Мигель Сильва - Лопе Де Агирре, князь свободы
С изувеченной ногой и руками как культи я не могу объезжать лошадей, колокола на монастыре Милосердной Девы звонят и звонят не переставая, ничего другого не слышно, одни колокола бьют в мозгу, мятежные языки колоколов звонят не по покойнику, отзванивают: из-ме-на, из-ме-на, и вместо благовеста набат: из-ме-на, из-ме-на; волоча ногу, я дойду до трактира, где сидят за бутылкой Педро де Мунгиа и Антон Льамосо, никто больше в Перу не хочет браться за оружие, а я бы взялся, ибо в шуме дождя слышу ток крови дона Себастьяна де Кастильи и бунт собственной крови под плетьми палача, под плетьми алькальда, под плетьми судей, под плетьми короля; не дано мне больше объезжать лошадей, моим изъязвленным плечам не снести каменной тяжести Куско, стараюсь не думать о предательстве, но дома, оставшись один, на крик кричу, кричу наяву и во сне, колокола собора заглушают мой вопль; в освещенном дверном проеме появляется Эльвира, точно Пресвятая Дева — покровительница Арансасу, да это не Эльвира, это я сам принимаю облик моей девочки, чтобы пожалеть себя за свои истерзанные руки, за свою увечную ногу, за то, что тень от меня и та кривая; Лопе де Агирре с выбитыми зубами, Лопе де Агирре, хромой калека, не побежден, имя мое повторят книги; воды Куско, черные чахлые оросительные каналы спускаются вниз по аспидным улицам, Антон Льамосо поднимается по ступеням инкского храма, в руках у него его собственная голова, нет, это голова не Антона Льамосо, это моя голова презрительно улыбается ножевой раной; я не гожусь больше объезжать лошадей, Педро де Мунгиа уверяет и спорит, что у меня свободоборческого пыла больше, чем у самого Эрнандеса Хирона; два желтых ириса выросли на костях Круспы, будь они прокляты, эти колокола Милосердной Девы.
Вскорости, сверкая оружием, появляется в Куско памплонец Лоренсо Сальдуендо, конь под ним — гнедой, со звездой во лбу. Нарядный гость прибывает с письмом для Мартина де Гусмана; этот андалузец, искатель приключений, когда-то вместе с Лопе де Агирре потрошил могилы на индейских кладбищах Сену, а теперь мирно живет в Куско со своим племянником Фернандо де Гусманом. Письмо подписано генералом Педро де Урсуа и призывает обоих Гусманов вместе со всеми испанскими солдата-
ми, слоняющимися без дела в этих местах, принять участие в походе на чудесную страну Омагуас. Генерал Педро де Урсуа послал гонцом самого Лоренсо Сальдуендо, своего секретаря, советчика и земляка.
Дом Гусманов тщится походить на типичный севильский дом, но в царстве камня это не так-то просто. Есть и горшки с цветущими гвоздиками во дворе. И за столом подаются сладкие густые вина, а к ним — бисквитное печенье, но не белокожие женщины, а янаконы прислуживают в доме, поливают цветы и ходят в монастырь покупать сласти.
Лоренсо Сальдуендо затвердил на память целую речь, превозносящую ратные подвиги генерала Педро де Урсуа, наваррца, рожденного в городе Бастан, городе более французском, нежели наваррском, по словам одного из дядьев Лопе де Агирре, который прожил там три зимы.
— Генерал Педро де Урсуа прибыл в Индийские земли лейтенантом в отряде своего двоюродного брата дона Мигеля де Альмендариса, а затем доблестью заслужил славу отважного вождя. Это он завоевал и усмирил индейцев, которые отравленными стрелами и варварской свирепостью защищали свои изумруды и золото в Новом Королевстве Гранадском. Он же основал два города, которые окрестил именами Памплона и Тудела, — говорит Лоренсо Сальдуендо, пылая гордостью за земляка.
— Я познакомился с ним в городе Сайта-Марта, — прерывает его Мартин де Гусман. — Он тогда чудом ушел от засады, которую устроили ему и его двенадцати солдатам индейцы из племени тайронов на реке Оригуа. Чудом этим Педро де Урсуа обязан богу и собственной потрясающей меткости. Я полагаю, в искусстве стрельбы из аркебуза он может сравниться с одним лишь бастанцем по имени Гарсиа де Арсе, его близким другом, с которым они всегда неразлучны. В том деле они вдвоем застрелили не менее двухсот индейцев.
