Сергей Арзуманов - Винодел
— Теорема Жюно! — выкрикнул кто-то из студентов.
— Я не возражаю, пусть будет так. Так вот, мир стал слишком маленьким, чтобы мы его не замечали, великие вина могут появляться оттуда, откуда мы их не ждем.
— Скажите, профессор, а вы тоже разделяете этот ажиотаж?
— Вопрос, как всегда, неоднозначный, друзья мои. Я всегда буду стоять на том, что наша земля родит самые лучшие вина мира, но не единственные, и мы должны это понимать.
— И что, вы призываете нас всех ехать искать это чилийское Эльдорадо?
— Нет, не призываю, да это и не нужно, но если кто-то из вас ищет чего-то необычного, то это необычное именно там, и правда состоит еще в том, что к этому феномену причастны мы, французы. Это мы сделали Чили известной на весь мир, вот такой вам «французский парадокс».
— Расскажите нам подробнее, профессор.
— Ротшильды из Лафита были первыми из французов, но не первыми из иностранных виноделов.
— А кто был первым?
— Мигель Торрес, из Каталонии, он раньше всех рассмотрел потенциал этой страны, дальше были Ротшильды обоих замков. Потом «дружеская авантюра» Брюно Пратса с Полем Понталье вылилась в винодельню «Аквитания», французы из «Касса Лапостоль», которые пригласили Мишеля Роллана и создали вино «Кло Апальта», Мишель Ларош из…
— Бургундии, — Макс перебил Жюно.
— Да, из Бургундии.
— Позвольте, профессор, а эти-то там что выращивают?
— Тоже, что и во Франции — Пино Нуар и Шардоне, и не только они, еще одна известная бургундская фирма открыла винодельню в Андах — это «Уильям Фэвр».
Аудитория молчала.
— В Чили есть даже шато.
— Вы нас разыгрываете.
— Нисколько, Шато «ЛосБолдос», конечно же, принадлежит французам, а на этикетке их главного ассамбляжа стоит надпись «Гранд Крю».
— Не может быть!
— Вот видите, сколько интересного из того, чего вы еще не знаете.
— Профессор, неужели столько наших соотечественников?
— И не только, не только французы. Серджио Таверсо, например, — сам чилиец. Он 30 лет делал вина в США, потом все бросил и вернулся домой, делать чилийское вино.
— И что, преуспел в этом деле?
— Да, гораздо лучше, чем в США.
— А что же американцы?
— Конечно, есть союз Мондави и чилийской «Калитерра».
— А итальянцы?
— И итальянцы тоже, Шанталье.
— Не может быть.
— Может, это информация для суперснобов: винодельня «Пунто Ногаль», которую открыли… Банфи.
— Банфи?
— Да, друзья мои, те самые консервативные до мозга костей Банфи, что делают классическое «Брунелло де Монтальчино» в Тоскане.
Макс вернулся домой переполненный ожиданием чего-то неясного и грандиозного.
— Отец, что ты думаешь о Чили?
— Странный вопрос.
— Жюно нам сегодня рассказал о Чили.
— Жюно, странно.
— Да, он нам намекнул, что там настоящее Эльдорадо, а мы все конкистадоры вина.
— Не ожидал от вашего профессора.
— Мы сами от него не ожидали.
— А ты сам что об этом думаешь?
— Не знаю, отец, ну я что-то пробовал, но специально в эту тему не вникал.
— И что он вам рассказал?
— Про наших, которые открыли там винодельни.
— Про наших, значит?
— Да.
— Да, — отец таинственно улыбался, но молчал.
— Почему ты молчишь?
Грегуар продолжал молчать и смотреть куда-то в пустоту.
— Ты помнишь Роббера?
— Да, это какой-то наш дальний родственник.
— Это мой двоюродный брат. Роббер давно уехал туда.
— Роббер в Чили?
— Да, сынок, уже пять лет.
— Неужели там что-то есть?
— Он и меня зовет все время, — не замечая вопросов Макса, продолжал отец.
— Папа, ты слышишь меня?
— Да, сынок.
— Ты слышал, что я тебя спросил?
— Слышал, я думаю, что там что-то есть, если даже владелец «Ко» бросил свой мистический замок ради Чили, значит там что-то есть.
— А что делает Роббер?
— Он помешался на карменере и делает вино, которое назвал «Asinus in tegulis».
— И как это переводится?
— Осел на крыше.
— Чего?
— Макс, все Шанталье немного с приветом, привыкай.
— Ладно, пусть осел, но это что-то значит?
— Да, он хочет удивить весь мир своим карменером.
— Да я не про это, что это значит — «осел на крыше»?
