Виктор Притчетт - Птички в клетках (сборник рассказов)
— На хвосте — никого.
— Вы не слышали, есть такая лошадь по кличке "Трепейзан"? — спросил я его. — Или "Пузан"… "Трепейзан" — может такое быть?
— "Трепейзан"? — повторил Живчик. — Вероятно, французская лошадка?
— Не знаю.
— "Деревенщина"? А что, возможно. Так сказать, на французский манер.
Мы подъехали к Толтону. Живчик сидел очень бледный, с каменным от ненависти лицом. Но только когда он стал в очередь за билетом, до меня дошло, что означает его поведение.
— Первый раз за пятнадцать лет еду поездом, — крикнул он мне из очереди. — Кончились шуточки, баста. Увидишь ее, можешь передать… — на нас озирались, — что мое терпение лопнуло. Я сматываю удочки, и навсегда.
И, направляясь к лондонскому поезду, прибавил:
— Ты, очевидно, сейчас опять туда? Не мое дело, конечно, но хочу тебя предупредить. Ты не найдешь там ни гроша, Боб, банк сорван. — И, дернув напоследок щекой, послал мне взгляд. Меткий, как выстрел. Хлоп — и в яблочко. И бывай, выражаясь его словами.
Поезд, пыхтя, отошел от станции, и я побрел к своей машине. Я послушался Живчика. Не поехал обратно в Хединг.
Много было между Брекетами скандалов, но такого, как этот, не бывало. Этот был последний. Прежние превращались в погоню. Этот — нет. Потому что сегодня миссис Брекет гоняла по дорогам одна. Где ее только, говорят, не носило в тот вечер! Городок наш прочесывала раз десять. В одиннадцатом часу мы услышали, как она сигналит у нас перед домом. Мать выглянула в щелку между шторами, и я вышел на улицу. Миссис Брекет вылезла из машины и строевым шагом двинулась на меня.
— Где вы были? — крикнула она. — Куда делся мой муж?
— Не знаю.
— Нет, знаете. Мне сказали, вы отвезли его в Толтон.
— Как я понял, он уехал в Лондон.
— Врите больше! Как это он мог уехать? Его машина на месте.
— А он поездом.
— Поездом, — повторила она за мной. Ее гнев улетучился. Она смотрела на меня с недоумением. Богатые, они ведь особый народ. Миссис Брекет просто забыла, что люди могут передвигаться на поезде. Я видел, как она обмозговывает эту ошеломляющую новость. Но не такого она была склада женщина, чтобы тратить время, задерживаясь надолго в одном настроении. "Эти часики тикают без остановки", — говорил про нее Живчик.
— Понятно, — едко сказала она, кивая головой. — Это вы с Джимми сообща подстроили. — Она тряхнула волосами и вздернула подбородок. — Получили свои деньги, и теперь сам черт вам не брат.
— Это какие же деньги?
— Что значит "какие"? — насторожилась она, шаря по моему лицу острым взглядом. То, что она на нем прочла, в первый миг озадачило ее. До этой минуты она рвалась в бой, но сейчас ее воинственное выражение сменилось лукавым, губы сморщились в улыбке, улыбка расплылась вширь, глаза превратились в две запятые, словно вороньи крылья в вышине, и она залилась звонким хохотом. На всю пустынную улицу. Она покатывалась со смеху.
— Ох, умора! — всхлипывала она. — Ну и ну, вот это да! Знай наших. Ничегошеньки вам не перепало! Все прикарманил до гроша!
И она восхищенно взглянула на небо, где он летал. Ей не терпелось поддеть меня, хотя ее еще душил смех.
— Я что хочу сказать… ох, не могу…
Я ждал, не перебивая.
— Все или ничего — вы так хотели? И видите, остались ни с чем.
Не знаю, что было дальше. То ли я попробовал отшутиться, то ли шагнул вперед. Знаю только, что она вся подобралась, чопорная, чужая, и поставила на всем на этом жирную точку. Подошла к машине, села, хлопнула дверцей.
— Вы крупно просчитались, когда сделали ставку на Джимми, — крикнула она мне.
И все. Больше мы миссис Брекет в булочной не видали.
— Теперь она и не посмотрит в нашу сторону, — говорила мать.
— Что же мне, привести ей мужа назад на веревочке, что ли?
А к концу недели весь город хватался за животики и подмигивал, завидев меня.
— Славно обстряпал дельце, сынок, — сказал бакалейщик.
— Красивый ты малый, Боб, — сказал торговец скобяным товаром.
— Боб, он может, — сказал мясник. — Подход имеет к женскому полу.
Потому что в тот вечер, приехав домой, миссис Брекет села и рассчиталась сполна со всеми лавочниками, каким задолжала в городе. Со всеми, повторяю. Кроме меня.
