Джонатан Франзен - Поправки
Ему приснилось десять праздников Рождества в этом самом доме. Комнаты и люди, люди и комнаты. Снилось, что Дениз ему не сестра и хочет его убить. Единственная надежда – оставшееся в подвале ружье. Гари осмотрел ружье, проверяя, заряжено ли, и почувствовал, как кто-то прокрался в мастерскую. Обернулся и не узнал Дениз. Какая-то другая женщина, он убьет ее или она его. Курок висит, бессильный, бесполезный, сколько ни нажимай, все без толку. Ружье поставлено на обратный ход, а пока он переключит на «вперед», она уже набросится…
Он проснулся оттого, что приспичило в туалет.
Кромешная тьма, светятся только цифры на радиобудильнике, но на часы Гари даже не взглянул: не хотелось знать, как далеко до утра. Старая неуклюжая кровать Чипа смутно маячила у противоположной стены. Пугающая тишина, словно дом только что затих, затаился ненадолго.
Стараясь не потревожить тишину, Гари выбрался из кровати, бесшумно двинулся к двери, и тут его настиг страх.
Он боялся открыть дверь.
Гари напряг слух, пытаясь разобрать, что происходит за дверью. Чудились какие-то шорохи, скрип, отдаленные голоса.
Он боялся выйти в туалет, так как не знал, на что там наткнется. Выйдет из комнаты, а когда вернется, в постели окажется кто-то другой – мать, или сестра, или отец.
Ему казалось, по коридору приближаются шаги. Непроснувшееся сознание отождествило Дениз, которую он не сумел найти перед сном, с похожим на Дениз призраком, пытавшимся во сне убить его.
Мысль, что призрачный убийца подкарауливает в холле, казалась нелепой, но только на девяносто процентов.
Гораздо безопаснее остаться в комнате и помочиться в одну из декоративных австрийских кружек для пива, которые праздно стоят на комоде.
Но что, если звон струи привлечет внимание подслушивающего за дверью врага?
Ступая на цыпочках, Гари понес пивную кружку в стенной шкаф, которым пользовался на пару с Чипом с тех самых пор, как Дениз выделили маленькую спальню, а мальчиков поселили вместе. Захлопнув за собой дверь шкафа, Гари втиснулся между побывавшим в химчистке старьем и нордстромовскими пакетами, лопавшимися от всякой всячины, которую Инид повадилась хранить наверху, и помочился в кружку. Он опустил кончик пальца в кружку у самого края, следя, чтобы не переполнить ее. Как раз в тот миг, когда теплая жидкость достигла пальца, мочевой пузырь наконец опорожнился. Гари поставил кружку на пол, вытащил из нордстромовского пакета конверт и накрыл им сосуд.
Тихо-тихо он выбрался из шкафа и вернулся к кровати. Едва ноги оторвались от пола, Гари услышал голос Дениз, такой ясный, обыденный, словно она стояла в комнате рядом с ним.
– Гари? – окликнула сестра.
Он старался не шелохнуться, и все же пружины заскрипели.
– Гари, прости, что беспокою тебя. Ты не спишь?
Выхода нет – пришлось подняться и открыть дверь.
Дениз в белой фланелевой пижаме стояла у порога в полосе света, падавшего из ее спальни.
– Прости, – повторила она. – Папа все время тебя зовет.
– Гари! – донесся вопль Альфреда из ванной рядом со спальней Дениз.
Прислушиваясь к стуку своего сердца, Гари спросил, который час.
– Понятия не имею, – ответила Дениз. – Он разбудил меня, звал Чипа. Потом тебя. Меня он не зовет. Ему нужен один из вас.
Снова от нее разит сигаретным дымом.
– Гари! Гари! – крик из ванной.
– Черт! – буркнул Гари.
– Наверное, дело в лекарствах, которые он пьет.
– Чушь собачья!
– Гари! – крик из ванной.
– Да, папа, иду.
С первого этажа вознесся бестелесный голос Инид:
– Гари, помоги отцу!
– Да, мама, уже иду. Спи давай.
– Чего ему надо? – спросила Инид.
– Ложись в постель, и все.
В холле пахло елкой и теплом камина. Гари постучался и вошел в ванную. Отец, голый ниже пояса, стоял в ванне, на лице – ужас безумия. До сих пор Гари видел подобные лица только на остановках автобуса и в туалете «Бургер-кинга» в центре Филадельфии.
– Гари, – зашептал Альфред, – они повсюду. – Дрожащим пальцем старик тыкал куда-то в пол. – Видишь его?
– Папа, у тебя галлюцинация.
– Держи его! Держи!
– У тебя галлюцинация. Вылезай из ванны и ложись спать.
– Ты их видишь?
– У тебя галлюцинация. Ложись спать.
Пререкания продолжались минут десять или пятнадцать, но в конце концов Гари сумел вывести отца из ванной. В большой спальне горел свет, на полу валялось несколько чистых памперсов. Гари подумалось: отцу снится сон наяву, и этот сон так же отчетлив, как сон Гари про Дениз, но он-то очнулся за полсекунды, а отцу потребовалось полчаса.
– Что такое «галлюцинация»? – спросил Альфред.
– Сон наяву.
– Меня это пугает! – содрогнулся Альфред.
– Еще бы.
– Помоги надеть памперс.
– Ладно, – отозвался Гари.
– Меня пугает, что мысли путаются.
– Ох, папа!
– Голова работает не так, как следует.
– Знаю-знаю.
Но сам Гари посреди ночи заразился от отца тем же недугом. Вдвоем они пытались решить проблему памперса, который в глазах отца представлял собой причудливый предмет для полубезумной беседы, а не замену ночной пижамы, и Гари тоже мерещилось, что все вокруг рассыпается на элементы, что ночь полна шорохов, шевелений, метаморфоз. Казалось, в этом доме, за дверью спальни, не два человека, а гораздо больше, целая толпа смутно различимых призраков.
Альфред лег в постель, белоснежные волосы упали ему на лицо. Гари подтянул одеяло повыше. Неужели три месяца назад он воевал с этим стариком, принимал его за серьезного противника?!
Когда Гари вернулся к себе, радиочасы показывали 02.55. Дом затих, дверь в спальню Дениз была закрыта, единственный звук – шум трейлера на автостраде в полумиле отсюда. Почему в комнате пахнет как-то странно, слегка отдает табаком?
Или это вовсе не запах курева? Может, это воняет моча в австрийской глиняной кружке, которую он так и оставил на полу в стенном шкафу?!
«Завтра, – подумал Гари. – Завтра – мой день. У Гари выходной! А потом, утром в четверг, мы разберем этот домишко до основания. Покончим с недомолвками».
После того как Брайан Каллахан уволил Дениз, она выпотрошила себя и разложила внутренности на столе. Рассказала себе сказку о девочке, чьи родные так мечтали о дочке, что съели бы ее заживо, если б она не сбежала из дому. Она рассказала себе сказку о девочке, которая, отчаянно пытаясь спастись, пряталась во всевозможных убежищах – работала поваром, вышла замуж за Эмиля Берже, жила одиноко в Филадельфии, завела роман с Робин Пассафаро. Но все эти поспешно выбранные убежища конечно же не могли укрыть ее надолго. Пытаясь защититься от своих изголодавшихся близких, она достигла противоположной цели: добилась, что, как раз когда их голод обострился до крайности, ее собственная жизнь развалилась – ни мужа, ни детей, ни работы, никаких обязанностей, никакого щита. Можно подумать, она нарочно постаралась устроить все так, чтобы ничто не мешало ей нянчиться с родителями.
