Ахат Мушинский - Шейх и звездочет
Щетина шокировала. Представьте себе к тому же человека в одеждах двадцатилетней давности. Или разом в двух рубашках, причем сверху летняя, с короткими рукавами. Человек прижимает к груди пухлую папку, что-то бормочет себе под нос и мчится порывисто (он неудержимо быстро ходил) и зигзагами (ни дать ни взять что-то украл и петляет, сбивает преследователей со следа), летит и вдруг — стоп, замрет, как вкопанный, постоит так в раздумье и вновь наберет скорость. Кое-кто считал его ненормальным. Один остряк высказал предположение, что он на улицах родного города и днем по звездам ориентируется, а другой добавил: это потому, что он пришелец, инопланетянин. Чтобы додуматься до такого, семи пядей во лбу не обязательно было иметь. Надо было просто знать Николая Сергеевича не только по одежке, но и по неколебимой вере в неземные цивилизации. И сыграть на этом.
Мы же с Шаихом настолько привязались к Николаю Сергеевичу, что бытовые несуразицы в его жизни нас не смущали. А если мы и обращали на что-то внимание, то лишь ради того, чтобы помочь ему, человеку вне быта, справиться с заготовкой дров на зиму, оклейкой-замазкой окон, починкой электроплитки и прочим, что ничего мудреного для нас не представляло. Сосед наш, замечу, не имел ни холодильника, ни телевизора.
Нам представлялось, что шефствуем мы так, за здорово живешь. А на самом деле — это он безвозмездно наставничал — дарил нам, желторотым сосункам, свою дружбу, знания, наделял скороспелых ипохондриков оптимизмом, верой в разум. (Не пишу — «в человеческий разум», потому что он мыслил шире.) Он говорил: мы живем в необычное время и что мы — это не просто Шаих и Ринат с Алмалы, а земляне, рожденные для жизни красивой и большой и, быть может, даже — бессмертной.
14. В созвездиях его каморкиДа, в чащобе его интересов и увлечений, о которых я так или иначе еще расскажу, доминирующей была вера в то, что мы, разумные существа, в бездне галактик не одиноки. Он верил в Межгалактический союз цивилизаций, не ручаясь лишь за точность формулировки.
Он поэтом был. Во всем. И в изначальном смысле слова тоже.
Стихи Николай Сергеевич писал всю жизнь, с детства. Своего белокурого детства, оставшегося лишь на картонных фотографиях ателье «Рембрант». Первое стихотворение было сочинено им в день объявления войны Вильгельмом II царской России. Оно насквозь было ура-патриотическим, почерпнутым из правых правительственных газет. Первая строка: «За нашу Родину святую», последняя: «Отчизна наша победит!» Остальное из могучей памяти Николая Сергеевича, как ни странно, испарилось. Но не испарились стихотворения и поэмы, написанные позже. По нашей просьбе он переписал часть из них в голубенькие ученические тетради старательным разборчивым почерком и подарил по экземпляру Шаиху и мне с посвящением: «Поколению, которое сможет войти в контакт с Союзом Коммунистических Цивилизаций Космоса».
Этим поколением он считал нас.
Он считал, что мы все находимся на пороге Великаньего Времени.
Конец пятидесятых, начало шестидесятых годов двадцатого столетия… Они были для Николая Сергеевича Новикова временем бесконечного энтузиазма и надежд. Позывные первого искусственного спутника Земли ошеломили его, а шаг в космос Юрия Гагарина… Знал бы кто, как ликовал в тот апрельский день одинокий пожилой человек в тесной комнатке на Алмалы! «Началось, началось, — шептал он. — Великанье Время началось! Скоро и в Дальний Космос двинемся, и братьев по разуму обнимем, а уж с земными междоусобицами само собою покончим, мы же существа ра-зу-мные!»
К войнам и всякого рода насилию он относился однозначно. Я частенько повторяю себе строки, написанные им еще в юности и не потерявшие актуальности и через десятилетия:
Довольно смотреть назад!
Пора оглянуться вперед!
Человек — творец, а не солдат.
Книга сильнее, чем дот.
Как-то я показал стихи Николая Сергеевича приятелю, ведавшему литературной страницей одной местной газеты. Тот пробежал глазами страничку-другую и пригвоздил: графоман. Стал цитировать, смеяться: что за стиль — стразы, алмазы, демиурги — девятнадцатый век! Я не специалист в поэзии, но с приятелем не согласился. Не мог согласиться. Каждая строка казалась мне айсбергом с двумя лишь процентами своей массы на поверхности. Чтобы понять поэта, надо быть сведущим в вопросах, которые он подымал. И плюс настроенным на волну «Грез Земли», «Контакта», «Союза Поэзии и Науки». Не спорю, слог архаичен, Новиков не стеснялся рифмовать «розы — слезы — морозы». Но розы-то у него были для братьев по разуму из Далекого Космоса, а морозы — термоядерные!..
