Мишель Фейбер - Дождь прольется вдруг и другие рассказы
Он повиновался. Твердый корешок журнала и острые края страниц царапали ему ноги во время ходьбы. За библиотекой был общественный туалет с большой зеленой дверью, запиравшейся на шпингалет. Что бы ни было нужно от него Кристин, лучше ей поскорей отпустить его туда.
— Ты должен пойти со мной, — сказала она.
— С тобой? Зачем это? — Он с трудом мог представить себе, что ему позволят войти в дом, где занимаются сексом. Может, еще предложит ему тихо посидеть в другой комнате. Ну уж нет!
— Я думала, что смогу пойти туда одна, — сказала Кристин, — но мне страшно.
Тут Скотт заметил, что она бледная и под глазами у нее мешки.
И он пошел с ней в ногу, но направились они совсем не в ту сторону, где живет ее парень. Журнал стал нагреваться у него в штанах и приятно давил на гениталии, зажатые в узких трусах «Тандербердз». Он надеялся, что в этом журнале не будет ничем замаскирован вид между ног у девиц, как это всегда бывает у обнаженных девушек в Sunday Sport.
На ходу он снова взглянул на свою сестру. На этот раз он заметил, что она накрашена гораздо скромнее обычного и что вместо одного из своих открытых топиков она надела свободный белый свитер.
— Куда мы идем?
— Уже пришли.
Перед ними было мрачное одноэтажное здание с просторной парковкой и табличкой на двери. Внутри была вроде как приемная, где сидела вроде как секретарша, предложившая Кристин присесть. Кроме них в приемной никого не было.
— Зачем мы сюда пришли? — шепотом спросил Скотт у своей сестры, которая побледнела и стала такого же цвета, как телефоны.
— Мне будут делать операцию, — ответила она. — Небольшую совсем.
— Операцию? — Скотт подался вперед, не веря своим ушам. Журнал впился ему в тело. — Почему же не пришла мама?
— Маме об этом знать не надо. Она будет жутко волноваться. Ты же знаешь, это все из-за тети Мэриан, и тети Энни, и дяди Фрэнка, и бабушки с дедушкой.
Скотт с трудом сглотнул. Все эти люди умерли от рака, некоторые совсем молодыми, и мама вечно волнуется о собственном здоровье. А когда Кристин возмущается, что ее держат на привязи, мать с возмущением кричит, что она думает только о том, как удрать из дома, и совершенно не желает позаботиться о своей матери, у которой внутри, возможно, заложена бомба с часовым механизмом, только и ждущая своего часа.
— У тебя рак? — прошептал Скотт.
— Не совсем, — ответила Кристин, опустив глаза на свои руки, крепко сжатые на коленях. — У меня вроде как… опухоль. Врач сказал, что сможет ее убрать, и она больше не вырастет. Но ты же знаешь: мама ни за что не поверит.
Они оба замолкли. Ледяная корка страха сковала им языки, и слова не могли сквозь нее пробиться. Приемная, где они сидели, отличалась от приемных врачей, у которых бывал Скотт. На полу лежал узорчатый ковер, а у секретарши были темно-красные ногти. Она болтала по телефону, судя по всему, с подружкой, изъясняясь на только им понятном языке, то и дело восклицая «Боже ты мой» и вставляя и не такие безобидные словечки, хоть и шепотом. Время от времени Кристин как-то странно посматривала на брата, словно хотела, чтобы он что-то сделал, но тут же снова отворачивалась, обхватив себя руками и фыркнув, как делала всегда, когда он раздражал ее.
Скотт взял один из журналов, лежавших на соседнем сиденье. Это был женский журнал про лосьоны для лица, помаду и секс. Он быстро пролистал его в поисках лобков, поросших волосами, но там все было скрыто пляжными полотенцами, банными губками и красивыми крупными буквами. Были там и соски, и парочка даже стояла торчком, но это не слишком его возбуждало. Возможно, он уже слишком взрослый для этого. Теперь он готов к тому, что у него в штанах. А главное, если секретарша засечет его за попыткой выдрать страницу из журнала, стыда не оберешься.
Через несколько минут низкий мужской голос за дверью позвал Кристин. Выражение ее лица, когда она встала, было просто жуткое. Прямо как в фильмах ужасов, где люди улыбаются, уверяя, что с ними все в порядке, а на самом деле внутри у них сидит пришелец.
— Ты подождешь меня? — спросила она.
Конечно, он подождет.
Ее не было около получаса. В приемной царила гробовая тишина, секретарше, видно, больше некому было позвонить. Скотт пролистал все женские журналы, ну, по крайней мере, почти все. Ким Бэсинджер: осталась одна, разменяла четвертый десяток, но все еще кружит мужчинам головы. Арамис разжигает пламя страсти. Род Стюарт говорит, что опустил свой банан в вазу с фруктами в последний раз. Камилла Палья смеется над мужчинами: большинство из них не имеют понятия, что такое «куннилингус». Мысленно Скотт себе пометил: дома посмотреть в словаре, что это за штука.
