Дональд Крик - Мартин-Плейс
Арти поглядел на мышцы под черным войлоком волос, на бычью шею, на плотный торс. Чарли — железный парень. И умен. Он хозяин клуба. Клубные правила — это правила Чарли. У подъезда стоит его машина. Но вот что такое настоящий шик, Чарли не знает.
— Верно, Чарли. Для мистера Слоуна хорошо только самое лучшее.
Чарли усмехнулся.
— В следующую субботу я устраиваю бильярдный турнир для постоянных клиентов. Первый приз — десятка. Допускаются только те, кого я считаю самыми лучшими.
Чик загорелся.
— А я, Чарли? Я только что набрал подряд двадцать очков, — он показал на доску. — Я веду, видишь? Я на десять очков впереди!
— Вы, ребята, оба классные игроки, — сказал Чарли, — и постоянные клиенты. Вы оба включены.
Чик загарцевал вокруг стола.
— Ух ты! Слышишь, Арти? Мы оба включены!
Чарли скрестил руки на груди.
— Это важный турнир. Победитель может сделать на нем хорошее дело, — он многозначительно посмотрел на Слоуна и отошел к другому столу.
— Чарли — сила! — сказал Чик. — Как по-твоему, можешь ты взять первое место?
— Десятка! — в голосе Слоуна было легкое презрение. Раздосадованный снисходительной манерой Чарли, он поглядел на грязные стены, на согнутые фигуры под лампами. — Что такое десятка? Я в марафоне возьму сотню. И кое-что сверх. По десятке за снимок для рекламы. Мы с Пегги запросто отхватим четыре сотни, а то и пять.
Чик уже давно таращил глаза.
— Это будет дело. — Он почувствовал настроение Арти. — Пойдем прошвырнемся но городу.
Они вразвалку шли по улице мимо ярких витрин. Арти объяснял:
— Я открою свою собственную танцстудию «Идеал», а потом при ней дансинги. Можно еще нанять артистов и устроить варьете. А кончить ночным клубом для денежной публики: ковры и официанты-французы парле Франсе по всему заведению! — Он увлекся. — Вот возьми, к примеру, Чарли. Может он открыть ночной клуб? Он только до одного допер: очистить свое заведение от хулиганья. А вот придать ему тон он не умеет. Все дело в том, какого клиента обслуживать, ясно?
Перед глазами Чика плавало ослепительное видение. Огромные автомобили, меха и шелка, приглушенный свет, приглушенная музыка… Он все это видел в кино, и ему не верилось, что Арти такое по плечу, но ведь заранее не скажешь… Может, и старине Чику когда-нибудь перепадет тут стоящая работенка. В таких клубах где-нибудь наверху, в задних комнатах, всегда идет игра, и командует там типчик во фраке.
— У тебя есть идеи, Арти. А раз есть идеи, значит будет толк.
Слоун закурил сигарету и протянул пачку Чику.
— Надо уметь мыслить крупно, чтобы делать крупные дела, — сказал он. — Надо уметь рисковать.
— И еще надо, чтобы тебе везло, — заметил Чик. — Нужна удача.
— Только ее не ждут сложа руки. Надо держать ухо востро и поглядывать по сторонам. Никогда не угадаешь, что может подвернуться.
— А ты бросишь свою службу, если выиграешь марафон, Арти?
— Как наберу четыреста фунтов, так и сделаю ручкой этой дыре, — ответил Слоун. — По-моему, четырех сотен для начала хватит, если кий держать намеленным, а глаз — на своем шаре.
— Можешь и мне подыскать местечко, когда развернешься, — сказал Чик. — Своей нынешней работой я по горло сыт.
— Уж старины Чика я не забуду! — Арти был польщен.
Они пошли дальше, и Чик спросил:
— Может, еще постукаем?
— Нет. Пора баиньки. До завтра в «Палэ».
— Ты с Пегги?
— А с кем же еще? — он хлопнул Чика по спине.
— У тебя с ней всерьез? — Чик говорил раздраженно. Он предостерег: — Смотри, женишься, и будет у тебя вместо клуба детская колясочка.
Арти рассмеялся. Старина Чик — настоящий друг. Звезд с неба не хватает, зато на него можно положиться. Если не считать Пегги, только он и понимает, что Арт Слоун знает, что делает.
Они расстались на углу.
— Считай, что место за тобой, — сказал Арти. — Всегда лучше работать с людьми, которым доверяешь.
— Мне-то ты доверять можешь, — отозвался Чик. — А это не так уж мало. Но вот бабам…
Арти засмеялся. Почему-то Чик почувствовал себя одиноким. И ему стало тоскливо.
16
Толпа напирала на эстраду. Перед оркестром, раскинув руки, стоял Дэйв Фримен.
