Ингвар Амбьёрнсен - Вид на рай
Все это ерунда, если подумать серьезно. Даже если и осталась боль воспоминаний. Зато теперь при виде прилежно работающей за швейной машинкой Лены Ольсен я впал в сентиментальность. О Лене Ольсен, вероятно, можно сказать разное, у нее есть свои особенности, как и у всех нас. Но одно утверждаю я с уверенностью — под ее быстрыми энергичными пальцами находилась не материя, предназначенная для военных мундиров. Скорее всего это были джинсы и джинсовая рубашечка для малышки Томаса; на них сейчас нашивали обычно элегантные небольшие аппликации очень ярких расцветок. Матери мыслят теперь иначе, Эллинг. Они желают теперь, чтобы их маленькие мальчики дурачили головы девчонкам уже в детском садике. Я достаточно насмотрелся, имею право сделать такие выводы. Небольшие группы детей по дороге домой из сада или из дома в сад, шествующих внизу по дороге. Все еще с подгузниками в джинсовых штанах, но с модными кепочками на головах и разноцветными шарфиками.
Разумная мать-одиночка за швейной машинкой. Ребенок спит. От друзей и родственников она получила разные лоскутки и старую одежду. Теперь под ее ловкими руками это старье преобразуется в новые одеяния для нового потребления. Подобный женский образ складывался в нашем мире тысячелетиями, но вековая традиция теперь находит свое выражение на иной, новый лад. Пришло ли бы моей маме в голову приделать аппликации, к примеру, в виде красной розы из шелкового носового платка на штанинах моих брюк. И тем более на штанинах военного образца. Нет. Определенно нет. А вот Лена Ольсен делает это. Она делает это, напевая мелодию «Люси на облаке с диамантом». Напевает и думает о своем бывшем муже. Улыбается слегка насмешливо. У него ведь были положительные стороны… Несмотря ни на что. В сравнении с другими, конечно. Изменял, да. Но никогда не бил. (За исключением одного-единственного раза, это было в кемпинге на севере Норвегии…) Только-то… Ах, глупости. Что же было, собственно говоря? Тоска по нему не проходит. Протягивает по привычке правую руку и ищет его сильную спину, еще не проснувшись по-настоящему в воскресенье утром. Да, теперь ей ничего другого не оставалось, как повернуться спиной к стенке и рассмеяться, вспомнив о его сильных мускулах, когда он делал утреннюю зарядку. Тогда… только чувство отвращения и раздражения, теперь… она громко рассмеялась. Теперь все выглядело безобидным пустяком. Несмотря ни на что! Но причина разрыва отношений и ухода не в этом. Нет. Она ушла от него, потому что время требовало от нее жертвы. Она ушла, потому что дух времени приказывал ей, толкал ее на этот поступок, поскольку она не любила его сильно и пламенно, той пылкой и страстной любовью, которую Голливуд ввел в практику и определил как жизненную норму для всех.
Прекрасно. Но неужели было все так просто? На самом деле, без преувеличений? Настолько жестоко, невыносимо? Или только так показалось? Нет нужды отрицать последнее. Современные разводы по своему характеру отличаются в значительной мере от прежних. В моем классе в начальной школе все дети были из семей разведенных родителей. Мама Гуннара выбросила отца Гуннара, то есть она выдворила его из дома со всеми вещичками, потому что он был алкоголиком. И еще до того как стать настоящим алкоголиком, он проявлял жестокость. По отношению к Гуннару и к его матери. Мы, жители домов-блоков, знали об избиениях. Поэтому расторжение брака одобрили. Причина была, и довольно веская. Мужчина изменился странным образом, превратился в животное, отвратительное животное. Переход от Казановы к волку, у женщины и ребенка не было живого места на теле. Тогда произошел развод. Теперь статистика дает другие сведения. И выводы потрясают… Незначительная ссора, спор-дискуссия по поводу того, кто будет мыть посуду или кто съест последнюю картофелину, ведут к распаду семьи. Неудачное совокупление, оргазм не получился у одного из партнеров: собирай свои манатки и катись на все четыре стороны; иди, куда глаза глядят. Но ребенок остается здесь!
