Юрий Хвалев - Пробежка ввысь
- Как вот так… сразу… в постель? – Бродский повернулся и обнял Нюшу.
- Нет ни сразу. Прими вначале душ. Красное полотенце в ванной твоё.
- Подожди, ты меня любишь? – спросил Бродский.
Нюша поднялась на цыпочки и поймала своими губами губы Бродского.
- Я жду тебя в спальне…
В ванной Бродский ни как не мог освободиться от брюк и рубашки, потому что от чувств банально тряслись руки. Несколько пуговиц вырванных с мясом улетели под раковину.
- Эй, Бродский не торопись.
Откуда-то снизу до Бродского долетели шипящие слова, будто в углу притаилась говорящая гадюка.
- А-а-а, что? – растерялся Бродский.
- Это генерал говорит. Наклонись к унитазу. Ещё ниже, не бойся. Теперь слушай сюда: Нюша сейчас закатит истерику, ты только ей не мешай. Понял?
- А-а-а! - простонал Бродский - Вы и в спальне за нами будете подслушивать?!
- Тише идиот, сорвёшь операцию, я тебя за Можай загоню! Лучше подыграй ей.
Бродский возбуждённый и злой, разнося аромат полевых цветов, так как по ошибке помылся женским гелем, естественно, в чём мать родила (желание убивает любой стыд) ворвался в спальню, где ярко горел свет.
- Нюша, ты где?!! – закричал Бродский.
- Я здесь, - Нюша одетая в вечернее платье вошла в спальню. – Слушаю стихи Бродского.
- А-а-а, почему ты в платье? - закрывая руками мужской стыд, который естественно стоял, спросил вконец поражённый Бродский.
- Читай, не стесняйся! Бродского. Лучше Маяковского. Цветаева не хуже. Пастернака обязательно. Есенина со свистом. Высоцкого с хрипотцой. Великого нашего Рейна почитай. К чёрту Бродского, он смотался, а Евгений Рейн остался с нами навсегда. – Голос Нюши нарастал. – Читай всё подряд, а я больше не буду слушать. Потому что я! Ты слышишь я!! Больше не хочу быть бабой.
- Нюша, а как же я? – спросил Бродский. – Ты не хочешь быть женщиной. Значит, ты собираешься снова стать мужчиной? Но я люблю тебя! Как же я буду любить? – Бродский закрыл лицо руками. – Зачем ты из меня делаешь гомосексуалиста?
- Любовь зла полюбишь и… сначала ты меня, потом я тебя. – Нюша засмеялась. – Мужские браки самые крепкие!
- Так ты в той жизни страдала педерастией? – у Бродского вырвался стон. – М-м-м… у-у-у.
В дверь позвонили. Пароль был другим: два коротких и два длинных звонка.
- Александр Викторович одевайтесь, - сказала Нюша. – Я иду открывать дверь.
В квартиру ворвался счастливый генерал и, обнимая смущённую Нюшу, закричать во всё горло:
- Молодцы!! Разыграли как по нотам! Наконец-то я поймал эту сволочь! Кто им оказался? Кх-кх-кх… – по лицу генерала было видно, что резидент хорошо ему знаком. – Потом… потом…
- Товарищ генерал они же нас прослушивают, - предупредила Нюша и показала на стену.
- Ну и хрен с ними пусть слушают! Американцы, англичане и прочие эстонцы - это говорю я: генерал Сидоренко В. С. Слушайте все: во вам!! – генерал показал согнутою в локте руку. – Анна Сергеевна, мечи всё из холодильника сейчас ребята подойдут. Кстати, где наш герой Бродский?
- В ванной.
Из ванной, немного покачиваясь, вышел потерянный человек.
- Генерал я вас ненавижу. - Чтобы не упасть Бродский облокотился на стену. – Вы в дребезги разбили мою любовь.
- Идите сюда. – Позвал генерал. – Садитесь.
Бродский как попало плюхнулся в кресло. Нюша подошла и встала рядом.
- Бродский, знакомьтесь: Анна Сергеевна Ковалёва, майор Федеральной Службы Безопасности России, - торжественно произнёс генерал.
Бродский неуклюже мотнул головой и бессмысленно посмотрел на Нюшу.
- Операция «Нюша» завершена. – Генерал от удовольствия хлопнул в ладоши. – Только что Ёонас Мыутыс оказавшейся в критической ситуации сделал очень важный для нас звонок. Я вам говорил: что и он, и двое агентом «МИ-6», и даже секретная троица из ЦРУ была у нас на крючке. Мы знали про каждый их чих. А вот главный босс, вдохновитель их идей, был строго засекречен. Этот хитрый лис координировал своих агентов через десятые руки. Кто он не знал ни кто. Нюша и до вас несколько раз собиралась в мужики, закатывая истерику за истерикой. Но Мыутыс никогда не верил. И только сегодня, благодаря вам Бродский, когда вы так искренне отнекивались от гомосексуалистов, Мыутыс наконец поверил и напрямую позвонил боссу. Задав ему риторический вопрос: что делать?
