Джамал Садеки - Снег, собаки и вороны
Он шел, под ногами шуршали листья, ветер шумел над головой, где-то вверху щебетала птица. Ноги его совсем обмякли и еле двигались.
Еще сегодня утром он бодро шел по этой улице. Был спокоен и весел. В голове роились веселые мысли: он богат, у него прочное положение, хорошее место. От этого где-то в глубине души рождалось сознание своего превосходства. Он часто повторял про себя: «Человеку важно понять, как нужно жить… Самое главное — найти свою линию, и тогда жизнь сама пойдет тебе навстречу».
Кемаль считал, что ему, собственно, недостает теперь только одного — машины. Но и ее при желании он скоро будет иметь.
Он уже прикидывал, какую из новых моделей (американскую, немецкую, французскую, русскую) выбрать.
Придя на службу, он поудобней располагался в кресле и брался за бумаги. Ставил подпись у графы «Начальник», недовольно поглядывал на капли дождя, сползающие по стеклу, и брюзжал:
— Опять этот проклятый дождь., чтоб его…
Потом просил служителя закрыть окно; зажечь свет и добавлял про себя:
— Вот теперь лучше, а то никак не могу сосредоточиться…
…Сухие листья шуршали под ногами, шумел ветер, где-то щебетала птица, ноги сами несли его вперед… Внезапно в этом шуме Кемаль различил новый звук, заставивший его остановиться. Он прислушался. Струи ручья, прокладывавшего себе путь среди камней и сухих листьев, наполняли улицу звонким, мелодичным журчанием.
А ноги сами уводили Кемаля прочь, вперед, на ту сторону улицы… И вот уже голоса воды, ветра, птицы остались позади. Несколько мгновений они еще звучали. Потом звук становился все слабей и слабей и наконец совсем смолк.
Подошел автобус, Кемаль сел. Машина тронулась. Осенняя листва чинар красными вспышками замелькала перед глазами. Кемалю было явно не по себе. Сиденье казалось неудобным, хотелось встать и выйти.
Он огляделся. Лица у пассажиров холодные, отчужденные. Все сидят, неподвижно уставившись перед собой. Кто-то дремлет. Прямо перед ним сидят двое: один молодой, другой постарше. Судя по грязной одежде — рабочие. Тот, что постарше, видимо, продолжал разговор:
— …А теперь, как с утра выхожу из дому, весь свой день знаю — куда пойду, какая будет работа, когда смена кончится. Как-никак пятнадцать лет туда и обратно, каждый день.
Голос звучал устало, тягуче.
Рядом с Кемалем опустился новый пассажир. Кемаль взглянул на него — где-то встречал он это лицо. Он разглядывал соседа, но тот даже не почувствовал на себе чужой взгляд. Да, где-то он уже встречал его, — думал Кемаль, откинувшись на спинку. До сегодняшнего дня он никогда не обращал внимания на автобусных пассажиров. Обычно у него сильно закладывало уши от шума мотора, от людских голосов. Взгляд его привлекла женщина с маленькой девочкой. Она неподвижно сидела как раз напротив, а ребенок болтался в проходе. Девочка была очень худа, ноги торчали из-под платья, которое уже давно было мало ей. Руки вцепились в поручни, но каждый толчок машины швырял ее то вперед, то назад.
— Я всегда выжду минуты две, подойдет автобус посвободней, я сажусь и еду до самого конца… — услышал Кемаль голос молодого рабочего.
Каждый думает только о себе. Вот этот не хочет уступить место, а женщине и в голову не приходит подвинуться и усадить с собой ребенка. Люди стоят рядом, близко, но как они далеки, как чужды друг другу… Мысли Кемаля отвлек старик, только что вошедший в машину. У него было изможденное, морщинистое лицо. Опираясь на палку, старик двинулся вперед. Прошел мимо, кивнул головой в их сторону. Кемаль не понял, к кому обращен этот кивок, его сосед все так же неподвижно восседал рядом, устремив взгляд в пустоту.
Кемаль стал смотреть в окно. Все, что он видел там, многократно проходило перед его взором. Человеку остается быть только наблюдателем, только зрителем, подумал он.
Автобус остановился, оба рабочих вышли. Кемаль наблюдал, как пожилой первым сошел по ступенькам и зашагал. Пятнадцать лет проделывать один и тот же путь!
— «Неужели жить — это значит двигаться по прямой, туда-сюда, туда-сюда?» — спросил себя Кемаль. Он посмотрел на чинары, росшие по обочинам. Они убегали назад, вытянувшись в одну линию. Автобусы и автомобили тоже выстраивались в нескончаемые линии и бежали друг за другом… Мысли Кемаля тщетно метались в поисках смысла этих построений.
…Всякий раз, возвратись с работы, он обедал и ложился отдохнуть. После сна слушал радио, удобно вытянув ноги, пил чай. Если в управлении была срочная работа, одевался и уходил снова.