— Уважаемые дамы и господа! — Он сделал паузу, улыбаясь, блестя напомаженными волосами. Дэйв Фримен, любимец публики, дирижер «Джазистов». — Сегодня у нас знаменательный вечер. Как вам известно, мы проводим финал соревнований по непрерывному танцевальному марафону, — он указал на малиновое полотнище, натянутое поперек зала. Огромные золотые буквы гласили: «Непрерывный марафон». — Зал разделен веревочным барьером так, чтобы соревнующимся никто не мешал. В остальной части зала — обычные танцы. (Толпа одобрительно загудела.) Играют три оркестра, сменяясь до тех пор, пока будут длиться соревнования, — если нужно, хоть неделю!
Раздались одобрительные возгласы и смех. Дэйв посмотрел на часы.
— Соревнования начнутся через три минуты.
В отгороженной части зала выстроилось тридцать пар. Зрители пожирали их глазами, ободряли, отпускали шуточки. Чик пробился к самой веревке.
— Покажи им, Арти! — крикнул он, размахивая руками.
Арти ухмыльнулся, что-то шепнул Пегги и, оставив ее, подошел к приятелю.
— Как на нас ставят? — пробормотал он так тихо, что его расслышал только Чик.
— Один против четырех, — ответил Чик. — Ты почтя фаворит.
Арти пожал ему руку, и в ладони Чика очутилась бумажка — пять фунтов.
— Погоди пару часов. Я разыграю усталость. Может, это поднимет ставки до семи, а то и до восьми. Тогда не зевай!
Чик подмигнул, а Арти вернулся к Пегги, которая с беспокойством посмотрела на него.
— Что случилось, Арти?
— Ничего, крошка. Ни о чем не думай. Все прекрасно.
Дэйв Фримен застыл на эстраде: взгляд прикован к циферблату часов, рука поднята. Внезапно она прорезала воздух, и над залом взлетел вопль фанфары. Толпа взвыла. Оркестранты вскочили, как один человек, взвизгнули: «Ма-ра-фон!» — и рухнули на свои стулья, выбивая ритм, заполнивший зал лихорадочным вращением.
Нога Арти нервно рванулась вперед, когда Пегги еще не была готова.
— Потише, — сказал она. Напряжение разрядилось злостью. — Нам же танцевать всю ночь!
— Виноват, крошка, — он ласково погладил ее по спине.
Он вел ее медленно, не обращая внимания на ритм музыки, изобретая собственные наименее утомительные па. Пегги легко следовала за его движениями, и он поддерживал ее свободно, чуть отстранив от себя, — платоническое объятие, соответствующее цели, к которой оба сейчас стремились. Арти прошептал:
— Вот оно, крошка!
Оно — это танцстудия «Идеал», дансинги и варьете, ночные клубы, приглушенный свет, шикарная клиентура и «…мистер Слоун, ваши гости прибыли…». Все это началось в ту ночь марафона в старом «Палэ», помнишь, крошка?
Пегги прошептала:
— Как по-твоему, мы выдержим, Арти?
— А помнишь, что мы решили? Им придется вынести нас на носилках, так?
Пегги придвинулась к нему, и его губы коснулись ее щеки.
Через два часа площадку покинула первая пара. Они скользнули под веревку и смущенно замешались в толпе. Час спустя их примеру последовало еще пять пар. В двенадцать обычные танцы прекратились, и в другом конце зала был сыгран национальный гимн, почти не слышный за музыкой марафона.
— Не устала, Пегги?
— Нет. Совсем не устала, Арти.
— Шесть ушло. Теперь начнут выбывать побыстрее.
Большинству зрителей надоело следить за монотонно движущимися парами, и они разошлись, но кое-кто остался. Одних удерживало любопытство, других — патологический интерес к тупому испытанию выносливости, к непристойному оттенку, незаметно проскальзывающему в объятиях танцующих, подсознательное желание увидеть последний предел усталости, истерические припадки, обмороки, вызванные нечеловеческим утомлением.
— Который час, Арти?
— Два. Осталось только одиннадцать.
— Мне хочется пить.
Он сделал знак, и к ним подбежал официант с графином воды.
— Ну, как теперь, хорошо?
Она кивнула и с улыбкой чуть-чуть оперлась на него. Он начал напевать: «Если глаза ее сини, как небо, значит, это Пегги О’Нил…»
А как странно выглядит опустевший зал! Мертвый. Грязный. Даже музыка какая-то безжизненная. Половина ламп погашена. Дэйв Фримен куда-то исчез. Члены жюри сидят и курят либо бродят в стороне со скучающим видом. Официант с водой больше не бегает. И Чика что-то давно не видно. Наверное, пошел домой спать. Спать…
Голова Пегги лежала у него на плече, ее волосы щекотали его щеку. Всякое подобие ритма давно исчезло, оставалось только движение, неровное, непрерывное. Он посмотрел на часы, обвел взглядом вялые пары и пожелал им всем провалиться в тартарары. Пегги тяжело навалилась на него. Она еще держалась только благодаря будоражащему соприкосновению ее груди и бедер с его телом, и теперь он обнял ее крепче, чтобы снова и снова вызывать ту теплую волну, которая прокатывалась внутри них при каждом таком касании. Пегги почти спала, и это было уже как во сне. Внезапно она споткнулась, и он рванул ее на себя. Она замигала.
