Захар Прилепин - Обитель
Пока жидкость была во рту — всё-таки спирт, да — она ощущалась. Но едва проглотил — снова пропала. Только переводить… Подал фляжку Гале.
Она сделала быстрый и короткий глоток и молча вернула фляжку Артёму.
— Ты знаешь куда мы? — спросил.
Вдалеке виднелись ещё острова. Нехорошо было бы утк-нуться в какой-нибудь из них и обнаружить там дальнюю командировку.
Галя снова посмотрела на Артёма: у неё появилась эта манера, оглядывать его прежде чем отвечать — тот ли пред ней человек, что был раньше, можно ли с ним говорить.
— Мы тут плавали с Фёдором, — коротко и громко ответила она, и снова поддала, рывками, оборотов мотору.
Артём кивнул. Плавали и плавали. При чём тут он только.
— Можно, я съем что-нибудь? — спросил он.
«Нагонят сейчас — опять пожрать не дадут», — подумал.
— Да, — ответила Галя, глядя не на Артёма, но куда-то поверх его.
Нож, банка консервов. Торопясь, открыл. Доставал рыбу руками и ел. Отломил хлеба. Рыба, хлеб, вкусно.
Опять раскрутил фляжку, снова выпил.
Наконец ощутил что-то вроде укола в жилу на виске: пополз жар.
На Галю не смотрел — вдруг ей не нравится то, чем он занят — тогда придётся чувствовать себя стеснённо, что-то делать для преодоления этого чувства.
В отупелости, с заложенными ушами, ему стало почти хорошо. Чем меньше помнить, кто ты, как ты и куда ты, тем лучше. Вдвойне сложно помнить, когда ты этого и не знаешь.
Мотор низко гудел, изредка меняя ноту. Или, быть может, Артём менял положение головы, ветер начинал обдувать его иначе — и тогда казалось, что мотор берёт ниже на полтона.
Если прищурить глаза и постараться мыслить и чувствовать чем-то вроде собственной лобной кости, то мотор становится как бы насекомым, жужжащим над головой.
Огромным, но всё-таки не опасным — скорее даже защищающим от какой-то ещё более жуткой опасности.
Иногда это насекомое словно раскачивалось. Иногда заходило чуть вперёд. Но чем дальше, тем всё увереннее держалось ровно над лодкой.
В море попалась полоса воды другого цвета — это, видимо, было встречное и очень быстрое течение.
В полосе играли белухи. Услышав катер, не уплывали, но смотрели. Одна из белух пускала из спины струйку, как кит.
— Поморы говорят, она детей на спине таскает, — неожиданно сказала Галя, чуть сбавив газа. — Покажет спину, — а там как котята сидят.
Артём посмотрел на Галю: она была совершенно успокоенная и даже красивая — только эти её объёмы в кожаных одеждах мешали впечатлению.
Он вдруг улыбнулся Гале и она ответила на его улыбку.
Он жестом предложил ей рыбы, она, тоже молча, покрутила головой.
Артём окунул хлеб в густую, на рыбе, кашу, которую намял пальцами в банке, и повозил там. Ещё четырежды повторил этот приём, напоследок рассмотрел банку и выбросил её за борт. Выставил руку и ловил брызги, время от времени вытирая руки друг о друга, а потом о куртку, а потом о штаны.
Откинулся назад, глянул на небо — оно было томительное и грязное.
Сгущалась где-то впереди мрачная, рваная синь, чтобы не пустить их никуда.
— Обними меня, — попросила Галя.
Она давно ждала этого.
* * *— Смотрю на тебя — как будто ребёнка украла. Ты же ничего не умеешь, — сказала Галя.
Артём не имел возможности ни пожать плечами, ни что-то изобразить лицом: они сидели рядом.
«Ты зато до черта умеешь», — подумал Артём; но в этом была и правда — она кое-что умела: уверенно вела катер и время от времени вынимала компас и карту, сверялась с ними.
Компас он видел впервые. На катере ехал третий раз в жизни. Карт не понимал.
— Откуда такой катер? — спросил он, отстранившись, глядя на бобровые нарукавники.
Артём давно искал повод отодвинуться, ему было неудобно и снова наползла тоска. Странное чувство, впервые в жизни испытанное: так много ветра, так много простора, а душно, как под кирпичной стеной.
Во рту тоже, неуместный здесь, вкус кирпича. Кирпича и рыбы.
К тому же всё время хотелось оглянуться: не догоняет ли кто. Он время от времени оборачивался и до рези в глазах всматривался.
А она — нет.
— Ладно бы своего… — продолжала Галя, и Артём поначалу даже не понял, о чём речь. — Ты и стрелять, наверное, не умеешь? — спросила она. — Дай мне ещё спирта… Замёрзла… Ты мне показался таким сильным сначала. А что ты можешь? Что ты сидишь тут?
«Может, утопить её?» — медленно и страдальчески думал Артём, изнывая от самого звука её голоса как от прострелов в простуженном ухе. Она старалась говорить громче, чтоб он различал её слова, — и в её старании было что-то ученическое, гимназическое.
Они долго молчали.
— Сначала хотела тебя на Лисий перевести, — отпив из фляжки, которую сама себе придвинула ногой, Артём так и не удосужился, начала рассказывать Галя, — но у твоего Крапина уже полный набор… — отпила ещё, и, не выдохнув, продолжила, отворачиваясь от ветра, — потом, думаю, в лазарет, к Али… Но он слишком многого хочет… Имелась ещё одна командировка — но там тоже можно было скоро околеть… В общем, узнала, что к годовщине революции ищут музыкантов и в оркестре недостача, перепечатала твою характеристику и подсунула её куда надо… Понял? Ты понял, чего мне это стоило?
Артём неловко пересел на лавку посредине катера, лицом к ней.
«Тут бы ещё трое поместилось, — подумал он, оглядываясь. — Надо было взять с собой кого-нибудь… Бурцева, Афанасьева, Василия Петровича. Они б её развеселили».
Поднял глаза, увидел в тягостном предвечернем полусвете, что она так и смотрит на него, ожидая ответа.
«Чего тебе это стоило?» — спросил Артём молча, прямым взглядом, но она, похоже, не поняла.
— Могу тебе сапоги почистить, — сказал он или его бес.
Иногда Артём думал про себя, что и отца он убил не случайно, а нарочно, из окаянства.
— Тва-а-арь, — протянула Галя и медленно взялась за кобуру.
Артём почти равнодушно следил за её движением.
Он догадывался, что она может застрелить, и наверняка это несколько раз делала; или хотя бы раз.
— Стрельни в меня, сбрось за борт, и домой, — сказал он. — На спектакль в театр успеешь как раз.
А сам видел под лавкой топор и знал, что если она всё-таки достанет свой наган, то…
Галя молчала, не сводя с него глаз. Мотор работал негромко, тоже словно выжидая.
— Ожил наконец, — сказала Галя, вроде как с неприязнью, но что-то ещё было в её голосе, — …жалко, не вижу глаз твоих крапчатых, зелёных. Ты знаешь, что если в море тонешь, то вода, когда в глаза попадает, из голубой становится зелёной?.. Вот такими же ты глазами смотрел, когда я к Горшкову зашла — ни страха в них, ничего, сидишь и ждёшь. Так некоторые бесстрашные собаки смотрят, пока их убивают. Только у них редко зелёные глаза попадаются… Посмотрела тогда на тебя и решила, что спасу. Может, и сама спасусь.
