Миндаль - Вон Пхен Вон Пхен

На траурном портрете мать Гона выглядела совсем не так, как в больнице: яркие губы, пышные густые волосы, пухленькие щечки, глаза горят огнем, словно пламя свечи. В общем, лицо слишком молодое. Я спросил, зачем было для портрета брать фотографию, где ей от силы лет тридцать, может чуть больше. Профессор словно предчувствовал мой вопрос:

— Это она снималась еще до пропажи ребенка. А после того случая ни на одной фотографии она так уже не выглядела. Жена выбрала ее сама.

Что ж, перед смертью ее заветное желание исполнилось — она увидела своего сына. По крайней мере, она так думала. Интересно, если бы она узнала правду, сильно бы расстроилась? Я зажег палочку с благовониями, поставил перед алтарем и поклонился.

Решив, что на этом моя миссия выполнена и больше мне здесь делать нечего, я уже развернулся на выход, как внезапно ощутил резкий холод, который быстро заполнил все помещение. На людей словно наложили мощнейшее заклятие молчания: все как один тут же перестали говорить, кто-то даже осекся на полуслове и остался стоять с раскрытым ртом. Взгляды как по команде устремились в одну сторону. В ту сторону, где стоял он.

Это был сухощавый невысокий паренек с непропорционально длинными руками и ногами, которые не очень подходили к его коренастому туловищу. Кулаки его были крепко сжаты, и вообще он чем-то напоминал главного героя манги «Завтрашний Джо» [24]. Вот только по его фигуре не было заметно, что он активно занимается спортом. Он скорее напоминал детей из документалок про страны третьего мира, которые целыми днями лазят по помойкам или бегают за туристами, выклянчивая доллар-другой. Что у них, что у него тело формировали не тренировки, а борьба за выживание. Его смуглая кожа не лоснилась, а черные бусины глаз, блестевшие в тени густых бровей, как уголь прожигали всех присутствующих. Именно этот взгляд заставил всех замолчать. Подросток был похож на дикого зверя, который загрыз своего же детеныша и теперь скалил зубы на окружавших его людей, которые и не думали нападать на него.

В тишине раздалось громкое «Тьфу!» — мальчишка звучно сплюнул на пол. Похоже, это заменяло ему приветствие. Он уже делал так раньше — в день, когда я впервые увидел его. Собственно говоря, наша встреча на поминках стала второй по счету.

Пару дней назад у нас появился новенький. Дверь в кабинет распахнулась, и вслед за классной вошел низкорослый парень. Это был Гон. Он стоял перед незнакомым классом выставив ногу, скрестив руки на груди и, казалось, не испытывал никакого смущения.

Классная, помявшись, словно это она была новенькой, все же попросила Гона представиться. А тот, переступив с ноги на ногу, просто сказал:

— Уж лучше вы сами.

Все взорвались смехом, кто-то от восторга заулюлюкал, некоторые даже зааплодировали.

Учительница покраснела и обмахнула лицо ладошкой.

— Это — Юн Ли Су. Теперь поприветствуй своих одноклассников.

Гон промычал: «А-а-а, ну что ж…», после чего похрустел шеей, погонял языком за одной щекой, за другой, ухмыльнулся и, отвернувшись в сторону, смачно плюнул.

— Так сойдет?

Класс взвыл еще сильнее, но уже не так, как в прошлый раз, — кто-то даже вслух выругался. Раньше за такое классная делала замечание или сразу вела в учительскую, но сейчас она почему-то вообще ничего не сказала и просто отвела взгляд. Ее лицо покраснело еще больше: казалось, что это давят слова, которые рвались из нее наружу. А Гон досидел до звонка и больше в тот день на уроках не появлялся.

Все тут же кинулись пробивать его биографию в интернете, и через час весь класс уже знал, где и чем он занимался. А еще один одноклассник слил информацию, которую узнал от своего двоюродного брата.