— Ловкость его столь же необычайна, сколь и отвага, — продолжает Лоренсо Сальдуендо, получив возможность говорить. — Он доказал это в Панаме, в операции по покорению беглых негров царька Байямо. Более шестисот черных рабов бежали от своих хозяев, нарушив обязательства, которые их связывали с последними, и спрятались в непроходимой сельве у реки Дарьей, откуда совершали вылазки, грабя караваны вьючных животных и постоялые дворы. И так возомнили о себе, что даже одного из своих назначили королем, назвав его Байямо Первый, и двор у него был, и трон, все честь по чести. Все у них шло как по маслу, пока дону Педро де Урсуа не было поручено покорить их, особая трудность состояла в том, что невозможно было устроить сражение средь зарослей и пещер, в которых они скрывались. Вот тут-то во всем блеске и проявился талант дона Педро де Урсуа. Перво-наперво он захватил в плен четверых негров, которые как раз вышли на разбой, и такого страху на них нагнал, что они указали точное место, где скрывался их вожак. Затем он их повесил и отправился на поиски так называемого короля через трясины, горы и девственную сельву, но не затем, чтобы затевать жестокую битву, а чтобы лестью и богатыми подарками внушить ему, будто за неграми признают право жить на этой территории свободно, ни от кого не завися. Ему удалось убедить Байямо в искренности своих намерений, и, дабы отпраздновать примирение, он пригласил Байямо вместе со всем двором к себе на пир, а вино отравил. Ножи довершили дело, начатое ядом, от смерти спасся один только лжекороль Байямо, которого заковали и отправили в Номбре-де-Дьос.
— Сколько лет генералу Урсуа? — спрашивает Лопе де Агир-ре, не желая, чтобы его сочли немым.
— Всего тридцать пять, — с готовностью отвечает Лоренсо Сальдуендо, будто он только и ждал этого вопроса. — Но после усмирения индейцев из племени мусо и уничтожения беглых негров он приобрел столь великую и заслуженную известность, что маркиз де Каньете без колебаний назначил его губернатором и генерал-капитаном реки Мараньон, несмотря на то, что возглавить поход в Омагуас домогались лица чрезвычайно важные, как, например, капитан Хуан Перес де Гевара или Гомес де Альварадо, самый богатый человек в Перу, который готов был раскошелиться и вложить собственные пятьсот тысяч песо на расходы экспедиции. И все-таки вице-король поставил во главе похода дона Педро де Урсуа, чьим единственным земным достоянием являются его несравненные мужество и верность королю Испании. Эта, последняя, столь велика, что многие называют его не Педро Урсуа, а Педро Верный.
После таких необычайных славословий Лоренсо Сальдуендо оставляет предмет похвал и переходит к воспеванию богатств и сокровищ Омагуаса, которые давно уже стали мечтой и приманкой для перуанских солдат. Случилось так, что один бразильский касик по имени Виарасу, сбежавший от своих, оказался в Сиудад-де-лос-Рейес и рассказал вице-королю и всем, пожелавшим слушать, что есть страна в сто раз богаче Перу, что правит ею принц Куарика, на котором в тысячу раз больше золота, чем на Атауальпе. На земле Омагуас долины плодороднее райских, утраченных Адамом; в водах безбрежного озера дрожат отражения сказочных городов; в храмах поклоняются ягуарам из золота с рубиновыми когтями и бриллиантовыми глазами. Чтобы добраться в эти края, надо идти путем Франсиско Орельяно, вдоль самой бескрайней, самой полноводной реки на свете.
— Все пойдем с Педро де Урсуа! — пылко кричит Мартин де Гусман и бьет себя кулаками в грудь.
— Все пойдем, — говорит Лопе де Агирре, но руками не размахивает.
Возвратившись домой, Лопе де Агирре говорит:
— Этот новый вице-король Андрее Уртадо де Мендоса, маркиз де Каньете, сеньор города Агрете, хитер, как сам лиценциат Ла Гаска, но только еще более жесток и вероломен, чем славный образец, которому он следует, клянусь богом, Антон Льамосо! Ни Хуану де Пьедраите, ни Томасу Васкесу, ни Мартину де Роблесу, ни Алонсо Диасу не помогли прощения, дарованные именем короля, — всех их маркиз де Каньете велел повесить. Они того заслуживали, скажу я вам, нечего было позориться, переходить на сторону короля, только маркиз вздернул их не в наказание за предательство, а за то, что в иные времена они повели себя как мятежники.
Антону Льамосо ни имена эти, ни рассуждения ничего не говорят.
— Вице-король маркиз де Каньете не может зараз повесить все четыре тысячи испанских солдат, которые разбрелись по Перу и слоняются без цели и без занятий, но он знает, что голод и праздность — источник всех мятежей, потому-то и предлагает нам отправиться за открытиями на юг и восток, через угрюмую сельву и неукротимые реки, и если сыщем мы славу, то достанется она королю, а смерть найдем — нашей будет, — говорит Лопе де Агирре.
Антон Льамосо слушает, ни звука не пропускает и дивится мудрым словам.
