Альфред Бестер - Обманщики
Йейл оказался просто неоценим. За время перелета с Земли он успел выкрасить Уинтера сепийной вайдой, под стать коричневому цвету кожи настоящих маори – и это при яростном сопротивлении окрашиваемого (есть мнение, что благодаря вайде приобретается импотенция, хотя за что же тут ее благодарить?) – Паблик рилейшнз, сынок, создание верного имиджа. Насчет той импотенции – одни ничем не подтвержденные слухи да и вообще к тому времени, как ты вернешься к своей женщине, вся вайда сгинет давно без следа.
– И я тоже, от беспокойства.
– Побеспокойся лучше о мамонте.
Проходя через шлюз, они ожидали увидеть внутри купола толпу встречающих, песни и пляски и на лужайке детский смех – одним словом, полный сумасшедший дом. Но ничего подобного не оказалось, их встретили торжественным и немноголюдным ритуалом. Двенадцать племенных вождей при полном параде, то есть в перьях, жемчугах, ожерельях и браслетах выстроились полукругом. Затем они преклонили колени, на коленях же подошли к Уинтеру и мягко, но настойчиво раздели его догола.
– Опаро? Это ты? – прозаикался Уинтер на смеси полинезийского и английского. – Я так долго был в отъезде... Тубуаи? Мы боролись с тобой когда-то, ты всегда меня побеждал. Вайху? Помнишь, как мы попытались забраться на ваш тотем и нас за это выдрали? Теапи? Чинча?
Никто ему не отвечал.
Уинтер никогда не видел коронацию, так что ожидал почти чего угодно, но очень скоро убедился, что все его предположения ошибочны. Никаких возбужденных толп, никаких приветствий, барабанов, песнопений; вместо этого вожди провели его – в чем мать родила – через совершенно безлюдный кампонг и, храня все то же торжественное молчание, оставили одного во дворце Те Юинты, дворце, знакомом ему с самого раннего детства.
По понятиям маори дворец был огромен, он состоял из десяти отдельных комнат, в настоящий момент – пустых и голых. Из здания вынесли абсолютно все.
Уинтер присел на корточки посреди самого большого из помещений – огромного и великолепного (опять же по меркам маори) – тронного зала и начал ждать, что будет дальше.
Дальше не было ничего. Он ждал, и ждал, и ждал.
– Интересно, а доктора они тоже так встречают? – подумал Уинтер, растягиваясь на полу.
(Йейла тем временем осыпали гостеприимством, кормили и развлекали. У племени сохранились о нем самые лучшие воспоминания.) – Предполагаю, они предполагают, что я должен погрузиться в размышления, – в такие размышления погрузился Уинтер. – Об огромной ответственности, ложащейся на мои плечи. О моем долге перед предками и перед народом. Вот так. Перед лицом своих товарищей торжественно клянусь, что буду честно стоять за дело Бога и отечества, неукоснительно исполнять Законы скаутов...
***
– Так вот, однажды утром приходит этот парень в свой ювелирный магазинчик, пораньше приходит – хотел бумаги привести в порядок. Только успел сесть за стол, как видит: подъезжает фургон, прямо к магазину.
Задняя дверца фургона открылась, вылезает оттуда мамонт, весь волосатый, расшибает бивнями стекло витрины, а затем сгребает хоботом все, что там лежало. После чего забирается снова в фургон и – только их и видели...
Негромкое шуршание и позвякивание. Уинтер посмотрел на звук и обнаружил, что в комнату проскользнула темно-коричневая девушка. У нее были волнистые черные волосы – у маори они всегда либо прямые, либо волнистые, курчавых не бывает – привлекательные полинезийские черты лица и юное, совсем еще подростковое тело. Последний факт был голой, неприкрытой истиной, так как вся одежда девушки ограничивалась цепочкой серебряных (вот оно, позвякивание) раковин вокруг талии.
– А это еще что за хренопень? – недоуменно спросил себя Уинтер. – Элемент ритуала? Или будущая моя супруга, она же королева? Могли бы хоть со мной посоветоваться!
Девушка не стала тратить времени попусту. Через мгновение она была рядом и молча сплелась с голым, беззащитным журналистом, весьма недвусмысленным, возбуждающим образом проявляя, как сперва показалось Уинтеру, более чем серьезное отношение к будущим своим супружеским обязанностям.
Вот именно – сперва, пока что-то не царапнуло ему ногу, чуть повыше подколенной ямки. Тренированные рефлексы не подвели, наследник маорийского престола молниеносно ударил свою так называемую будущую супругу коленом в пах и вышиб из ее руки бритвенно-острую раковину.
– Поджилки, говоришь? Вот так вы это, значит, придумали? – пробормотал Уинтер, глядя на согнувшуюся от боли вдвое девушку. – Нет, Одесса права, эти типы – далеко не клоуны. Хорош бы я был, охотясь на мамонта с перерезанными поджилками.