Наконец Кристин вышла из кабинета врача. По виду все было как прежде: она полностью одета, никакой белой больничной рубашки или повязок, по крайней мере, ничего особенного Скотт не увидел. Только вот шла она, словно по яйцам, маленькими осторожными шажочками.
— Пойдем, — охрипшим голосом сказала она.
На улице она несколько минут шла рядом, потом остановилась и прислонилась к кирпичной стене.
— Не могу я сейчас идти домой, — выдохнула она. — Сначала придется пойти куда-нибудь еще. Где можно прилечь.
— Пойдем к твоему парню, — предложил Скотт.
— Нельзя.
— А почему?
— Просто нельзя и все, — Кристин заплакала.
Отчаяние сестры трогало и пугало Скотта. Это было так не похоже на вспышки раздражения, к которым он привык дома, когда мама и Кристин ругались, выясняя, что ей можно, а чего нельзя. Еще его поразило, что она все время говорит «мы», раньше никогда такого не бывало. Он всегда был для нее лишь орудием, поводом, предлогом, пользуясь которым, она могла сбежать куда-нибудь, где ее ждала компания поинтересней. Однако он не покорялся безропотно. Он не желал быть так вот просто брошенным в кино или зоопарке, он отказывался признаваться, в каких магазинах болтается, — я же не спрашиваю, чем ты занимаешься. Он требовал два фунта вместо одного. Но сейчас сестра выглядела такой маленькой, такой хрупкой, тяжело навалившись на стену, она буквально утонула в своем свободном белом свитере. Он прокашлялся и робко предложил:
— Может, пойдем в кино?
Она улыбнулась, из ее бледного носа вытекла тонкая прозрачная струйка. Вытерев нос рукавом, она покачала головой.
— Не смогу я сидеть на жестком сиденье, — произнесла она устало. — Мне нужно лечь.
— Тогда, может, на лужайке для пикников в зоопарке?
— Где-нибудь, где тепло и уютно, тупица.
И она повела его в картинную галерею. Ни один из них раньше в ней не бывал. Мать Риччи Фуллера работала там гардеробщицей.
— Оставь свою куртку в гардеробе, — велела ему Кристин. Но он не послушался. Журнал у него в штанах к тому времени размяк и сильно помялся от тепла и движения, и Скотт опасался, что если снимет куртку, будет заметно, как он выпирает из-под футболки. Кристин взглядом умоляла его, но тут он не мог уступить, она прочла это по его лицу. Она подошла к миссис Фуллер, поздоровалась, несколько секунд они поболтали о том о сем. Когда Кристин вернулась к Скотту, она была белая, как мраморные статуи, охранявшие вход в экспозицию девятнадцатого века.
— Возьми меня под руку, — встревожено прошептала она. — В глазах темнеет…
Скотт колебался. Он не был ни высоким, ни сильным. Что, если он не удержит сестру, если она упадет? Только не хватает, чтобы у его ног распростерлась бесчувственная девушка, а вокруг толпился народ, задавая кучу вопросов.
— Уведи же меня куда-нибудь, Скотт, черт тебя возьми!
Он схватил холодную, влажную руку Кристин и повел ее в «Девятнадцатый век». Там, к счастью, посреди зала стояла мягкая скамейка. Он присел с краешку, Кристин рухнула на свободную часть скамьи, со стоном обхватив его за талию. В горизонтальном положении она сразу же расслабилась, с детской непосредственностью устроилась поудобнее, его колени заменили ей подушку. Через мгновение она уже спала.
Скотт же сидел, оцепенев, боясь побеспокоить ее. Непривычно было ощущать ее голову у себя на коленях. Ее лица он не видел, хотя чувствовал ее влажное дыхание, проникавшее сквозь джинсы. Тяжести ее головы он не ощущал — только давление на журнал, согнутый корешок которого и взмокшие страницы врезались ему в пах. Он тревожился, не впала ли Кристин в кому. А может, ее будет тошнить, как тетю Мэриан после очередной операции. Тогда уж прямо на колени.
— Крис? — позвал он, тихонько тряхнув ее.
— Отстань, — пролепетала она. — Только смотри не уходи.
Скотт просидел так почти три часа, осторожно перемещая вес с одной ягодицы на другую, чтобы зараз немела только половина зада. А временами у него начинали неметь и гениталии, но это было даже лучше. Кристин спала, несмотря на его робкий скулеж и перемены позы. Но когда он попытался осторожно от нее освободиться, она захныкала и вцепилась в него. Пришлось сидеть. Поначалу он жутко скучал, но постепенно впал в состояние медитативного транса, разглядывая четыре картины, которые мог видеть со своего места.
