Вероника Тутенко - Медвежьи невесты
30
На месте раздора Катя с Андреем посадили капусту.
Качаны, огромные, как маленькие планеты, притягивали удивленные взгляды.
«Ох, и хороша капуста», «Такой большой ни у кого ещё не было», — говорили вокруг.
Только Катю урожай не радовал, вообще ничего не радовало. С каждым днем она становилась желтее и желтее.
— Кать, что с тобой? Болеешь что ли? — спросила Нина.
С Катей и Андреем они давно помирились, и вообще забыли о ссоре. Соседи как-никак, не век же теперь злобу друг на друга держать.
— Ой, Нин, молчи! — подняла и опустила руку Катя. — Сделала аборт сама, неудачно, кровь идёт и идёт без остановки.
— Так тебе ж в больницу надо! — забеспокоилась Нина.
— Какая, Нин, больница! Ребенок грудной у меня. И так пройдет.
… Земля, обмякшая от дождей, ждала, когда декабрь забинтует раны чистым, белым. По реке сплавляли последние деревья, когда поселок встревожил Рупор, почти живая и сакральная фигура в округе.
— Андрей! Переплывай на этот берег!
— А что такое?
— Крепись, Андрей, у тебя беда, — провозгласил Рупор.
… Катю похоронили на второй день. Андрей вскоре с детьми куда-то уехал, говорили, вернулся на родину.
А капуста осталась. Сочную, уже припорошенную первым снегом, срезали все, кто хотел, и второй снег прикрыл капустные пеньки, похожие на останки молодых берез, хотя и без годичных колец…
31
Юра никогда не был жаден ни до денег, ни до чинов, а вот впечатления копил с такой страстью, как будто они были тем единственным сокровищем, которое можно унести с собой за грань земного бытия. Он следовал за красотой, искал её повсюду, а здесь, в Сибири, её несметные богатства, но не каждому она открывает свои бесценные клады.
От местных Юра узнал, что весной на горе, недалеко от их избушки токуют косачи с пушистыми хвостами.
Целый день он делал вблизи от места, которое ему указали, укрытие наподобие шалаша.
А ночью собрался подсматривать ток.
— Буду наблюдать до самого утра, — делился с женой радостью предвкушения.
— Юра, возьми меня с собой, — попросила Нина.
— Ты что? Ты там будешь шуметь! — нахмурился он.
— Ну возьми, — не отставала она. — Я в жизни такого не видела. Буду молчать и даже не пошевельнусь!
— Хорошо, — согласился Юра.
Фингала, конечно, оставили сторожить избу. Взяли с собой только ружья и с вечера отправились на гору. Спрятались в шалаше, откуда открывался вид на поляну, обвитую цветущей морошкой, точно припорошенную крупными звёздочками-снежинками.
— Невидимые людям, но хорошо заметные взгляду мягколапых рысей, высоко над тайгой на еженощный парад фонариков собрались крылатые.
— Тише, не шуми, — на всякий случай предупредил Юра ещё раз.
К утру стало очевидно, что у косачей и павлинов одни прародители — жар-птицы. И короны-гребни на головах подтверждали это. Потому-то они, косачи, распушив версальскими веерами хвосты с призывным «И-хо-хо» вытягивают ноги, поджидая самочек.
Косачки не спеша, как припозднившиеся невесты, слетались на поляну, усыпанную мелкими красными и жёлтыми цветочками.
На фоне чёрных красавцев с алыми гребнями-коронами серые самочки казались совсем неприметными.
Юра взвёл курок, прицелился и… опустил ружьё.
Не поднялась рука палить по красоте.
32
В отличие от людей, животные страдают бессонницей, только если на это у них есть очень серьезные причины.
Какие причины были у Фингала для того, чтобы заливаться всю ночь напролет истошным лаем, хозяева его могли только догадываться. Но им хотелось спать, а не думать о том, что будоражит собачью душу. (С телом, судя по съеденному с аппетитом с вечера остатком рябчика, всё было совершенно нормально).
Тем не менее, пёс забивался то и дело под нары и продолжал там громко лаять, словно желая оградить себя от неведомой опасности.
— Молчать! — прикрикнул на него Юра.
Не смея ослушаться хозяина, Фингал задавил в себе лай, и от такого усилия даже пополз по полу, сдавленно повизгивая.
Утром обнаружилась и причина странного поведения собаки. Вдоль избушки вглубь участка вели медвежьи следы.
Видимо, Фингал почувствовал, что хозяин тайги бродит где-то поблизости…
Медвежьи лапы кое-где так четко отпечатались в земле, что были отчетливо видны и пальцы, и когти на них.
— Юра, здесь был медведь…
То, что сказала Нина, было очевидно итак, только Юра упрямо делал вид, что не замечает медвежьих следов.