По пути покупал газету, в автобусе успевал просмотреть основное и, скатав ее, выходил. Поздно вечером он проделывал тот же путь назад. Переодевался, усаживался к телевизору в ожидании ужина. Опять разворачивал газету, выискивая то, что не успел прочесть по дороге. Несколькими словами перебрасывался с женой. Потом они гасили свет и уходили спать…
Раз в неделю кино или театр, раз в две недели семейные встречи, встречи с людьми своего круга. Раз в год выезд к морю на купанье… «Значит, это и есть жизнь? — опросил он себя. — Выучиться, жениться и потом, пользуясь полученными от этого преимуществами, идти все время в одном направлении, по одной прямой?..»
Кемаль взглянул за окно. Автобус шел по своему всегдашнему маршруту. Мимо проносились знакомые магазины, вывески. Люди появлялись и пропадали.
Люди трудились, старели и изнашивались ради того, чтобы раздобыть деньги и иметь возможность осуществить это движение оттуда — сюда и отсюда — туда. Чтобы жизнь, как машина, все время двигалась взад-вперед, по одной линии. И чтоб человек, сидящий в этой машине, соприкасался, общался и разговаривал лишь с определенной группой знакомых лиц. Чтобы волновали его лишь мелкие события. Чтобы не пробудилось в нем желание распрямиться и действовать, чтобы не заговорила в нем смелость и отвага… способность далеко видеть, способность чувствовать… думать…
Вот так сам он будет двигаться и двигаться по своей прямой, как кукушка на часах… выскакивать и исчезать… работать, стареть и превращаться в рухлядь, и все ради того, чтобы хорошо поесть, хорошо поспать, хорошо…
Кемаль закрыл глаза. Он знал, где он сейчас находится, куда пойдет автобус. Что передадут по радио. Что напишут в газетах.
— Сейчас половина пятого, сегодня суббота. Я живой… я живу… я… я… знаю… — растерянно произнес он.
В ушах звенел голос ручья, этот голос нарастал, ширился, пока не заполнил все нежным, мелодичным журчанием.
«Разнести бы эту проклятую прямую! Хоть бы в пропасть въехала проклятая машина!» — сказал про себя Кемаль, а потом услышал свой прерывающийся голос:
— Ты знала, Парвин… ты знала… куда ехать, куда идти.
Его остановка. Он вышел из автобуса. Небо все такое же хмурое и сумрачное. Ветер сгибал деревья, рвал сухие листья.
Ноги несли Кемаля по знакомой дороге. Ветер ерошил волосы, засыпал глаза пылью.
Вот бакалейная лавка. Старик хозяин возился на пороге с мангалом. Он улыбнулся Кемалю, сказал, потирая руки:
— Сильно похолодало… зима идет…
Кемаль купил пачку сигарет и спички. Закурил. Пошел дальше. Над головой громыхнуло, деревья зашумели. Пыль змейками поползла по улице, стала подниматься в воздух. Кемаль успел добраться до управления, когда на тротуар упали первые крупные капли.
Он поднялся по лестнице. Вышел служитель, распахнул дверь. Кемаль прямо прошел к своему столу, сел. Перед ним лежала пачка писем и бумаг. Мельком проглядев их, задержался на одном, адресованном ему письме: «Глубокоуважаемый заместитель управляющего…»
В нем поднялось отвращение. Он опять закурил, рассеянно оглядывая новые, сверкающие полировкой столы и стулья, стараясь сосредоточиться. Встал, подошел к окну. Прислонившись к стене, он, следил, как серый папиросный дым, покружив у лица, уплывал в глубину кабинета и таял. Потом стал слушать, как шумит за окном ветер и дождь.
Когда-то, много лет назад, он за один присест сочинил целое стихотворение, воспевающее ветер и дождь. Оно было напечатано в журнале. А сейчас он никакими силами не может вспомнить из него ни одной строки.
Это все было таким далеким теперь, таким чужим. Он просто не понимал, как, в каком состоянии мог написать стихи.
Дверь открыл начальник:
— Ну и дела на небесах… ну и дождь, — сказал он, усаживаясь.
Кемаль предложил ему сигарету и снова отошел к окну. В ушах его звучал только дождь. Откуда-то издалека долетала прекрасная, печальная мелодия. Казалось, будто звонкий ручей прокладывает себе дорогу среди камней и бежит, бежит вперед.
Начальник заговорил снова. Его низкий, сиплый голос сливался в ушах Кемаля с шумом дождя:
— По закону он должен был бы потерять поставки, но они там смазали кого надо, так что все в порядке…
Кемаль все смотрел на улицу. Деревья стояли совсем мокрые. Капли дождя, словно жемчужины, скатывались по стеклу. Ветер громыхал крышей.