Он подхватил беспомощную девицу с полу и выкинул ее, словно охапку ветоши, через переднюю дверь дворца, но прежде доставил себе злорадное удовлетворение, до крови укусив голую коричневую задницу. С треском захлопнув дверь – чтобы показать решительность своих намерений, – он вновь обосновался на полу тронного зала, готовый к любому развитию событий.
Уинтер не успел еще осознать, что это нападение и собственная его реакция пробудили в наследном принце с детства прививавшуюся ему кровожадность.
Следующие полчаса прошли в полном спокойствии, и он вернулся к своему внутреннему монологу.
– Так значит, как я рассказывал в тот момент, когда нас столь грубо прервали, смотрит этот парень на отъезжающий грузовик, смотрит в полном опупении, а потом приходит кое-как в себя и звонит копам. Те являются и подходят к делу вполне серьезно, профессионально.
– Нам нужна какая-нибудь ниточка, зацепка. Ты усек помер машины?
– Нет, я видел только этого лохматого слона.
– А марка фургона?
– Не знаю, я и смотреть-то ни на что не был способен, кроме как на долбаного мамонта.
– Олл райт, а какой это был мамонт?
– Вы что, хотите сказать, что они бывают разные?
– Конечно. У азиатского мамонта большие висячие уши, как лопухи, а у американского мамонта – наоборот, уши маленькие и крепкие. Какие уши были у этого?
На этом вопросе Уинтер заснул.
***
Проснулся он от оглушительного шума и гвалта. Пришлось встать, открыть дверь и выглянуть наружу. Теперь кампонг был под завязку набит людьми, все они пели, вопили, топали ногами, лупили в барабаны. К дворцу шествовали племенные вожди, нагруженные шестифутовым королевским щитом Те Юинты и его же королевским копьем – Уинтер мгновенно узнал обе эти регалии.
– Уши! – пробормотал он. – Уши! Да откуда же мне знать? Этот долбаный мамонт натянул себе на голову чулок.
На этом с английским было покончено, далее наследный принц маори и думал на маори, и вел себя как маори. Голый и царственно-величавый, он вышел из двери навстречу приближающейся депутации, тронул каждого из вождей за грудь, в районе сердца, и пробормотал традиционное приветствие.
Вожди водрузили щит себе на плечи, он позволил взгромоздить себя на этот шаткий помост и встал для всеобщего обозрения – высокий, неустрашимый.
Три раза его обнесли вокруг кампонга, и все время стоял такой шум и грохот, что закладывало в ушах. Затем щит опустили, Р-ог Юинта гордо выпрямился и замер в напряженном ожидании.
Появился главный исполнитель обряда помазания, жрец – а скорее шаман – с чашей масла. Откуда-то из глубин всплыло давно позабытое, и Уинтер осознал, что это – жир, вытопленный из трупа его отчима. Помазали его щедро – и макушку, и глаза, и щеки с монархической символикой, грудь, и ладони и пах.
– Сим коронуется Король Семи Боевых Каноэ, – возгласил шаман. – Король Гавайки, Апаи, Эвава и Маори. Р-ог Юинта, сын и ближайший наследник нашего последнего, недавно усопшего короля.
На голову Роуга возложили диадему Те Юинты, сплетенную из серебряных и угольно-черных прядей.
– Он и никто другой, – снова возгласил шаман.
Именно в этот момент любой член племени мог оспорить законность коронации.
Гробовая тишина.
Приблизились вожди, вложили в ладонь Роуга, на манер скипетра, королевское боевое копье Те Юинты, и тут снова начался полный бедлам.
Теперь оставалось совсем немного – в одиночку убить мамонта и тем доказать свое королевское право главенствовать над племенем.
***
Ганимедский мамонт – еще один пример вселенской эксцентричности матери-природы (Деми Жеру предпочитает именовать ее «Космическая Maratre»
<мачеха (фр.)>), которой помог в силу сил своих и возможностей и человек.
Свинина – один из самых любимых продуктов питания обитателей Солнечной системы (отвлекаясь от всяких тронутых религиозных сект). А свиньи – народ просто восхитительный. Они умны, активны и обладают необыкновенной способностью к адаптации. Ни в коем случае не думайте, что свиньи любят возлежать в прострации и распространять вокруг себя нестерпимую вонь; этим занимаются только те несчастные представители гордого свинячьего племени, которых держат в грязных стойлах и откармливают до умопомрачения отбросами и помоями. Это прекрасно знает любой, наблюдавший чистую шуструю свиноматку, весело резвящуюся на лугу в окружении толпы столь же радостных поросят. К сожалению, когда свинина ценится на килограммы, свинине этой самой приходится валяться в грязи – для поддержания избыточной массы – и она жирно хрюкает и постоянно воняет, а именно в таком жалком состоянии и наблюдает свиней большая часть человечества.
