне:
— Поехали, Билли.
— Вы ведь не предпримете попытки вмешаться, мистер Воглин?
Вооруженный человек за рулем джипа не сводил с нас своих красноватых глазок, рот был скошен судорожно и раздраженно. Еще один из полиции ВВС поместился на заднем сиденье, тоже следил за нами, его глаза блестели, блестело его потное лицо. Оба они потели, молчали, не шевелились, пистолет в кобуре у каждого на боку, меня от них просто тошнило.
— Нет, — сказал дедушка. Сел в кабину пикапа, и я тоже.
— Должен просить вас не вмешиваться, — с полной серьезностью произнес капитан, вплотную подойдя к грузовичку и положив упредительно руку на приспущенное стекло. — Поймите, мне приказано предотвратить любую форму вмешательства касательно имущества, подлежащего, так сказать, торговой сделке. Вся процедура целиком законна.
— Законный грабеж, — заметил старик. Включил мотор. — Законный грабеж. Нет, — сбавил он тон, — я не буду вмешиваться. Забирайте бедную животину. Всех берите, а то им все одно голодно. Но только не вздумайте присылать мне какие-нибудь деньги. Я от грабителей денег не приму.— Он включил зажигание, мы тронулись. Оглянувшись, я увидел в окно, что капитан резво забрался в джип, чтобы следовать за нами.
Солнце вмиг закатилось, пока мы были на пути к долине. Первый из больших грузовиков для перевозки скота ехал прямо на нас, светя фарами сквозь пыль и сумерки. За ним тянулись остальные — один, два, три, четыре, пять, шесть. Дедушка свернул с дороги, затормозил, и мы рассматривали проплывающую вереницу. Каждый грузовик вез голов двадцать пять скота, остатки стада нашего ранчо.
Один водитель помахал нам из кабины своего грузовика, проезжая мимо:
— Эгей, Джон!
Дедушка прятал взгляд.
Грузовики тряслись цугом, каждый нагружен живым мясом, за решеткой кузовов мелькали рыжие бока, выкаченные глаза, доносилось мычанье телят.
Следом за грузовиками появился полутонный пикап с двумя лошадьми, не нашими, привязанными к перекладине, впереди пристроились двое незнакомых ковбоев. Они мрачно нас приветствовали. Следом — другой джип ВВС, покрытый пылью, груженный пыльными военными. Те разглядывали нас, мы разглядывали их.
Мы собрались продолжить путь домой, когда объявился давешний джип и капитан вылез из него, чтобы снова с нами пообщаться, хоть никто его о том не просил. Его аккуратное доброжелательное лицо явилось нам в открытом боковом окошке с дедовой стороны.
— Мистер Воглин, — сказал капитан, — я хочу извиниться за то, что участвовал в этой печальной операции. Искренне стыжусь и совсем не желал бы всего случившегося, но... но я не мог уклониться. — Капитан огорченно усмехнулся. — Я на государственной службе. И должен делать то, что прикажут.
— Нет, не должен, — возразил дедушка.
— Вы принимаете мои извинения?
Впервые дел посмотрел на этого человека:
— Не тревожься о том, сынок. Пожалуйста, катись-ка с моего ранчо и никогда не возвращайся.
Лицо капитана исчезло из виду, поскольку старик нажал педаль газа и пикап дернулся вперед. Дед не оборачивался в отличие от меня. Я обернулся, стал высматривать караван грузовиков и джипов, извивающийся в восточном направлении под завесой золотистой пыли, лишая души жизнь моего дедушки.
— Авось не забудут ворота закрыть, — тихо сказал он.
«Зачем?» — подумал я. Ворота нам уже ни к чему. Заборы тоже. Хотелось плакать, трудно было сдержаться, но я принял решение перетерпеть, пока не останусь в одиночестве. Ежели дедушка слезы не льет, так и мне негоже.
