Эбрахим Голестан - Горькая доля
Я ничего не говорил. Она мне не нравилась.
Женщина продолжала:
– Бедный старичок, это уж точно по дороге домой забрали – небось ошалел совсем от горя, обессилел, притулился где-нибудь на улице и плакал, а они подумали: притворяется, денежки из порядочных людей вытягивает – и забрали. Наверняка. Он ведь даже не обулся, бедняга, с горя-то босой ушел. Я сразу не заметила, а потом вошла – смотрю, ботинки его на пороге валяются.
И показала рукой на ботинки. Я молчал. Понимает ли тетушка сейчас, что эта женщина говорит? Глаза у нее, может, и не видят, но что, если она все слышит?
– Наверняка так оно и было – повидал он того агу, что за него поручился, а на обратном пути его забрали. А что он про покойницу успел сообщить – это точно, потому как из погребальной конторы приходили, Я спустилась вниз, задремала после обеда, тут вдруг стучат. А как отворила дверь, вижу – ох ты, господи! – гроб. Страх божий, перепугалась до смерти. Господи, сохрани, говорю, вам чего? Они говорят, за телом пришли. Я говорю, да вы что, здесь никаких покойников нет. Они спрашивают, мол, это разве не дом такого-то? Да, говорю, только у нас все живы, уходите. А они – мол, нам сюда велели. Я говорю, ради Бога, ему же померещилось, вот несчастье, теперь добра не жди, примета дурная. Мешхеди Асгар-то где? Спрашиваю, а сама языком еле ворочаю, надо бы кричать да ругаться, а у меня сердце ноет. Они отвечают, знать, мол, не знаем, что за Мешхеди Асгар. Нам, дескать, из управления культуры позвонили, сюда направили. Какое еще, спрашиваю, управление культуры? А они: то есть как это какое… Неудобно получилось. В конце концов один из них вошел в дом, я его наверх отвела. Пожалуйста, говорю, вот вам ваш покойник. Внизу послышался шум. Я подумал, что это возвращается Джафар, и как можно более твердо сказал:
– Напугать меня хочешь?
Женщина посмотрела на меня, будто очнулась от сна. Внизу раздался стук в дверь.
– Думаешь, испугался, да?
– Что ты, с чего ты взял? – удивилась она. – Зачем мне тебя пугать?
– Нет, ты пугала этими – про кого ты там говорила.
– «Этими» – ты про что?
– Про всех про них. Внизу стучали.
– Ты нарочно так говорила, чтоб напугать.
– Вот те на! Что это тебе померещилось?
Женщина поднялась, взяла лампу.
– Не уноси, – попросил я, – здесь темно.
Она не ответила, но прихватила спички, а лампу поставила на пол у выхода из комнаты, чтобы осветить себе дорогу. Посмотрела на меня, а потом пошла вниз. Спускаясь по лестнице, она крикнула:
– Сейчас-то не бойся, схожу гляну, кто там.
Теперь мы были вдвоем – я и тетушка. Мне стало страшно. В наступившей тишине отчетливо слышались ее хриплые вдохи и выдохи. Женщина оставила дверь открытой, с лестницы задувало, и керосиновая лампа отбрасывала тусклый неровный свет. Ботинки – женщина сказала, что они дядюшкины, – валялись за порогом, у лестницы.
Я обернулся, увидел, что тетушка смотрит на меня.
– Слышала, что она наболтала? – Я словно хотел втянуть ее в разговор. Больше всего я боялся, как бы ветер не загасил лампу, и вдруг, к своему ужасу, вспомнил, что ведь женщина унесла спички. Тогда я вскочил, прикрыл дверь, перенес лампу на прежнее место и слегка прикрутил фитиль, чтобы не дымила. Дым прекратился. – Вот теперь хорошо, правда, тетушка?
Она молчала.
– Разгорелась немного, да? Так ты слышала, что она говорила?
Тишина.
– Суббота – это скоро, послезавтра. Я теперь сам к вам буду приходить каждый день… Нет, каждый день, наверное, не выйдет, но раз в неделю обязательно… А семечки ты давно не калила?… Тетушка, надо голубям хлеба покрошить на крыше… Да, послушай-ка, помнишь мою красную машинку, где она?
Тетушка медленно, едва заметно повернула голову. Кажется, она поняла меня и показывала на чулан.
– Она там? – спросил я.
Она продолжала смотреть на дверь чулана. Внизу раздался голос Джафара:
– Темно, ничего не видно.
– Я же дверь открытой оставила, чего это он закрыл? – отозвался женский голос.
Чиркнула спичка.
– Я пойду луковый суп принесу, – сказала женщина, – он вкусный, наваристый.
– Нет уж, спасибо, ешьте сами, – угрюмо ответил Джафар.
Снова чиркнула спичка – видно, никак не загоралась.
– Другого-то нет ничего… Кажется, спичка наконец загорелась.
– Не обессудь, милок, уж чем богаты, тем и рады. Послышались шаги.
– То-то и дело, что вы голодного объесть рады. Все подчистую умяли, – говорил Джафар, поднимаясь по лестнице.
