Сару Бриерли - Долгая дорога домой
Позже я узнал, что это был исправительный центр для несовершеннолетних, который назывался «Лилуа». Там жили дети всех возрастов: и те, кто потерялся, и те, кто был психически нездоров, а также малолетние воры, убийцы и бандиты. Но тогда меня беспокоило только то, что это место навевало страх. По ночам я просыпался от чьего-то крика или плача испуганных детей. Что бы со мной там стало? Как долго я прожил бы в таком ужасном месте?
И опять я учился выживать. Так же, как на улице, здесь меня дразнили мальчишки, те, кто постарше. И поскольку я оказался уязвимым из-за ограниченного запаса слов, своего возраста и относительной беспомощности, в них проснулись животные инстинкты. Меня дразнили, надо мной смеялись, а потом стали толкать, и если мне не удавалось убежать, меня избивали. Я быстро научился держаться подальше от них во время игр. Сотрудники центра, похоже, предпочитали не вмешиваться, но когда все-таки принимали меры, наказывали всех, и правых и виноватых. Доставалась длинная тонкая трость, удар от которой был вдвойне больнее из-за ее раздвоенного конца, который защемлял кожу.
Существовали и другие опасности, которых мне удавалось избежать скорее по счастливой случайности, а не благодаря собственной прозорливости. «Лилуа» окружали высокие стены, но я помню, что видел, как с улицы на территорию заведения перелезали люди и входили в здание. Я никогда не видел и не слышал, чем они занимались, но дети с криками выбегали из здания, пока посторонние не покидали его. Не знаю, то ли персоналу было наплевать, то ли они были не в силах нас защитить, ведь здание было большим. По-моему, в округе все прекрасно знали, что это детское учреждение. Людей, которые пытались поймать меня, когда я жил на улице, явно не остановили бы ни стены, ни ворота. О том, что может со мной случиться, я изо всех сил пытался не думать, но трудно было не расстраиваться из-за тех, кому не так повезло. Чувство это с годами становилось сильнее, может быть, оттого, что я лучше узнал этот мир и понял, какое мне выпало счастье. Теперь я знаю, что мало кому удается покинуть улицу, а многих из тех, у кого это все-таки получается, впереди ждет много страданий.
За пару недель моего пребывания в центре «Лилуа» некоторые дети выходили через маленькую дверцу в стене, но я не был уверен, что им разрешали выходить, и не знал, куда они направлялись. Возможно, находились их родные? Я гадал, что происходит с детьми постарше, которые выросли в этих стенах. Наверное, их отсылали в другое место или в определенном возрасте просто выпускали на улицу.
Я молился, чтобы мне повезло и я стал бы одним из тех, кто покинет это место до достижения такого возраста.
И в конечном счете я стал одним из них. В то время я не знал, что примерно через месяц после того, как я прибыл в центр для несовершеннолетних, поскольку никто не заявил о моем исчезновении и никто не знал, откуда я родом, власти решили передать меня в сиротский приют. Однажды меня вызвали в кабинет начальника и сказали, что меня переводят в другой приют, где мне будет лучше. Меня отвели в душ и выдали новую одежду. Как всегда, я делал то, что мне велели. Мне сказали, что мне очень повезло. И, несмотря на то что они не нашли мою семью, я на самом деле почувствовал себя счастливым оттого, что покидаю место, которое стал считать дьявольским.
Миссис Суд из Индийского общества опекунства и усыновления (ИООУ) суждено было стать главным человеком в моей жизни.
Она объяснила мне, что власти понятия не имеют, кто я, где мой дом и родные, и сказала, что их попытаются разыскать в городках с названием, похожим на Берампур, о котором я рассказывал. А я пока поживу в сиротском приюте, который назывался «Нава Дживан».
«Нава Дживан» – как я позже узнал, на хинди это означает «новая жизнь» – оказался более приятным местом, чем центр для несовершеннолетних «Лилуа». Здесь жили в основном такие, как я, потерявшиеся дети. Это было голубое трехэтажное здание из бетона, где меня встретили намного гостеприимнее. Когда мы вошли, я заметил, что из-за угла выглядывают дети, чтобы первыми увидеть вновь прибывшего, – они улыбались и тут же бросились наутек, когда на них шикнула женщина, которая встретила меня и миссис Суд. Пока мы шли, мне удалось заглянуть в несколько комнат, куда из окон на кровати струился солнечный свет, – здесь кроватей было намного меньше, чем в длинных залах центра для несовершеннолетних. На окнах были решетки, но я уже начал понимать, что это скорее для нашей же безопасности, чем с целью ограничения свободы. И цветные плакаты на стенах делали окружающую обстановку более дружелюбной, чем была там, откуда я приехал.
Хотя здесь детей было значительно меньше, чем в центре, иногда коек тоже не хватало, приходилось некоторым спать на полу, а это означало, что они могли проснуться мокрыми от чьей-то мочи. По утрам мы спешно умывались колодезной водой – колодец располагался рядом с входом в здание – и чистили зубы пальцами вместо зубных щеток. Нам всем давали стакан горячего молока со сладким индийским хлебом или несколькими молочными печеньями.
Обычно днем в помещениях царила тишина – многие дети отправлялись в школу. Поскольку я в школе никогда не учился, меня оставляли в приюте, иногда одного. Я много времени проводил на крыльце, которое тоже было забрано решеткой и напоминало клетку. Мне нравилось смотреть на большой пруд, раскинувшийся за улицей. Вскоре я познакомился с девочкой, ровесницей Гудду, жившей по ту сторону пруда, она иногда приходила в гости. Бывало, она протягивала мне через решетку угощения, а однажды подарила ожерелье с кулоном – богом с головой слона, Ганешем. Я был просто в восторге. Я никогда ни от кого не получал подарков. Я прятал ожерелье от остальных, а время от времени доставал, чтобы полюбоваться. Позже я узнал, что Ганеша часто называют Тот, Кто Устраняет Препятствия, и Бог Начинаний. Неужели поэтому девочка мне и подарила его? (А еще Ганеш – это Бог Посланий, и поэтому, в некотором роде, он покровитель этой книги.)
Ожерелье было не просто украшением, а знаком того, что на свете есть добрые люди, которые пытаются мне помочь. Я до сих пор храню ожерелье, и это самое ценное, что у меня есть.
Как и в центре, в сиротском приюте меня тоже дразнили, однако здесь обидчики были почти моими ровесниками, поэтому мне не очень доставалось. Обычно я избегал неприятностей, но через какое-то время одна девочка решила сбежать и позвала меня с собой. У меня и в мыслях не было бежать, но она посвятила меня в свой план, и не успел я глазом моргнуть, как мы уже как-то утром выбегали из двери. Мы добежали до палатки со сладостями, которая находилась чуть дальше по улице, продавец стал нас угощать, чтобы задержать, а сам сообщил сотрудникам «Нава Дживан» о нашем местонахождении. Не помню, чтобы меня как-то наказали за побег. В приюте вообще никого и пальцем не трогали, не говоря уже о том, чтобы бить тростью, хотя могли устроить головомойку или оставляли одного за непослушание.
