Алексей Слаповский - Победительница
– Да ладно тебе, – он непробиваем.
– Может, вы там пивка выпили и покурили? Помужски? – предполагаю я.
– Да, – отвечает бывший. – Почему нет? Ну, бил меня отец по губам за сигареты, а мать по голове кастрюлей, когда я впервые выпил. Что дальше? Все равно начал и курить, и пить. При этом заметь, не алкоголик.
Это верно, он не алкоголик. И вообще, ведя богемный образ жизни, скорее человек умеренный – лишнего не выпьет, вреда себе не причинит. Потому что любит себя, в отличие от меня. Умеет себя любить.
Я продолжаю допрос:
– Ты так его приманиваешь?
– Объясняю, – терпеливо вталкивает он мне, дурочке. – Не приманиваю, а понимаю неизбежность некоторых вещей. Он пил бы пиво на улице и курил по подъездам – это лучше?
– Лучше вообще не пить и не курить!
– Слушай, это примитивно, – говорит он, добродушно соболезнуя моей одноклеточности. – Человек не сводится к таким простым вещам. Это всего-навсего привычки. Да, не очень хорошие. Но главное не в этом.
– Главное – он потерянный ребенок! Он даже не знает, кем хочет быть, он никем не хочет быть.
– Ты напрасно, – говорит бывший. – Он сказал, что его компьютерный дизайн интересует.
Я затыкаюсь.
Что-то говорю и быстро сую телефон в карман джинсов, чтобы избежать искушения разбить его об асфальт.
Вот так. Мама с сыночком ведет долгие беседы, рассказывает ему об интересных профессиях, сынок посмеивается и уверяет, что собирается, как отец его одноклассника, заняться сбором пищевых отходов. Простой и гениальный бизнес: папа одноклассника по всей Москве поставил бачки для этих самых отходов с крупными веселыми надписями: «Осталась еда – кидай сюда!» Это действует, люди выкидывают туда, а папа собирает и кормит этими отходами тысячи подмосковных свиней, выращиваемых на огромных свинокомплексах.
А папе сын признался: компьютерный дизайн ему по сердцу. Вот так вот с ходу выдал заветное.
Я дура, говорю я себе, покупая по пути домой пива и пачку сигарет. Есть смысл рвать нервные кончики и тратиться, когда видишь результат и благодарность. А если результат сомнителен и благодарности никакой, то зачем? Нет, конечно, женщина экзистенциальна по сути своей, и самое странное в мифе о Сизифе то, что Сизиф мужчина. Но не настолько же! Всё, хватит. Пора подумать о себе.
Но трудно думать о себе тому, кто от этого отвык. Я отправляюсь в салон красоты, я иду по магазинам и наряжаюсь, я целых два раза посещаю выставки чего-то там и целый раз – театр. Но за каждую минуту, потраченную на себя, я расплачиваюсь угрызениями совести, каждая купленная себе вещь кажется украденной у сына, я поняла, что загнала себя в тупик, а в одиночку выход из тупика найти трудно. Искать же его с теми, кто тебя знает такой, какая ты есть, еще труднее. Нужен новый человек, который тебя не знает. Он увидит тебя другой, и этим поможет открыть в себе что-то новое. Начинается этап поиска через множество каналов, а их действительно уйма – компьютерные серверы знакомств, электронные свахи, чаты, блоги, начинаешь в это играть и заигрываешься, потому что там ты представляешься какой угодно, имеешь любую внешность, любой возраст. Но, опомнившись, вспоминаешь, что ищешь кого-то не для своей виртуальной двойницы, а для себя... При этом есть в этом чтото неприглядное, почти как в мастурбации, хотя некоторые и в этом не видят ничего особенного. В самом деле, а что такого?
Познакомившись с мужчиной в реале, первым делом просишь его:
– Послушай, не говори никому, что мы познакомились через Сеть. Ладно?
– А какая разница?
– Тебе трудно?
– Нет. Но смысл? Один человек искал и нашел другого человека – обычное, естественное дело.
– Может быть. Но все-таки.
– Хорошо. Мы встретились в метро?
– Да. Нет. Как-то уж очень... В толпе знакомиться...
– Понял. Мы встретились на рауте. На дипломатическом приеме. На открытии выставки художника Репкина-Дедкина или на премьере фильма режиссера Бабкина-Внучкина. Или кутюрье Жучкин-Кошкин нас пригласил на показ весенней коллекции своего ученика Мышкина. Выбирай!
– Перестань. Просто ты обратился ко мне по делу.
– Чем это лучше, не понимаю?
– Ну... Элемент случайности. Непреднамеренности.
– Это так важно?
– Для меня – да.
К счастью, мужчина оказывается покладистым. И вообще хорош во всех смыслах. Все становится стабильным. А главное – ты, Володечка, выравниваешься. Причем такое ощущение, что не благодаря, а вопреки. Выравниваешься сам. Начал опять старательно учиться, хоть и не по всем предметам, перестал басить – уже потому, что голос оформился, стал твердым и ни к чему демонстрировать его стальность. И действительно ты всерьез заинтересовался дизайном.
