Курилов Семен - Ханидо и Халерха
— По воле его светлости отца Леонида к нам завтра приезжает сюда божий человек — поп, — сказал наконец Куриль. — Он в дороге сейчас. И воля моя такая. Все люди, кем бы человек ни был — простым или богачом, шаманом, язычником, православным, здешним или приезжим, стариком или ребенком, — все должны поклониться посланцу всевышнего бога. Я повелеваю всем вам принять веру в Христа и завтра опустить головы перед его всемогуществом. Мы построим для бога высокий дом — и бог будет спускаться к нам, мы призывать его будем не сковородками, а громкими колоколами, мы будем часто молиться ему и разговаривать с ним — и он нам поможет, потому что он всемогущ… Божью волю никто не знает, и я не знаю — простит ли он тех, кто не захочет быть окрещенным. Но кто готов, кто мое повеление принял — пусть тот сейчас подходит сюда и вот на этой царской бумаге оставит кровь своего сердца.
Совсем чуть-чуть пустите из пальца кровь и приложите палец к бумаге… Сам я вместе с другими знатными гостями исправника уже удостоверил свою преданность богу…
Сидящая толпа заворошилась. Неожиданным было все это. Но и слишком серьезным. Кровь — это кровь; все ощутили черту, которая нынче отделит прошлое от нового, неизвестного… К крещению многие были готовы, но бумагу взять никто пока не осмеливался. А тем временем прямо к нарте, на которой стоял Куриль, откуда-то с задов стал решительно пробираться впервые появившийся здесь Ниникай. Куриль сначала обрадовался, но потом растерялся, даже оторопел. Слишком поспешно приближался к нему многим известный чукча, шел он не от тордоха, а через толпу — конечно, затем, чтоб на него обратили внимание. И когда Ниникай вдруг смело поднялся на нарту, Куриль посторонился и чуть было не упал, ступив ногой на обмерзший катыш. Получилось неловко: новый человек будто столкнул юкагирского голову с возвышения. Ниникай, однако, не сгладил этой неловкости — не поддержал Куриля. Среди людей произошло движение, там и здесь заерзали, зашептались. Юкагиры и ближние чукчи знали, что большой дружбы у этих двух богачей не получилось, и сейчас любопытству их не было меры. А прибывшие издалека почуяли несогласие и как бы скандал. На ногах Куриль все-таки устоял, но ужас так и пронзил его с головы до пят: вот было бы дело, если бы он завалился у всех на виду!.. Лицо у него горело, сердце трепыхалось, как одинокая рыба в снасти. "О, бог Христос! Неужели вот так-то и ногу подставит?.. Какой тайный замысел приберег?.. Неужели смута?.. Чего хочет добиться?.." — метался в мыслях Куриль, не зная, что изобразить на лице — покровительственную усмешку или жесткость властителя, которому все нипочем. Наконец он повернулся спиной к богачам и стал глядеть поверх сидячей толпы, сохранив на лице великомудрую непроницаемость. Мол, что ж, посмотрим, зачем выскочил ты.
— Чукчи, сородичи мои! — говорил Ниникай возбужденно, стараясь выровнять дыхание: он впервые видел такое количество лиц, устремленных в одно место — как раз на него, и только на него. — Хозяева-юкагиры! Приезжие люди! Постойте… Погодите прокусывать пальцы, подождите давать клятву своей разной и одинаковой кровью. Дайте сказать. Стоял, слушал — не вытерпел. А как вы, богатые люди, стерпели? Ну, бедные люди… понятно. А вы? Я спросить сначала хочу: чтой-то вы съехались и сошлись в одно место? Ярмарка тут? Не ярмарка: товаров не вижу. Или большое камлание? Почему шаманы без бубнов? Да и всего два известных шамана приехали. Один настоящий и умный, Токио, — вот он сидит, притих и за девками не гоняется, потому что давно женат. А другой — бессильный самозванец, злой дурак, бабник и пьяница — блюет в тордохе Амунтэгэ…
У Ниникая сорвался голос: говорил он раздраженно, серьезно, сердито, а получалось смешно. Да и слова потянули его не в ту сторону — не о шаманах он говорить собирался… Покашляв в кулак, он продолжал:
— Значит, не ярмарка и не большое камлание. Но вы съехались и сошлись. Я даже с Гижиги встретил людей… Никогда в глухой тундре не собиралось столько народа. Сказать, почему вы здесь? Скажу! Вот сидят молодые якуты.
Они приехали издалека. Это деловые люди. Они хотят уговорить Куриля, чтобы он при строительстве божьего дома с ними имел дело, а не с Мамаханом.
Ничего, договорятся между собой… Купцы и богачи хороший обмен почуяли, потому и приехали. И шаманы тут. Шаманы глядят: можно им приспособиться к новой вере или нельзя? А чего глядеть? Думаю, можно им приспособиться. Пусть шаманские духи с чертями дерутся, а людям добро делают. Бог разве будет против? Э, не согласятся шаманы. Потому что из десяти один настоящий.
Остальные ни лечить, ни внушать не умеют. Злом запугивают, обманом живут и богатеют на зле и обмане. Верно я говорю, Афанасий Ильич?
Но богачи не одобряли слов Ниникая: не дело оголять тайны перед народом. Куриль все это чуял и в ответ лишь пробурчал что-то невнятное.
А Ниникай слишком увлекся и решительно забыл, к чему он говорит это все. И тут еще с непривычки рот пересох. Произошла заминка.
— …Шаманам, думаю, все равно будет конец, — продолжал он, цепляясь за начатое. — Уйдет язычество — и люди злых духов чертями будут считать. Вот на какое большое дело собрал вас голова юкагиров! Тордох твой, Куриль, пусть всегда будет высоким. Ты достоин великой чести…
— Спасибо, мой старый друг, спасибо за прославление. — Куриль в пояс поклонился людям. — Но ты все сказал? А то холодно и дела у каждого есть.
— Нет, нет, подожди! — переступил Ниникай на нарте, не давая подняться на нее Курилю. — Я живу среди юкагиров и стал болтливым, как юкагир, — пошутил он. — Не сказал я, почему пришли простые люди. Им надо лунки долбить на озерах и речках, рыбу ловить, за песцами охотиться надо, а они здесь…
Мне русский человек прошлым летом сказал: "Люди Севера половину жизни спят, а половину проводят в страхе. Потому счастье они могут увидеть только во сне". Это неправда, что мы так много спим. Однако правда, что жизнь заморозила нас. Мы, чукчи, смеемся над юкагирами — они плесенью, мол, покрылись. А мы сами-то ягелем обросли! Что, чукчи от голода и черной оспы не помирают? Все сыты? Яранги от запасов ломятся? А есть такие звери, которые родителей своих на тот свет отправляют? Мы, люди, делаем ото. Что говорить много! Старые чукчи рассказывают, что за их жизнь ничего не переменилось. А у юкагиров и эвенов хуже стало… Вот вы все потому и съехались, и сошлись, что перемену ждете. Так ведь я говорю? Ждете! А будет перемена и какая — об этом пусть Куриль расскажет. Он лучше всех знает… А я только скажу: спасибо ему и светлой вере за то, что они заставили Север зашевелиться. Что ж это мы свыклись со страхом, с темнотой и горем?!
