Эмиль Брагинский - Московские каникулы
– Тормозить поздно! – справедливо заметил Гриша.
– Но я, как ты назвал эту водку, да, я сама стану спотыкач…
Гриша налил по третьей.
– Это уже пьянство, ты меня спаиваешь! – обиженно протянула Лучана, а Гриша не согласился:
– Неправда! Терпеть не могу пьяных женщин!
Лучана высоко подняла рюмку, сердечную, конечно:
– Поехали!
– Чин-чин! – чокнулся с ней Гриша.
Вечер уже овладел городом. Деревья во дворе виднелись черной графикой. Единственный фонарь не горел. В комнате свет тоже не горел, потому что его никто не зажигал. Слышался беспричинный смех, какие-то малозначащие или ничего не значащие слова. Однако мужчина и женщина находились не рядом, а на некотором расстоянии друг от друга. Гриша не торопил события. В ожидании есть своя прелесть. В преодолении расстояния тоже есть своя прелесть. Прелесть была уже в том, что здесь, в его комнатушке, руку протяни – ощутишь, находится дивная итальянка.
– Что-то совсем темно, – пожаловалась Лучана, – зажги хоть что-нибудь!
– Тебе плохо?
– Нет.
Гриша включил настенную лампочку:
– Так лучше?
– Так я тебя вижу.
– А раньше ты меня не видела?
– Нет.
– Да!
– Нет!
– Нет! – вдруг повторил Гриша, и Лучана тотчас нашлась:
– Да!
Опять засмеялись.
– Скажи, – вдруг совершенно серьезно, насколько может быть серьезен прилично подвыпивший человек, спросил Гриша, – у тебя сейчас есть кто-нибудь?
Последовал чисто женский ответ:
– Дай мне яблоко!
– Кто он? – Гриша яблоко передал.
– Муж.
– Муж не считается.
– Есть, ты… – Лучана вгрызлась зубами в яблоко, поморщилась, отбросила. – Кислое… Знаешь, мой первый муж был художником, он рисовал рекламы…
– Чихать я на него хотел! – отозвался Гриша.
– А второй муж – адвокат.
– И на него тоже чихал! – Гриша не был оригиналом в своих оценках. – На первый-второй рассчитайсь!
Лучана не поняла:
– Что ты сказал?
– Я сказал, что у меня вообще не было первой жены, сразу появилась вторая!
– Такого не может быть!
– Может!
– Не может!
– Может! – Гриша сделал шаг вперед и обнял Лучану. Лучана подумала, подумала и… высвободилась:
– Хотя в вашей стране может быть все. Вот я сдавала в багаж мертвую собаку, и только у вас мне могли всучить живую! Хочу танцевать!
Гриша снова засмеялся:
– Ты не можешь танцевать, свалишься, ты пьяная, ты надралась!
– Чепуха! – Лучана гордо выпрямилась, гордо тряхнула головой, золотые волосы гордо прошуршали по плечам. – Смотри, что я умею!
Она высоко задрала ногу, оставшись стоять на одной ноге, и при этом руками ни на что не опиралась. Гриша не мог скрыть восхищения:
– Фантастика, браво! Потрясающе! Как это у тебя получается?
– Я сейчас выступаю в цирке! Я водкоустойчивая, можно так сказать?
– Тебе все можно! А на другой ноге можешь?
– Пожалуйста! – Лучана переменила ногу. – Сколько ни выпью, могу стоять на одной ноге, как аист!
– А на двух можешь? – задал коварный вопрос Гриша.
– На двух сложнее! – Лучана стала на обе ноги и повалилась в кресло.
– Еще примем? – спросил Гриша.
– Нет, – решительно отказалась Лучана, – я уже наполнена по самое горлышко!
– Тогда смотри, что я умею! Вставай!
– Зачем?
– Будешь на страховке! – И Гриша полез на подоконник.
Лучана в испуге вскочила и подбежала к раскрытому окну:
– Ты выпадешь!
– Никогда! – Гриша явно что-то задумал. Он, покачиваясь, встал на подоконнике в полный рост. – До трех считать умеешь?
– До трех?
– До трех.
– Не пробовала, но я попробую!
– Ну! – поторопил Гриша. – А то я действительно вывалюсь!
– Раз-два-три! – протараторила Лучана.
При цифре три Гриша спрыгнул с таким расчетом, чтоб оказаться возле Лучаны, крепко обнять ее и поцеловать в губы.
Целовались долго. Это был лишь один продолжительный, нет, долгий, нет, очень долгий, нет, немыслимо долгий поцелуй. А когда отпрянули друг от друга, Лучана попросила, все еще задыхаясь:
– Здорово! Полезай еще раз на подоконник, еще раз спрыгивай, я умею считать до трех!
Но Гриша внезапно протрезвел. И сразу стал грустным:
– Нет! Для тебя это так, развлекаловка, приключение, легкие римские каникулы…
– Московские каникулы… А для тебя вот так вот, с ходу, с подоконника, большая любовь? – В голосе Лучаны не было насмешки, разве тоже прозвучала грустинка.
