Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2006)
Отца Андрея они нашли на ферме. Подобрав рясу, он ходил между рядами коров и уговаривал их не упрямиться и давать побольше молока.
— Отца Андрея тут недавно председателем колхоза выбрали, — объяснил Гриша. — А он человек городской, как и я, не знает, с какого боку ко всему этому подступиться, пытается вот надои проповедями повысить!
Председатель колхоза засмеялся и пошел к ним, перепрыгивая через лужи. Крыша на ферме местами обвалилась, и сквозь дыры на колхозное стадо смотрели далекие галактики.
— Да, недавно моя паства увеличилась на двести голов крупного рогатого скота! — сказал веселый батюшка, протягивая Никите руку. — Журналист? Нет? Странно! А то, как только меня избрали, у нас тут целое журналистское паломничество началось, каждый день ездили: сенсация! Поп — председатель колхоза! Зато благодаря журналистам я постигал азы крестьянской премудрости. Приехали одни с телевидения. Стали придумывать разные мизансцены: в коровник меня загнали, в поле вывели… а потом оператора осенило: “Священник на тракторе! — такого я еще никогда не снимал!” Посадили меня за руль, а я — первый раз в жизни! Ну, что было делать? Перекрестился и поехал…
Отец Андрей не был похож на священнослужителя: щупленький, смешливый, угловатый, то и дело смущается и говорит не густым басом, а с какими-то мальчишескими интонациями. Да и лет ему, судя по всему, было немного.
— Ой, пойдемте скорее домой, курить хочется страсть! А на улице нельзя, несолидно, по сану не положено небо коптить! — Отец Андрей по инерции подталкивал Никиту с Гришей к выходу той же хворостиной, с помощью которой только что общался с коровами.
Дома, в маленькой скособоченной избушке на самом краю Горинского (“Зимой зайцы в окна заглядывают”, — сказал Гриша), за стаканом дешевого красного вина, Никита услышал обещанный рассказ про обращенного бандита. Это была его первая хорошая, как хотела Эля, русская история.
— Знаешь, есть такая особая категория бомжей: бомжи-священники. Они где-то достают облачение и собирают деньги на строительство храма. На самом деле никакие они не попы, а самые настоящие проходимцы и попрошайки.
И вот однажды стоит один такой лжепоп у Киевского вокзала в Москве, на груди коробка для сбора пожертвований, в руках иконка бумажная, как у Ивана Бездомного, все как полагается.
Вдруг подъезжает крутая тачка, из нее выскакивает парень в черной рубашке, с золотой цепью. И со словами: “Ну, святой отец, моли Бога за меня!” — швыряет этому как бы священнику пачку денег. И уезжает.
Бомж, понятное дело, обрадовался: загулял, запил, веселился как мог. А потом с ним случилось странное. То ли похмелье так скрутило. То ли что другое. Только вспомнил он вдруг того молоденького братка, вспомнил, что так и не помолился за него, да и вообще молиться-то не умеет… и стало ему стыдно. Впервые в жизни. А на людей непривычных это чувство производит ошеломляющий эффект.
Бросил он все, остатки денег соратникам своим по Киевскому вокзалу раздал и подался куда глаза глядят. Долго его носило по городам и весям, нигде он не задерживался. Одичал совсем, зарос, на человека перестал походить.
Заснул он как-то раз на ступенях одного сельского храма. Внутрь войти не решился. А наутро его обнаружил тамошний батюшка. Разбудил, накормил, одел, поговорил. И вышло, что бывший бомж при храме так и остался. Сначала свечки догоревшие вынимал да кадило чистил, потом алтарником стал, а потом и духовную семинарию, по настоянию батюшки, окончил. И сделался настоящим священником.
И вот однажды после службы подходит к нему молодой человек, бледный весь, глаза горят, лицо неспокойное, и на колени падает: “Отче, — говорит, — ты меня не узнаешь? А ведь ты мне жизнь спас!”
И оказывается, что это и есть тот самый бандит, после которого судьба нашего бомжа так круто переменилась. И рассказывает он батюшке свою историю. Тогда он ехал на крупную стрелку, где всех его друзей постреляли. Сам он в какую-то канаву закатился и остался в живых. Как он думал — благодаря молитвам “священника”. После этого бросил бандитствовать, стал по церквям ездить…
В общем, остался бывший бандит тоже при том храме. В алтарниках у бывшего бомжа. А дело было в наших Крестах. Так что, если не веришь, можешь завтра до них дойти и сам расспросить. А теперь всем спать, завтра опять подниматься с петухами!