Бродский, используя остаток сил, старался подняться, чтобы прикоснуться к Нюше.
- Так Нюша это не учёный Константин… нет? – у Бродского кружилась голова.
- Нет. – Успокоил генерал. – Она сама по себе. А учёный Константин Сергеевич Вишнявский продолжает работать.
Три дня спустя
Бродский лежал в постели и смотрел в потолок, по которому прыгал отбившейся от своих солнечный зайчик. Закинув ногу на Бродского и крепко обнимая, рядом лежала Нюша.
- Аня, ты спишь? – спросил Бродский.
- Нет?
- У тебя есть его фотография?
- Да. Только небольшая и чёрно-белая.
- Покажи.
Она потянулась к тумбочке; одеяло съехало, обнажив красивую грудь.
- Поэт в России - больше чем поэт, – сказал Бродский, рассматривая фотографию. – Это его слова?
- Нет. Евтушенко…
ПРОБЕЖКА ВВЫСЬ
Чем изощрённее наш разум, тем дальше он от понимания смерти
Д. ИйешВ комнате теней давным-давно заблудилась ночь. Темнота проникала во всё, даже в воздух, делая его тяжёлым и несвежим. Штрихи чёрных, неживых силуэтов нависали над чем-то: ещё живым, тёплым и сопящим в две дырочки. Обычно, чтобы привыкнуть к темноте, нужно закрыть глаза и немного подождать. Или сосчитать до двадцати. 1,2 … 19, 20. Вот она видимая темнота. Теперь можно не торопясь описать чёрный хлам этой комнаты. В углу телеящик без киноскопа, в центре стол на трех ногах (одна хромая), у стены гардероб с выходной одеждой, рядом книжный шкаф с ушедшими классиками, на стене циферблат с отлетевшими стрелками. Много разных, грязных мелочей, которые опустим, главное: в комнате продолжает спать человек.
Часы в уме просчитали прошедшее время и произвели бой: бом, бом, бом…
В комнате послышался шорох; по одеялу пробежала волна, ещё одна – последняя ударилась о стену, и словно с того света в темноту комнаты вынырнули две костлявые руки.
- Пора вставать, - прозвучало вперемешку с зевотой. – Пора…
Телодвижения были медленными и осторожными. Кости, сухожилия, мозг, кровеносное давление получали нагрузку постепенно, небольшими порциями движения. Похлопав себя по щекам, словно отгоняя старость, тело оделось в выходное пальто и вышло на улицу. В теле по-прежнему проживала старушка – Н.В.З. (Ф.И.О.), далее НВЗ.
Для неё дневная жизнь была обычным сном, во время которого она копила силы, чтобы ночью выйти на работу. На предприятии по пошиву флагов в ночную смену работали в основном старушки. Заказов поступало немерено, только денег платили мало, едва сведёшь концу с концами. От такой скудности сама отдашь концы. Но она не отдавала. Жила. Чего-то ждала.
Многоточие тусклых фонарей невзрачно освещали дорогу. Перед работой неплохо бы перекусить и НВЗ свернула влево. До контейнера, куда бросали вкусные объедки, добралась без приключений. Сытое крысиное семейство в количестве десяти штук, развалилось пузишками вверх, нисколько не страшась знакомой старушки.
- Ну, вы, хвостатые, - ласково сказала НВЗ, - Дайте-ка я…
Словно рыбак, знающий, где клюёт рыба, она запустила руку в контейнер и сразу выловила бутерброд с колбасой. Вторая попытка тоже оказалась удачной – бутылочка со сладкой газировкой.
- Ну, вот… - сказала она, - сытая и почти счастливая могу работать.
Ласково дёрнув маленького крысёнка за хвост, НВЗ побрела дальше.
Попутный ветер дул её в спину. Ветер любил эту одинокую, безобидную старушку, опекал, подкармливал свежим воздухом. И она отвечала ему взаимностью, иногда журила за то, что он безжалостно рвёт её работу – флаги. Надо сказать, что ветер почему-то ненавидел флаги.
***
Пройдя охранника, НВЗ пошла в цех, в котором, выполняя очередной срочный заказ, бесперебойно стрекотали ткацкие станки. Звонко прыснул короткий гудок, сигнализируя всем о начале третьей смены. Отвесив кроткое рукопожатие сменяемой старушки, НВЗ почувствовала какую-то обнадёживающую теплоту её руки, причём глаза вообще ничего не выражали. Провожая её недоумённым взглядом, НВЗ заметила вдалеке мастера, который маховыми движениями руки звал НВЗ подойти. Она указала ему на станок. Его кисть, порхающая лёгким листком, вдруг сжалась в каменный кулак. НВЗ подошла к мастеру.
- Зайди, - сухо сказал он.
НВЗ прошла в кабинет с обычной обстановкой. Стол с зелёным сукном, старомодный телефон, графин на столе, в углу переходящее знамя того времени. Всё как обычно, только в виде исключения, возможно, неосторожно жужжали назойливые мухи.