– Это теперь главная профессия, – говоришь ты. – Мир давно уже создан, его надо только оформить. Что есть мир вообще? То, что мы ощущаем, в первую очередь – видим. Так что я творец вашего мира, господа. Я сделаю его таким, каким захочу.
И мне бы радоваться, но что-то мешает. Обретенный мужчина при всех его достоинствах раздражает всё чаще и чаще. Сначала я не понимаю этого, потом доходит: он раздражает уже тем, что может обойтись без меня. Я пытаюсь сделать его большим ребенком, а он не хочет этого, хотя иногда ему приятно – как приятно бывает слегка, немучительно поболеть, лежа в укутанном тепле, принимая горячий чай и неназойливо капризничая. Я хочу от него ребенка – он категорически нет.
Наконец я осознаю, что тоскую по тем трудностям, которые из года в год не давали мне нормально жить. По усталости, по недосыпанию, по ссорам с непокорным сыном, по мечтам о мужчине если не идеальном, то просто приличном...
Мы расстаемся. Ты ничего не понимаешь, я ничего не понимаю, никто ничего не понимает. Неизбежность.
Мне опять трудно – и опять хорошо. Пусть поплохому хорошо, неважно, но зато я опять принадлежу себе. Своим трудностям, ошибкам, глупостям, да. Но – себе. Нет ничего важнее. А те переломные годы, Володечка, когда мне казалось, что я принадлежу тебе, это и была форма моей самопринадлежности. Понимаешь меня? Нет? Неужели понимаешь? Тогда объясни мне.
Я тороплюсь, мне столько нужно вспомнить – и то, что было, и то, что могло быть.
Могло быть: твой приятель и сосед, старше тебя на два года, приглашает тебя в гости. Тебе это льстит. Сосед осторожен, он как бы просто – пообщаться. К нему приходит девушка – твоя ровесница. Красивенькая такая девушка. Взрослая. Такие нравятся робким мальчикам вроде тебя. Впрочем (это самое неожиданное для меня), ты оказываешься отнюдь не робок. Ты узнаешь, что сосед-приятель торчит на наркотиках и девушку подсадил тоже. Ты бросаешься в борьбу за нее. Сначала она сама просит, но потом не рада – ты изо всех сил пытаешься ее ограничить, спасти. Ограничений она не переносит. Ругает тебя, клянет. Говорит, что, если бы ты понимал, что это такое, тогда имел бы право так себя вести. И ты решаешь попробовать, чтобы показать свою силу...
Нет, не могу, не хочу дальше рассказывать.
Это история твоего двоюродного брата, Володечка, Эрнеста, младшего сына моей сестры Лары. Его давно уже нет в живых, как и Лары. Но Лара пережила его на девяносто шесть лет. И никто не гарантирует, что чего-то подобного не произошло бы с тобой...
Письмо одиннадцатое
Володюшка! Суффикс «ушк-юшк», объясняла я иностранцам, которых учила русскому языку, обозначает старинную задушевную интонацию по отношению к явлению, предмету или человеку – матушка, волюшка, полюшко, соловушка. А имена звучат – Настасьюшка, Марьюшка, Никитушка... Им это очень нравилось, они начинали называть так своих товарищей и себя: Джонушка, Леслюшка, Ченушка, Мохамедушка, Абхиманьюшка, Ришабхаскандханьюшка и т. п. Пришлось объяснять им, что это необязательно, есть много способов назвать человека ласково: Володик, Володенька, Володечка, Вовик, Вовочка. Или – Петенька, Петяша, Петруша, Петушок, Петюня, Петечка, Петюнчик, Петеныш, Петяшечка – до бесконечности. Их это потрясало. Я и сама задней памятью потрясаюсь богатству русского языка, который мы так бездарно утратили. Впрочем, утраченными в значительной мере можно считать все языки.
Володюшка. Володенька, Володечка.
Нет, в других языках тоже были уменьшительные имена.
Как это... Что-то стучится мне в память.
Ага, вот!
Elizabeth, Elspeth,
Betsy and Bess,
They all went together
to seek a bird’s nest.
They found a bird’s nest
with five eggs in,
They all took one and left four in.38
...
Опять забыла, что писала тебе в раньшем письме, а перечитывать почему-то опять боюсь. Потом перечитаю всё сразу. Или вообще не буду перечитывать.
Кажется, я так и не рассказала о втором конкурсе красоты, где я одержала оглушительный триумф.
Всё было немного необычно, а верней сказать, много необычно, совсем не так, как в первый раз. Мне выделили отдельную комнату для одевания. Наряды были лучшего качества. Со мной общались с самого начала как с гарантированной королевой красоты. Везде я чувствовала чье-то заспинное влияние и предполагала, что оно исходит от моего чудовища, как я уже привыкла мысленно называть его.
