Мигель Сильва - Лопе Де Агирре, князь свободы
Эрнандес Хирон оставляет камни Куско и направляет свои стопы на Север, в Сиудад-де-лос-Рейес, главный город Перу и оплот судейских. Отвага мятежника беспредельна, и военной мудрости ему не занимать, на руку ему и раздоры между правителями и генералами. Одна видимость, мрачно размышляет Лопе де Агирре. Завтра Эрнандеса Хирона продадут его же соратники, он кончит на виселице, как Писарро и Карвахаль, от кинжала, как дон Себастьян де Кастилья.
Не забывайте, ваша милость, громкого сражения, которое только что выиграл тиран Эрнандес Хирон. Генерал Пабло де Менесес выступил против него с гораздо лучше вооруженным войском и более свежими лошадьми. Эрнандес Хирон встретил его в котловине Вильякури, разбил наголову, обратил в бегство и гнал по пескам и болотам так, что у того только пятки сверкали.
Лопе де Агирре принял помилование от маршала Альварадо, чтобы избавиться от неминуемой смерти. Маршал отправил его под начало капитана Хуана Рамона, того самого негодяя, что первым отрекся от дона Себастьяна де Кастильи (маршал Альварадо одобрительно отнесся к этому предательству и назначил его командовать пехотой). И вот Хуан Рамон шагает впереди колонны из ста пятидесяти самых закаленных, самых метких стрелков. И среди этих ста пятидесяти — преисполненный недоверия, разочарования, а может и смирения, Лопе де Агирре.
С Эрнандесом Хироном идут пятьсот солдат, возможно чуть меньше. Из них сто стрелков славятся своей меткостью. Тот, кого зовут Аурелиано Гранадо, сражался на земле Мексики и считается одним из самых искусных стрелков-истребителей Нового Света.
— Я знаю одно место неподалеку, — говорит полковник Диего де Вильяльва Эрнандесу Хирону, — где нас никогда не разобьют, не помогут там ни пешие, ни конные эскадроны. Место это на землях индейцев аймаров, поблизости от селения Чальюанка. И десяти тысячам не одолеть пятисот наших солдат, если волей божией нам удастся спрятаться в тех горах.
Укрепление называется Чукинга и находится на вершине одного из самых высоких склонов, что поднимается на левом берегу реки Абанкай. Это остатки крепости, построенной древними индейцами аукарунами, которые знали больше толку в военных хитростях, чем многие христианские генералы. В разрушающихся стенах есть два пролома, один на виду, над обрывом, другой скрыт уступами скал и кустарником, будто специально для нападения оттуда на вражеские тылы.
— Чтобы добраться до нас, — говорит полковник Диего де Вильяльва, — им придется войти в скалистую теснину длиною в три лиги, пересекать высохшие русла ручьев, каждый раз становясь мишенью для наших стрелков. Говорят, у маршала Альварадо более тысячи человек и тьма индейцев. Но ежели он загонит их в теснину и пошлет на нас, как слепых быков, то даже великая воля господня не спасет их от великой беды.
— Гордыня маршала столь велика, что он так и поступит, — говорит Эрнандес Хирон.
И он так поступил, господи помилуй, так и поступил. Разведав с помощью лазутчиков местность, на которой расположился Эрнандес Хирон, маршал без промедления повел туда всех своих тысячу двести человек в боевом порядке, вместе с осторожными советниками, яростными военачальниками, тысячью вооруженных индейцев, сотнями лошадей, аркебузами, пиками, пушками, флагами, барабанами и Дубами. Славное войско, сколько оружия, сколько украшений, сколько отважных сердец. Совершив переход в десять лиг через затопленные долины и снежные хребты, оставив позади индейцев и павших от холода лошадей, маршал Альварадо добрался до Чукинги, где в укрытии поджидал его Эрнандес Хирон.
Перво— наперво маршал Альварадо приказал послать капитана Хуана Рамона с его ста пятьюдесятью стрелками, чтобы они втянули мятежников в бой, напугали их стрельбою и затем, вступив в переговоры, убедили перейти на сторону короля. Эрнандес Хирон и полковник Диего де Вильяльва видели, как те спускались по склону на берег реки, как потом они распрямились, взбодренные медным корнетом. Они все были как на ладони, и слова были слышны ясно, занималось спокойное утро, и луна еще не потеряла своего полуночного сияния.
— Да здравствует король! Смерть тиранам! — прокричал с вызовом Фелипе Энрикес, ему ответил аркебуз, пуля пробила грудь, и Фелипе Энрикес, едва доживший до восемнадцати лет, упал замертво.
— Я, Мата, когда стреляю, наповал убиваю! — закричал младший лейтенант Гонсало де Мата, он слыл остряком, и ему нравилось играть словами.
— Вот я тебя и убью! — ответил ему спокойный голос Аурелиано Гранадо, и вслед за тем пуля ударила Мату в голову, расколов ее надвое, словно тыкву.