Чужой муж
© V. S. Pritchett 1979
Перевод Д.Аграчева
Дело было к вечеру. Она уже не ждала Уильяма, даже переоделась из парадного розового платья в джинсы и халат и снова принялась за работу, когда в дверь позвонили. Все-таки пришел! Он мог прийти или не прийти, и в этом не было ничего удивительного: у Уильяма жена и дети. Чтобы показать, что она все прекрасно понимает и даже любит помечтать в одиночестве (а в последнее время ей случалось бывать одной месяцами), она пошла к двери не торопясь и позевывая. Снимая с двери цепочку, она крикнула в пустую квартиру:
— Я открою, папа.
Это Уильям ее так научил, потому что она одинокая женщина: если за дверью чужие, пусть думают, что в доме есть мужчина и она не беззащитна. Произнося эти слова, она едва сдерживала смех: выдуманный "защитник" казался ей нелепостью — можно подумать, она сама за себя не постоит! Кроме того, она выросла в семье квакеров и считала, что лгать — это дурно. Иногда, открывая дверь, она встречала его словами: "Ну-с, мистер Корк", напоминая, что он женатый мужчина. Его томно-красивое лицо было из тех, что легко заливаются виноватым румянцем, и она находила это особенно пикантным.
Но теперь — открыв дверь — она не увидела Уильяма, и старательно подготовленный зевок, полный надежды и иронии, так и не получился. Дверной проем заполняла чрезвычайно дородная дама, выше ее ростом, эдакое двухцветное пятно из розовой кофты и зеленой юбки; кофта была просторная и с низким вырезом, лицо и тело казались раздутыми, как бы распираемыми изнутри, и было такое впечатление, что посетительница не может вымолвить ни слова. Казалось, она вообще спит, не закрывая больших голубых глаз.
— Да? — произнесла Беренис.
Дама проснулась, оторопело поглядела на босые ноги Беренис (Беренис любила дома ходить босиком) и спросила:
— Здесь проживает мисс Фостер?
Беренис внутренне передернуло от этого "проживает".
— Я мисс Фостер.
Дама перестала по-детски хлопать глазами и заговорила елейным голоском:
— Мне ваш адрес дали в колледже. Вы там, кажется, преподаете? Я насчет ремонта.
— Ремонта? Я ремонтом не занимаюсь. Я принимаю заказы на ювелирные изделия.
— В колледже сказали, что вы ремонтируете флейту моего мужа. Я миссис Корк.
У Беренис перехватило дыхание. Рука совершенно онемела и безжизненно упала на дверную ручку, по всему ее телу прокатилась ледяная волна и тут же, закипев, обдала ее жаром. Голова наполнилась визгливыми голосами: "Боже мой! Ты не сказал ей, Уильям? Теперь что делать, что, что?" Слово "что" отчаянно стучало в висках.
— Корк? — с трудом выговорила Беренис. — Флейта?
— Флоренс Корк, — сказала дама железным голосом: сладкую дремоту как рукой сняло.
— Ах, ну да, конечно. Извините, миссис Корк. Как же, как же. Извините, ради бога. Мы с вами незнакомы, очень приятно. Уильям… Мистер Корк… Флейта! Ну разумеется, флейта. Помню-помню. Очень рада познакомиться. Как он поживает? Он уже месяца три не появлялся в колледже. Вы его не видите? Ах ты, боже мой, ну что я говорю, конечно, вы его видите. Как вы отдохнули? Как дети? Я бы по почте отослала, но у меня нет вашего адреса. Входите, входите, пожалуйста.
— Сюда? — спросила миссис Корк и решительно двинулась в комнату. Здесь, в резком свете рабочей лампы, Флоренс Корк показалась Беренис еще более крупной — пожалуй, даже беременной. Заполнив собой все пространство, она пожирала глазами рабочий стол Беренис, стаканы с кистями, эскизы орнаментов, приколотые к стене, рулоны бумаги, кушетку, заваленную письмами, бумагами и шитьем, розовое платье, переброшенное через спинку стула. Она жадно впитывала в себя каждый предмет и самый воздух в комнате.
Однако среди этого кавардака, которым Беренис очень гордилась, который она с наслаждением культивировала как символ своего таланта, своей независимости, своего женского права на самостоятельную жизнь, и еще оттого, что она была босая, Беренис воспрянула духом.
— Очень приятно познакомиться. Мистер Корк много о вас рассказывал в колледже. Мы там, знаете, как большая семья. Садитесь, пожалуйста. Я перевешу платье. Я его тут зашивала.
Но миссис Корк не села. Внезапно она всем телом подалась к столу и, узрев мужнину флейту, схватила ее и подняла над головой, как саблю.
— Да, — сказала Беренис, а про себя подумала: "Боже мой, она пьяна", — я как раз утром над ней сидела. Впервые вижу такую флейту. Чудесная работа, Как я понимаю, старинная вещь, немецкая, отец мистера Корка получил ее в подарок. Он, кажется, играл в каком-то известном оркестре — то ли в Байройте, то ли в Берлине. В Англии такого тонкого орнамента на серебре не сыщешь. Ее, кажется, уронили или случайно обо что-то ударили. Мистер Корк рассказывал, что и сам когда-то играл на ней в оркестре — в "Ковент-Гардене", если не ошибаюсь…