Этот брат якобы ходил с нашим новеньким в одну школу, откуда Гона забрали в колонию для несовершеннолетних. Теперь он оттуда вышел, и его направили к нам. В подтверждение своих слов парень позвонил брату. Все закричали, чтобы он поставил телефон на громкую связь. Впервые за долгое время весь класс сплотился и дружно придвинулся поближе к говорящему. Кто-то даже на парту встал, чтобы лучше слышать. Я хоть и сидел далеко, но тоже четко слышал все.

— Да он вообще бандит конченый! На нем, наверное, только убийства не висит, а в остальном — полный набор, через все прошел.

Кто-то решил меня подколоть:

— Слышь, придурок! Теперь тебе точно конец!

На следующий день стоило новенькому зайти в дверь, как весь класс разом притих. Гон молча направился к своему месту, и все либо украдкой отводили взгляд, либо делали вид, что уткнулись в книги. И тут уже Гон перестал вести себя тихо — с размаху швырнул свою сумку и заорал:

— Кто???

Похоже, до него дошло, что вчера ему поперемывали косточки.

— Я спрашиваю, кто та крыса, которая про мои дела разнюхать решила? Пусть лучше сам встанет и признается!

В воздухе повисла просто звенящая тишина. Наконец, дрожа всем телом, поднялся наш главный источник информации:

— Эт-то н-н-не я… Эт-то брат д-д-двоюродный сказал, что про т-т-тебя знает. — Его голос с каждым словом становился все тише.

Прежде чем продолжить, Гон снова покатал языком за щекой.

— Ну вот и славно. Теперь мне и представляться не надо, вы все и так знаете.

После чего резко бухнулся за парту.

В день, когда стало известно, что жена профессора умерла, Гон не пришел в школу. Ходили слухи, что у него в семье кто-то умер, но даже тогда мне и в голову не могло прийти, что это его мать и что он — тот самый пропавший сын, за которого меня выдавали.

Пройдя сквозь толпу, Гон поклонился перед алтарем. Все шло заурядно: следуя наставлениям отца, он зажег благовония, налил стопку сочжу, поставил перед портретом матери, поклонился снова. Все это он проделал очень быстро: поклонился всего один раз, резко выпрямился и второй раз лишь немного склонил голову — весь процесс занял лишь пару секунд. Профессор Юн подтолкнул сына, чтобы тот поклонился еще, но Гон отбросил его руку и испарился в неизвестном направлении.

Профессор предложил мне поесть перед уходом, и я уселся за поминальный стол. На столе стояли фрукты, горячий юккэчжан [25], оладьи чон [26], медовый тток [27]. У нас такое готовили по праздникам. Я сам не заметил, что проголодался, поэтому быстро накинулся на еду.

Люди часто забывают, как громко они разговаривают друг с другом. Кому-то кажется, что он говорит тихо, но на самом деле практически каждое его слово беспрепятственно влетает в уши других. За столом только и было разговоров что о Гоне: что он появился только на второй день поминок, что его еле уговорили прийти; что, едва выйдя из колонии, он снова во что-то вляпался, что понадобилась куча денег, чтобы перевести его в новую школу, что был какой-то другой парень, выдававший себя за него. От этих разговоров у меня уже в голове звенело. Забившись в угол, я отвернулся от всех, но при этом никуда не уходил и продолжал тихо сидеть на месте. Сам не знаю почему, но я чувствовал, что нужно остаться.

Когда наступила ночь и люди начали расходиться, Гон вернулся. Он не сводил с меня взгляд, сверля глазами, словно через прицел. Гон подошел, уселся прямо передо мной. Не говоря ни слова, выхлебал две миски юккэчжана, утер пот со лба и только тогда сказал:

— Это же ты? Ты тот урод, который вместо меня быть их сыном подписался?

Мне даже отвечать не пришлось, потому что Гон тут же продолжил:

— Теперь ты узнаешь, как мозгам бо-бо делают. А чё, может даже прикольно получиться. — Он ощерился и поднялся с места. И на следующий день все действительно началось. Началось по-настоящему.