— Бросайте тирана! Переходите к нам, товарищи по оружию, король великодушно примет вас! — закричал неуемный говорун капитан Гонсало де Аррейнага.
На этот раз вожак мятежников Хуан де Пьедраита с яростью разрядил свой аркебуз. Тяжело раненный Аррейнага рухнул в речную воду, за ним на землю упал сержант Херонимо де Сориа, и еще пятеро стрелков нашли свою смерть, двое из них Рамиресы — однофамильцы по чистому совпадению, ибо их не связывали родственные узы.
Опыт оказался таким дорогим, что Хуан Рамон предпочел отступить, потеряв двадцать пять человек убитыми и ранеными, причем двое утонули в реке, а Франсиско де Бильбао перешел на сторону тирана Эрнандеса Хирона, выполняя обет, данный ранее Святой Деве дель Пилар. Пули свистели над Лопе де Агирре, но ни одна в том первом бою в него не попала.
После злосчастной вылазки маршал Альварадо собрал у себя в шатре главных своих военачальников не для того, чтобы следовать их советам, он даже не выслушал их, как будет видно далее. И Лоренсо де Альдана, и Гомес де Алзарадо, равно как Диего де Мальдонадо с Гомесом де Солисом, полагали, что штурм высоты, занятой Эрнандесом Хироном, мог принести лишь сомнительную победу ценою слишком многих жизней.
— Пусть остаются в своей крепости, а мы наберемся терпения и подождем, пока голод и другие нужды заставят их спуститься вниз, — сказал Лоренсо де Альдана.
— Дня через два или три он выйдет из крепости, чтобы дать нам бой или убраться отсюда, а многие его сторонники воспользуются случаем и перейдут к нам, — сказал Гомес де Альварадо.
Маршал молчал в крайнем неудовольствии. Маршал внял лишь бравым речам Мартина де Роблеса, упрямого астурийца, бывшего в неладах со всякими мудрствованиями и полагавшегося не на стратегию, а лишь на аркебузы и солдат.
Однако Лоренсо де Альдана так настаивал на своем и столь высока была его репутация опытного генерала, имевшего на своем счету сотни сражений с местными вождями и испанскими тиранами, что маршал в конце концов пообещал ему оставить свое безрассудное намерение штурмовать очертя голову вражескую крепость. Он рассеял опасения Лоренсо де Альданы, и тот спокойно вместе с несколькими сержантами и артиллеристами ушел из лагеря, намереваясь обложить мятежников со стороны крутого берега и заставить их выйти из логова.
Никому и ни в чем не удалось убедить маршала; пламя победы уже занималось над ним, до него было рукой подать, а они собирались погасить его речами. Полдень отсвечивал на пиках и на лошадиной сбруе, когда на сторону короля перебежал еще один из людей Эрнандеса Хирона и сказал то, что всегда говорят перебежчики: что, мол, в том лагере все пали духом, что, мол, там только и думают, как бы бежать, и тут снова взыграло пылкое маршальское сердце. Снова созвал он своих военачальников, на этот раз без Лоренсо де Альданы, который в это время находился в двух лигах от лагеря, приближаясь к цели, и объявил им без околичностей, что решил дать бой и не потерпит ни возражений, ни разглагольствования.
— Если дело обстоит так, значит, мне остается умереть, — сказал Гомес де Альварадо, выходя из палатки, и три часа спустя доказал, что слова его не были ни преувеличением, ни ложью.
Маршала обуял гнев святого апостола Иакова, призрак Сида звал его вперед. Мартину де Роблесу, с его стрелками, самому нетерпеливому из своих командиров, он приказал перейти реку и атаковать левый фланг Эрнандеса Хирона. Хуану Рамону с его ста двадцатью пятью солдатами, среди которых находился и Лопе де Агирре, он велел взобраться на скалу и обрушиться на правый фланг тирана. Тысяча индейцев, вооруженных камнями и воинственными воплями, должны были напасть на крепость сзади. Сам маршал намеревался перейти реку в конце боя под гром барабанов и плескание знамен, чтобы славно завершить сражение и добить предателей.
— Они идут в том самом порядке, о каком я молил святую троицу, — говорит полковник Диего де Вильяльва Эрнандесу Хирону. — Прикажите, ваша милость, стрелкам целиться не спеша, и увидите, солдаты маршала посыплются наземь, как кролики.
Мартин де Роблес точно на гвозде сидел. К чему ждать условного сигнала боевого рожка?, он яростно ринулся на неприступные развалины — кто сказал, что они неприступные? — никто не осмелится оспаривать мою блестящую победу. Долой тирана! Да здравствует король!, Да здравствует маршал Алонсо де Альварадо!, Да здравствует непобедимый капитан Мартин де Роблес! В этом бреду он метался, пока град пуль не вернул ему разум, от крови раненых покраснела вода в реке, порох намок, на дно пошли копья и аркебузы, более пятнадцати человек было убито, смертоносный палец Аурелиано Гранадо ни разу не дрогнул, солдаты, потеряв надежду, отступали, Мартину де Роблесу тоже пришлось отступить.