Умерьте гордость человека,
Ему нести свой страшный груз
От скотства каменного века
В Межгалактический Союз.
Вот главная тема его поэзии и жизни. И если уж напору идей и страсти тесны одежки стилей и сосуды форм — к черту их, пусть летят вдребезги! Человек в конце концов научится оперировать голыми мыслями без туман-вуальки, без лишних кружев и бахромы. Мысли, мысли!.. И тогда трудно придется тем, у кого их нет.
Размышляя о современной литературе, Николай Сергеевич записал в дневнике: «Быть только «инженерами человеческих душ» стало в космический и ядерный век уже недостаточно. Поэтам надлежит стать впередсмотрящими человечества, проникнутыми его глобальными интересами и целями. Для этого, безусловно, потребуется большая естественная эволюция. Долго еще сохранятся островки литературы «последних могикан», занимающихся раскопками человеческих душ и раскрытием псевдотайн личностей. Такая литература будет все далее отходить, превращаясь лишь в живописание странностей и капризов исчезающего человека-эгоиста. В итоге островки те окончательно растают перед величием, грандиозностью и неотвратимостью встающих перед человечеством проблем».
Есть с чем поспорить, но трудно и не посочувствовать человеку, пристально вглядывающемуся в лицо будущего. И вполне понятен переход научной поэзии Николая Сергеевича в научно-фантастическую. Сейчас бы и полочку нашли для его поэтических исканий, и бирочку прицепили: фантастика прогностического направления с центральной темой контакта.
…И плавились
в плазменном пекле народы.
И стала планета
обломком породы.
И кто-то в скафандрах,
огромны, безлики,
Спустились…
Спасатели или владыки?
Строки эти одни из тех, что я запомнил сразу, само собою, не стараясь запомнить, как это бывает только в детстве. Но тревожат они всю жизнь — и по поводу, и без. О возможности самоуничтожения землян и возможной помощи им со стороны более развитых цивилизаций он писал в своих фантастико-публицистических стихах еще в тридцатые, а то и двадцатые годы. В процитированном стихотворении, а называется оно «Спасательная команда», Николай Сергеевич размышляет о том, что контакт — всегда приобретение, всегда прогресс, потому что Высший Разум, носителями которого являются спасатели Межгалактического Союза, выше нашего, он всегда жизнеутверждающе диктует ответственность не только за свою будущность, но и за грядущее юных цивилизаций, совсем еще младенцев, только-только выходящих из изолированной от Большого Мира плаценты, из зародышного состояния на свет божий, вернее, как он пишет, — «звездный». «От скотства каменного века», через костры инквизиции и чудовищные войны в «Межгалактический Союз». Через тернии к звездам — это же основополагающая философия человечества.
Ту философию мы впитали в себя средь сонма созвездий и цивилизаций, легко скользивших вокруг нашего одинокого соседа в его каморке на Алмалы. Особенно близок ему в той устремленности к звездам был Шаих. Мальчик и старик (а Николай Сергеевич в наших глазах выглядел человеком глубоко пожилым), школьник и ученый понимали друг друга — не покривлю против истины — с полуслова.
Одного не мог постичь Николай Сергеевич: что за удовольствие шугать на крыше голубей? Мало ли вокруг птиц летает, полюбуйся и ступай себе дальше. Шаих, в свою очередь, не понимал Николая Сергеевича: «Межгалактическими полетами грезите, а сами не замечаете чуда живого полета». Но это в их отношениях лишь маленький и не очень характерный штришок.
15. Эликсир молодостиБыло за полночь, а разговорам не было конца. Шаих зашел к нам, когда мы с Николаем Сергеевичем решали уже не первую мировую проблему. О чем мы обыкновенно вели беседы? О чем угодно. Допустим, об особенностях жанра научной фантастики. Закономерности его развития Николай Сергеевич выводил со всей дотошностью и ответственностью ученого человека. Как профессор Пропп препарировал волшебную сказку, так Николай Сергеевич пытался разложить научную фантастику по своим нишам и ячейкам, начиная с той же сказки и кончая… А фантазии-то человеческой — ни конца, ни края. Он доставал и прочитывал абсолютно все, что хоть волоском касалось научной фантастики (да и ненаучной тоже, приросли эти два слова друг к другу, если фантастика, то обязательно — научная). Такой обширной библиотеки НФ, как у него, больше я ни у кого не встречал. Книги он покупал, получал почтой, друзья приносили, сами авторы дарили, книги прибывали к нему и из-за границы бандеролями за семью печатями, дивя нас красочными марками и загогулинами иноязычных букв.