– Любовь? Не знаю, – тихо говорил Гриша, – но потрясение есть, это точно, и я ухожу ночевать в машину!
Лучана мгновенно вспылила, кстати, было от чего вспылить:
– Ты просто боишься!
– Да! – Гриша схватил плед, поколебался какое-то мгновение, а затем решительно шагнул к выходу, но Лучана преградила ему путь:
– Это я ухожу в твою дырявую машину! – Она вырвала плед. – Я тебя ненавижу, нет, хуже, я тебя презираю! – И, оттолкнув Гришу, ногой ударила по двери. Дверь распахнулась.
– Ты ведешь себя, как капризная миллионерша! – Гриша пребывал в растерянности, понятия не имея, как ему следует поступить.
– Я и есть миллионерша!
Последнее, что успел крикнуть ей вдогонку Гриша:
– Брюки бы надела, простудишься! В плед завернись!
Ответом ему был стук каблуков.
Теперь уже Гриша выглянул в окно, но что-либо разглядеть в кромешной тьме было невозможно. Фонарь, который торчал на столбе посередине двора, по идее должен был гореть, но он не горел, как и многие его собратья в столице и других городах нашей страны. Не освещать улицы, а тем более дворы, – это уже наша устоявшаяся традиция.
Лучана вылетела на улицу, подбежала к машине – найти ее, даже в темноте, было несложно, – и тут Лучана поняла, что погорячилась, сразу поняла. Да и как не понять. Устраиваться на ночлег в любой машине – не большой подарок, а в той, у которой нет верха… Нет, конечно, она идиотка, вспыльчивая идиотка. Надо возвращаться обратно, и немедленно, пусть он сам, негодяй, импотент, спит в этом корыте, да, вернуться и там сказать ему – пошел вон отсюда! Это звучит! Пошел вон!
Лучана забралась в автомобиль, с головой замоталась в плед. Она ни за что не унизится до того, чтобы вернуться в дом. Вроде бы попросить прощения. Лучше она замерзнет и умрет в этом проклятом дворе, пусть потом замучают Гришу угрызения совести. Нет, не замучают. У него нет совести. Она его ненавидит и не простит, никогда и ни за что!
С этой мыслью Лучана уснула как убитая.
Гриша, наоборот, никак не мог заснуть. Промучавшись час, не меньше, он встал, кое-как оделся и вышел во двор. Тихонько подкрался к машине… клетчатый плед мерно вздымался и опускался. Человека внутри пледа видно не было, но раз плед дышал, значит, внутри него человек был. Грише полегчало, он улыбнулся, направился обратно к дому и через пару минут спал. Снилось ему, ну конечно, снилось ему, что спит он не один, а с Лучаной. А ей снилось…
Сон номер три синьоры Лучаны Фарини,дочери Джузеппе Кастеллано из Венеции, что держит сувенирную лавку неподалеку от вокзала Санта-Лючиа на ла Писта-ди-Спанья, по-нашему на Испанской линии. Автомобильный сон
Снилось синьоре, что они с Гришей едут из Рима в Ассизи. Есть такой знаменитый маленький городок, где двадцать четыре тысячи жителей и двадцать четыре собора – один другого краше. А самый знаменитый из них собор Святого Франческо, где на втором этаже великие фрески Джотто, авторство которого оспаривают теперь некоторые искусствоведы, но ведь они и должны что-то оспаривать, иначе останутся без работы.
От собора Святого Франческо почти вертикально карабкаются в гору узкие улочки, еще более узкие от выставленной прямо на мостовой дивной керамики. И снится Лучане, что Гриша, который ведет машину, едет куда-то наверх, похоже к самому небу, но на миг теряет бдительность, потому что крепко обнял Лучану и прошептал ей нежные слова.
Он потерял бдительность, и машина покатилась вниз, сшибая и вдребезги разбивая керамику, машина скатывалась вниз, все набирая и набирая скорость. Шум и почему-то холод.
Лучана дико закричала, открыла глаза, и…
…увидала скопище возбужденных людей возле машины, в которой она, Лучана, лежит полуголая, лежит скрючившись, а какой-то наглый тип держит в руках ее плед:
– Под пледом пряталась, сука!
И услыхала разные голоса:
– Машину хотела угнать!
– А кому она, на хрен, нужна, эта Гришкина рухлядь?
– Ей нужна!
– А может, это бомж?
– Бомжи такие колготки не носят, ты посмотри какие – лакированные колготки! – И толстая баба нахально схватила Лучану за ногу.
Лучана опять закричала, громче прежнего.
А мальчишки уже мчались вверх по лестнице, мальчишки заколотили по двери Гришиной квартиры:
– Дядя Гриша! Дядя Гриша! Ваш драндулет угоняют!
Гриша вскочил с постели и как был, в одних трусах и босой, вылетел на лестничную площадку и кинулся вниз. Собака, естественно, кинулась следом.
Во дворе толпа уже расходилась, машина стояла на месте, жива и целехонька, но Лучаны в ней не было.