Перед сном Никита вышел покурить на улицу. Темные и будто неживые избы смотрели на мир провалами окон. Горинское казалось пейзажем чужой планеты. После дождя небо очистилось, и Никите в глаза вовсю светили яркие деревенские звезды. А где-то там, в этой необитаемой темноте, спал под портретом Пушкина маленький Ваня Вырываев, даже во сне продолжая думать о месте человека в мире.
И тут Никиту осенило. Он бегом вернулся в избу, сбив в темноте пустое ведро. Гриша шумно гнездился на печке, а отец Андрей сидел у стола и листал какую-то церковную книгу.
— В богадельнях при монастырях какие-нибудь документы спрашивают с человека? — выпалил Никита с порога.
Гриша прыснул, а смешливый батюшка посмотрел на Никиту без улыбки.
— Нет, конечно, Богу паспорт не нужен.
Никита упал на стул рядом с отцом Андреем и ошалело улыбнулся.
— Но богадельня богадельне рознь. Бывает, такие порядки заведут, прямо как в средние века. Чуть ли не вериги носить заставляют. У нас же не умеют без перегибов. Будь то коллективизация или возрождение православия. Я знаю одно хорошее место. Но далеко. На Урале, где я раньше служил. Там под городом Верещагином в чистом поле монастырь построили. Начали строить в новогоднюю ночь, в самый первый час третьего тысячелетия. Тамошний духовник, отец Борис, уже через год собственноручно срубил избу и поселил туда нескольких беспризорников местных, которые клей по подвалам нюхали. А потом и старушки появились. Так и живут вместе. Дети с младых ногтей приучаются за немощными ухаживать. А сам отец Борис на сказочного богатыря похож, бывший военный. Хорошо там. Дети колокольчики на березах развесили. Леса кругом, дали необитаемые. Стен у обители еще нет, она всем ветрам открыта. И постоянно этот звон тихий. Отец Борис говорит, так детские души звучат…
Никита зачарованно слушал. Гриша мерно посапывал, выставив из-под рваного тулупа кончик носа.
— Но только довезем ли мы туда твою бабушку? Она у тебя где? В Москве небось?
— В Москве, — шепотом ответил Никита, выходя из транса. — Моет шестнадцать этажей элитного дома, из Грозного беженка, восемьдесят один год ей. А вы как догадались, что бабушка?
— Потому что дедушки, как правило, до такого возраста не доживают, когда их в богадельню надо отдавать, — сказал отец Андрей и впервые улыбнулся. — Знаешь что? Вези-ка ты ее лучше сюда. У нас вон половина избы пустует, бегут все из деревни. Будет нам с Гришкой вместо матери. А то два мужика в доме — это жуть! Занавесочки какие-нибудь повесить — и то соображения не хватает! А с остальным хозяйством мы неплохо управляемся, хоть и городские! Привози, не пропадет она тут, не дадим!
20
Таисию Иосифовну они с Юнкером нашли между пятым и шестым этажами. Никита вдруг дико застеснялся, как в отрочестве, забыл все слова, кроме “здрасьте”, и вцепился в спасительную дужку ведра.
Таисия Иосифовна Никиту узнала и удивилась:
— Ой, никак опять ты? Вроде и дождя-то нет сегодня. Неужели просто так зашел?
Юнкер, который был смущен не меньше Никиты, буркнул:
— Вы тут разбирайтесь, я в машине подожду, если что — позовете. — И торопливо стал спускаться по свежевымытой лестнице.
— Что это товарищ твой так быстро сбежал? — не поняла Таисия Иосифовна и, не дождавшись от потерявшего дар речи Никиты никакой реакции, сама себе ответила: — Хотя оно и понятно. Кому интересно со старухой лясы точить?
Никита схватил ведро и вслед за Юнкером бросился вниз, чувствуя, как щеки его пылают адским пламенем. Такого с ним тоже не случалось лет с одиннадцати.
— Ты куда ведро-то потащил? Вода еще совсем чистая! Я только-только поменяла! — кричала ему вдогонку Таисия Иосифовна. Но Никита летел, перепрыгивая через несколько ступенек, и не мог остановиться.
Юнкер курил, прислонившись к машине. Никита выплеснул воду в кусты и перевел дух. Сердце колотилось, как после марафонского забега. Никита посмотрел на Юнкера. Юнкер посмотрел на Никиту. Прошло несколько секунд. Никита окончательно убедился, что выплывать придется самому, и, набрав полные легкие воздуха, нырнул в подъезд.