— Ну и что! — перевел он взгляд от отпечатка лапы, который пристально изучала жена, на верхушки кедров, которые рассвет уже в который раз со дня сотворения тайги пытается окрасить в нежно-розовый.
— Он, знаешь, куда, ушёл уже за ночь…
Фингал смотрел на ситуацию более трезво и осторожно оглядывался. Тем не менее, обоим ничего не оставалось, как следовать за Юрой вглубь полной медведей тайги.
Он же беззаботно насвистывал, не иначе, чтоб трусишки могли ощутить в полной мере, какой выдался превосходный денёк.
День был, и правда, вполне превосходен.
Лесные духи, потревоженные медведем, пролили ночью молоко, и оно растеклось по всей тайге парным туманом.
Солнце обещало быть ласковым, не обжигать чересчур и не прятаться, тем более, что и прятаться было некуда. Безоблачное небо смотрело на землю голубым любящим взглядом, хотело приголубить все живое.
Фингал уже немного осмелел и даже перепрыгнул через ручей раньше Юры.
Нина перешагнула через неглубокое прозрачное препятствие и остановилась, как вкопанная, явно увидев, что этой же дорогой до них проходил и косолапый.
— Юра, и здесь медвежьи следы.
— Ну и что! Говорю ж, он уже далеко, — начал сердиться муж. И снова не оставалось ничего другого, как с тягостным вздохом следовать дальше. О том, чтобы уговорить мужа вернуться обратно в избушку, не могло быть и речи. Словно назло шагает ещё быстрее…
Наконец, Юра остановился у пригорка, на котором росла большая сосна.
Под ней Юра обычно разводил костерок.
— Посиди пока, отдохни немного у сосны. А мы с Фингалом сходим за птицей. Вернёмся, и тогда начнем работать.
Юра с собакой пошли низиной на охоту, а Нина поднялась на пригорок. Собрала немного веточек и сухой травы для костра.
Достала из кармана комбинезона коробок. В нём оставалась одна-единственная спичка.
Как правило: это чаще всего происходит именно с последней спичкой, наперекор безмолвной мольбе «только не погасни, только не погасни» она чиркает, дарит надежду и самым бессовестным образом гаснет, заставляя пенять на туман.
Но пеняй-не пеняй — делать нечего.
Нина развернула сверток с завтраком, достала кусочек хлеба, но не успела поднести его ко рту, как мошка мгновенно облепила съестное.
Подув на наглое полчище, Нина спрятала хлеб обратно, уповая на то, что спички есть у мужа, и глотать мошек вместе с хлебом не придется.
Только дым и отпугнет назойливую мелюзгу, даже медведь, и тот ей не страшен!
Но мысли о хозяине тайги лучше гнать прочь, как мошкару. Тем более, что от одних только дум в воздухе запахло зверем. Показалось, конечно, от страха…
Скорее бы муж вернулся.
Рядом с ним любая опасность не опасность.
Вскоре послышались выстрелы и лай Фингала. Скоро, значит, и сами вернутся с рябчиками.
Лай становился все громче. В воздухе ещё дрожало эхо выстрелов, увязшее в тумане, как в сачке, а рядом в пяти шагах шевельнулся кустарник.
Страшная догадка «МЕДВЕДЬ!» запуталась криком в тумане, а сам хозяин тайги вырос над кедрами.
От рыка его задрожал лес, а сам косолапый, разбуженный выстрелами и лаем, метнулся галопом в заросли, с хрустом раздвигая перед собой упругие ветви.
И скрылся в тумане.
Юра с Фингалом взлетели на гору, где только поломанный кустарник и огромные следы свидетельствовали о недавнем пребывании здесь медведя.
— Больше я в Сибири не останусь! — набросилась Нина на мужа. — Так и детей не увижу!
Юра затянулся сигаретой.
— Хорошо еще костёр не развела… Медведь, если почувствует дым, сразу разорвёт…
— Вот видишь! — обрадовалась Нина. — Юр, поехали отсюда!
Юра молча докурил папиросу.
— Нин, самая работа началась. Куда мы поедем? Давай хоть до осени доработаем…
— В тайгу я больше ни ногой!
— Вот тебе двустволка, — протянул Юра жене оружие, с которым ходил на рябчика. — стреляй в воздух — никакой медведь подойти не посмеет.
Спорить с мужем было бесполезно, поэтому Нина уцепилась за «хоть до осени» как за последнюю надежду.
— Хорошо. До осени так до осени.
Но тайга, словно в отместку, готовила еще испытания…
33
Деревья, как и люди, говорят на разных языках. В тайге он правильный и плавный, если только не вмешается ветер… Тогда-то и станет понятно, кто истинный, а иногда и самовластный хозяин тайги. И не только листья подчиняются ему беспрекословно…