Женщина, стоя внизу – ее голос звучал глуше, – оправдывалась:
– Напрасно ты так. Мы ведь заботились о ней…
Джафар вошел, закрыл за собой дверь, и фраза оборвалась на середине. Он принес миску рисового киселя, яйцо и небольшой кулек, свернутый из исписанной тетрадной бумаги.
– Стыда у них нет, – пробормотал он.
– Ты еще не знаешь, что она мне нарассказывала, эта женщина. Ты за едой ходил, а она тут все время болтала.
– Бессовестные, – сказал Джафар.
Он опустился на колени, аккуратно поставил миску, положил кулек и яйцо и возмущенно добавил:
– Все сожрали!
– Она что-то странное говорила, – продолжал я. – Врала, по-моему.
Джафар попробовал кисель.
– Остыл уже. А был прямо кипящий. Кто-то поднимался по лестнице.
– Совсем холодный!
Джафар надбил яйцо о край миски, разломил пополам, осторожно выпустил желток в миску, белок выпил, а пустые скорлупки бросил на жаровню мангала. Вошла женщина с медной плошкой в руках.
Джафар показал рукой на мангал:
– Надо разжечь, мерзнет она.
– Раньше тут в нишах айву раскладывали, – вслух припомнил я.
Джафар протянул мне миску:
– На, если хочешь, дай ей, только сначала размешай и сахаром посыпь. Она, бедная, совсем обессилела.
Женщина поставила свою плошку на кирпичи мангала.
– Чай не в чем заварить, – сказал Джафар, – и уголь я забыл принести.
Он встал.
– Уголь у них в чулане, – объяснила женщина.
Я разболтал желток в киселе и спросил, где сахар. Джафар кивнул на кулек.
– Тетушка, где у тебя чайник? – ласково спросил он. Но несчастная старуха только хрипло дышала.
– Кажется, тоже в чулане, – ответила за нее женщина. Я надорвал кулек, и струйка сахара потекла в миску.
Джафар заглянул в чулан, там было совсем темно. Он вернулся, взял лампу, сказал мне:
– Погоди, не корми пока! – и скрылся за дверью.
Шорох сахара и надрывные хрипы тетушки были единственными звуками, слышными в комнате. Но и они постепенно замерли. На минуту стало совсем тихо, и тут комната снова осветилась, вернулся Джафар. Кулек у меня в руке опустел. Я смял его и зашвырнул в угол.
– Заснула, – сказала женщина.
Я увидел, что тетушка спит. Она сидела как прежде, привалившись к стене, тяжело дышала, но глаза у нее были закрыты. Джафар все еще стоял на пороге чулана, с одной только лампой в руках.
– Не нашел? – спросил я. – Нету чайника? А что ты там стоишь?
Он молча пошел, поставил лампу в нишу и повернулся ко мне:
– Парвиз-хан, подымайся.
– Как это?
– Уже поздно, пойдем.
– А кормить? – недоуменно спросил я, показывая на миску.
– Оставь на потом, она же спит.
– И то правда, – поддакнула женщина.
– Пошли скорей, – поторопил меня Джафар.
– Давай разбудим ее.
– А ну не спорь, быстро!
– Я с ней посижу пока, – вызвалась женщина, – она вот-вот проснется.
– Парвиз-хан, – прикрикнул на меня Джафар, – шевелись, дело к ночи!
– Она же голодная. Я встал.
Женщина сняла с полки лампу и первая направилась к выходу.
– Даже не попрощались!… – с упреком протянул я.
Свет на секунду упал на тетушкино лицо. Поставив лампу за порог, женщина обернулась, и большая тень, скользнув по полу, накрыла тетушку.
Мы вышли на лестницу. Я тихо сказал:
– До свиданья.
– Не уноси лампу, пока мы спускаемся, – попросил женщину Джафар, – а то совсем темно.
– Я вас провожу.
– Ты не оставляй тетушку одну, – вмешался я.
– Она еще спит.
Джафар подтолкнул меня. Во дворе он остановился:
– Завтра поутру вернусь.
– Милости просим, – ответила женщина. Мы вышли на улицу. Ярко светила луна.
По дороге Джафар молчал. Я пересказал, что говорила мне та женщина, но он не проронил ни слова. Я посмотрел на небо. Было полнолуние.
– Джафар, погляди!
Он шел, не поднимая головы, и молчал.
– Джафар, случилось что?
– Все в порядке.
– Да нет, я же вижу.
– Что это ты видишь?
– У тебя лицо странное какое-то. И разговаривать не хочешь.
– А что проку говорить? Дядюшка умер.
– Что?…
– Умер, и точка. Ясно?
– Как так умер?
– Какое уж тут как, умер – и все. Еще не веря, я спросил:
– А когда?
– Не знаю.
– Кто тебе сказал?
– Никто, я сам видел. Он там, в чулане лежит.
Я повторил:
– В чулане?! Джафар кивнул.
– И ты промолчал?!
– А что было говорить? Незачем.
