Гарольд Роббинс - Пират
Автомобили начали подниматься в гору. Через несколько минут Бейдр увидел за обочиной дороги первые намеки на зелень. Кактусы уступали место горной сосне, затем появились цветы, бугенвиллеи и зеленая трава. Отец его протянул руку и нажал кнопку стеклоподъемника, чтобы раскрыть окна. Свежий душистый воздух хлынул внутрь, вытесняя прохладный, но застоялый автомобильный дух.
Отец глубоко вздохнул.
— Много всего наизобретал человек, но ничто не способно повторить аромат горного воздуха.
Бейдр кивнул. Они быстро поднимались к вершине горы. Их дом был на другом склоне, смотревшем на море. Он пытался представить, такой ли он, каким он его запомнил.
Дом предстал взору сразу после перевала. Бейдр увидел из машины белые крыши здания. Оно было выше того, запомнившегося. Вокруг добавилось еще несколько строений. В дальнем конце имения был построен плавательный бассейн, тоже смотревший на море. Было и кое-что еще, чего он не видел раньше. Вокруг всего комплекса возвели высокую стену, над ней с интервалом метров в пятьдесят возвышались сторожевые будки и в каждой — охранник с пулеметом.
Главный дом был скрыт деревьями. Бейдр повернулся к отцу с вопросом:
— У всех дома так огорожены?
Отец утвердительно кивнул.
— У некоторых охраны даже больше. У принца в его летней резиденции более ста человек.
Бейдр не стал комментировать. Что-то не так, если люди вынуждены добровольно превращаться в узников, чтобы чувствовать себя в безопасности.
Автомобиль свернул с шоссе на подъездную дорогу, ведущую к дому. Миновали деревья, отгораживавшие дом от дороги, и подъехали к огромным железным воротам в стене. Приводимые в движение бесшумными электромоторами, ворота стали раздвигаться, и машины не останавливаясь въехали внутрь и застыли перед огромным белым домом, пройдя еще четверть мили. Слуга подбежал распахнуть дверцу машины. Отец вышел первым, Бейдр за ним.
Его взгляд скользнул вверх по мраморным ступеням, что вели к раскрытым дверям. В их проеме появилась женщина с открытым лицом, но в головном платке и длинном белом тобе.
— Мама! — крикнул он, взбежав по ступеням и заключая женщину в объятия.
Набила смотрела на сына, слезы блестели в уголках ее миндалевидных глаз.
— Прости меня, сын мой, — шептала она. — Но я больше не могла ждать, мне надо было увидеть тебя.
Поскольку это не был формальный прием и присутствовали только члены семьи, то они сидели за столом все вместе. На официальных приемах мужчины обедали в одиночестве, женщины ели после или вообще не ели.
Бейдр поглядел в конец стола на своих сестер. Фатима, старше него на три года, круглолицая, с отягощенным беременностью телом, улыбалась, гордая тем, что сидит рядом с мужем.
— Мальчик у меня будет, — сказала она. — В семье Салаха родятся только мальчики, и все так говорят, что я выгляжу точь-в-точь, как мать Салаха, когда она его носила.
Ее отец засмеялся.
— Бабушкины сказки! Не больно-то научно, но пока мы не найдем другой способ, более точный, я готов обходиться и этим.
— Дам вам первого внука, — сказала Фатима не без ехидства, глядя на Навал, свою сестру, которая недавно родила девочку.
Навал промолчала. Ее муж Омар, врач, служивший к больнице своего тестя, тоже не отреагировал.
— Мальчик или девочка, — заметил Бейдр, — на все есть воля Аллаха.
С этим все были согласны. Самир встал.
— У западних людей есть обычай, — сказал он. — Для наслаждения послеобеденной сигарой мужчины удаляются отдохнуть и другую комнату. По-моему, это очень недурно придумано, — с этими словами он направился в кабинет. За ним последовали Бейдр и оба зятя.
Слуга распахнул перед ними дверь и, впустив, закрыл за ними. Самир открыл ящик сигар, стоявший на его письменном столе. Достал сигару, с удовольствием понюхал ее.
— Гавана. Мне их прислали из Лондона.
Он протянул открытый ящик мужчинам. Салах с Омаром взяли по одной, а Бейдр покачал головой. Он достал из кармана пачку американских сигарет.
— Я предпочитаю это.
Самир улыбнулся.
— Даже твой арабский язык с американским акцентом.
— Не стоит преувеличивать, — сказал Бейдр.
Зажег сигарету и подождал, пока остальные раскурят свои сигары.
— Что ты о них думаешь? — полюбопытствовал Самир. — Я имею в виду американцев.
— В каком смысле? — переспросил Бейдр.
— Они почти все евреи, — объявил Салах.
Бейдр повернулся к нему.
— Неправда. По отношению ко всему населению евреев у них очень мало.
— Я бывал в Нью-Йорке, — стоял на своем Салах, — город кишит евреями. Они заправляют всем. Правительством, банками.
Бейдр посмотрел на свояка. Это был коренастый, полноватый молодой человек, чей отец нажил состояние на ростовщичестве и теперь владел одним из крупнейших банков Бейрута.
— Значит, вы ведете дела с еврейскими банками? — спросил он.
Ужас отразился на лице Салаха.
— Нет, конечно, — парировал он сухо. — Мы имеем дело лишь с самыми крупными банками — Американским, Первым Национальным и Чейзбанком.
— Они разве не еврейские? — удивленно осведомился Бейдр.
Боковым зрением он видел, что отец улыбается.
— Нет, — мрачно ответил Салах. — Однако это не значит, что не стали бы, будь у них возможность.
— Но Америка все же — произраильская, — заметил Самир.
Бейдр кивнул.
— Верно.
— А почему так?
— Вам надо попытаться понять ментальность американцев. Они питают сочувствие к слабому. Израиль с большим успехом играл на этом — сперва против британцев, теперь против нас.
— Как мы можем это изменить?
— Очень просто, — сказал Бейдр. — Нужно лишь оставить Израиль в покое. Это ведь всего лишь узкая полоска земли посреди наших стран, не более чем блоха на спине слона. Какое зло могут они нам причинить?
— Они не останутся навсегда блохой, — возразил Салах. — Беженцы со всех концов Европы едут туда тысячами. Самые подонки. Они не будут довольны тем, что у них есть. Еврей всегда хочет все.
— Нам это пока не известно, — добавил Бейдр. — Возможно, если бы мы отнеслись к ним по-братски и работали бы с ними вместе на благо наших стран, помогали, а не противостояли им, то и узнали бы о них кое-что другое. В древности говорили, что могучий меч может свалить дуб одним ударом, но не может рассечь плавающий в воздухе шелковый шарф.
— Боюсь, теперь уже поздно говорить об этом, — сказал Салах. — Крики наших братьев, стонущих под их игом, раздирают наши души.
Бейдр поежился.
— Америка об этом не знает. Она знает лишь то, что малый народ, крохотный народ в миллион человек живет посреди враждебного ему мира, который превышает его числом в сто раз.