— Это римская поговорка, как объяснил мне Роббер, это значит что-то невиданное, необычное.
— Я боюсь спросить, как выглядит его этикетка.
— И правильно боишься.
— Что так плохо?
— Не знаю, это кому как, но у него на этикетке фиолетовый осел.
— Ты пил это?
— Да, он присылал ящик.
— Что-то осталось?
— Возможно. Ты хочешь дегустировать?
— Да.
— Хорошо, сейчас принесу.
Отец ушел в погреб и вернулся с двумя бутылками чилийского и тарелкой с камамбером и бри.
— Ну что, пробуй.
Макс налил себе немного, вино было абсолютно черным и тяжелым, оплывало по стенкам бокала не спеша. Макс поднес к бокалу нос и всеми легкими втянул ароматы.
— Ну что?
— Что-то необычное.
— Конечно, буйство ароматов и беспредел чувств.
— Отец, тебе это тоже нравится?
— Нет, сынок, нравится — это не то слово, я очарован этим вином, как очаровываются женщиной.
— Значит, ты больше не любишь маму?
— Макси, я тебя не понимаю.
— Папа, ты все понимаешь.
Макс выпил еще полбокала.
— Ну как?
— Мне это нравится, не думал, что карменер может быть таким роскошным.
— Там растут старые настоящие лозы, там виноград «Карменер» — французский. Там растет настоящее французское вино.
— Как это, а что же растет у нас?
— У нас уже не французский виноград.
— Как не французский?
— Вот так, мой друг, французское вино на самом деле не совсем французское.
— Как это, не совсем французское, папа, что за абсурд?
— Филоксера убила его.
— Что за филоксера?
— Это насекомое, которое уничтожило весь виноград Европы.
— Весь?
— Да, это была катастрофа, сравнимая со Всемирным Потопом, никто не знал, что делать: она съедала корни лозы, и лоза умирала.
— И что?
— Сначала мы перебрались в Италию, там, в Италии, родился твой дед.
— Арсен родился в Италии?
— Да, именно оттуда у него такая горячая любовь к итальянским женщинам.
— А откуда взялась эта гадость?
— Кто-то привез лозы из Калифорнии, а они были заражены филоксерой.
— А почему они не погибли?
— В этом все и дело, американские лозы имели иммунитет против филоксеры, а европейские нет.
— Почему?
— Да никто не знал, почему. Сколько было самоубийств среди виноградарей. Вся Франция и Париж даже не представляли, что здесь был ад.
— И что потом?
— В Бордо долго искали спасения.
— И?
— Начали прививать нашу лозу к американской.
— Это как?
— Очень просто, мы получили иммунитет, теперь вся лоза привитая, это союз американца и француженки.
— Вот это да.
— Да, а настоящая французская чистая лоза теперь в Чили и Аргентине, ведь там теперь живут наши самые древние лозы «Карменер» и «Мальбек». После филоксеры их почти не высаживали, но это старички Бордо, из них «Бодо» выросло. «Каберне» очень молодо по сравнению с ними.
— Значит, там настоящее вино?
— Ну, так говорить нельзя, там ведь и земля другая…
Отец задумался, как будто представлял себе эту землю.
— Сын мой, страсть и любовь больше не живут во Франции. Ты думаешь, почему полки наших магазинов завалены винами Чили и Аргентины? В них страсть, буйство красок и эмоций, а в наших — сдержанность и гармония. Мы даже изгнали карменер и мальбек за их капризность и буйство. И вот они вернулись к нам, рожденные другой землей.
Макс решил, что теперь он точно может поговорить с отцом.
— Ты сказал, что страсть и любовь больше не найти здесь?
— Да.
— Тогда зачем мы живем?
— Я тебя не понимаю.
— А чего здесь непонятного отец? Арсен ненавидел женщин, вы с мамой, как чужие люди, я не понимаю женщин, зачем это все. Я хочу делать вино и быть счастливым, но оказывается, без них я не могу быть счастливым.
— Ну вот, видишь, ты уже знаешь, что нужно для счастья.
— Папа, три поколения нашей семьи несчастливы.
— Ну, так нельзя говорить.
— Конечно, говорить нельзя, но думать-то можно.
— А почему ты себя записал к нам?
— Не знаю, но сейчас я не могу понять женщин.
— Да я никогда об этом не задумывался.
— Ты не веришь женщинам?
— Никогда и ни при каких обстоятельствах.
Грегуар опять замолчал, не зная, что сказать сыну.
— Ладно, папа, пойдем спать.
— Сынок, ты мне не нравишься.
— Папа, я сам себе не нравлюсь.