Я был бы самым последним негодяем, если бы позволил себе обвинять Лену Ольсен в том, что она нашла простое решение семейной проблемы. Но право размышлять и удивляться у меня есть. Пыталась ли она отнестись ко злу по-доброму? Пытались ли она посмотреть с юмором на очевидные ошибки и промахи своего мужа? Были ли его связи с другими женщинами достаточно крепкими, чтобы разорвать вмиг их отношения? А что с ребенком, несчастным малышкой Томасом? Новая жизнь в чужом мире. Разве не чувствовали они оба, что посещения отца каждое воскресенье были недостаточны для малыша? Нет, они знали это! И все равно выбрали развод. Они выбрали способ жизни, руководствуясь собственным эгоизмом. И я, между прочим, говорю они, во множественном числе, так как имею на то все основания. Я хорошо понимаю ее отчаяние и гнев, поскольку он лгал постоянно, самым что ни на есть дешевым манером — насчет сверхурочных часов или семинаров, а сам пользовался случаем, любой минуткой, чтобы совокупиться с первой встречной женщиной. Толстой или тонкой, для парня не имело значения. Почему он занимался этим? Что толкало его? Не стоит болтать об этих инстинктах. Не люблю. Инстинкты можно контролировать. Он не думал о своем мальчике, когда пользовался любовью той или другой женщины, совершенно чужой и незнакомой? Почему? Как можно не думать о своем собственном сыне? Должен признаться, непонятно мне.
Но еще одно важно: сказанное не означает, что Лена ни в чем не повинна. Попытаемся посмотреть на событие с современной точки зрения. Нечто произошло? Да. Муж Лены Ольсен во время неофициальной встречи молодых юристов прелюбодействовал с бывшей сокурсницей. Он не думал никому причинить зло. Никому. Произошла случайность (как это нередко бывает в жизни). Случайная встреча в туалетной комнате. Она стоит, наклонившись вперед, и моет руки после визита в уборную. Он оказался здесь по своим, тоже неотложным делам. Теперь предположим следующее: она наполовину шутя, наполовину всерьез (из-за неожиданного интереса к проблеме, где алкоголь, безусловно, сыграл свою роль) просит его позволить понаблюдать, как он мочится. А почему бы, собственно, и нет? Что может быть более невинного в этом? Он помнит отдаленно ее присутствие на лекциях, она хорошо помнит его неуклюжие резиновые сапоги. Прошли годы, с тех пор как они виделись в последний раз. Сексуальных отношений между ними никогда не было, даже если нечто интимное и наблюдалось в тот далекий июньский вечер, когда праздновали ночь Ивана Купалы на Грасхольмене. (Разразился внезапный ливень.) И как раз это несостоявшееся в прошлом половое сношение словно напомнило о себе сейчас, заполонило воздушное пространство небольшой и узкой туалетной. Да, возбуждение наличествует, да еще какое! Оно возрастает и в ней, и в нем. О любви не может быть и речи. Но возбуждение присутствует: в конце концов, они объединяются, склонившись над раковиной, и само ее желание посмотреть, как он мочится, есть не что иное как проявление подавленного желания игры уже во взрослом состоянии. Снова, будто в детском саду, пришло время для доктора и пациента. Оба хохочут, когда он достает половой член. Он пытается пустить струю прямо. Само собой разумеется, у него не получается, хотя и выпито два литра пива и еще два двойных шнапса с водой. Он нажимает, делает себе больно, но ничего не выходит. Он просит ее сделать вид, будто ничего не происходит существенного. Просит не смотреть именно в этот критический начальный момент. Веди себя, словно ты прогуливаешься, Туне. Говори о чем-нибудь обычном. Пересчитай основные законы и правила. Пожалуйста, ради тебя готова на все. Она садится на корточки позади него, вплотную к двери и хлопает руками по бедрам. Сначала сильно, почти с шумом и треском, потом легче и легче. Двигающиеся ноги медленно расползаются в стороны. Одновременно она копирует голос Тора Эрлинга Стаффа[18], сначала громко, потом тише и тише. Ее нижняя губа дрожит почти по-настоящему. Она ведет процессуальное дело, ее задача оправдать пожилого мужчину, фактически дедушку, использовавшего свое свободное время не по назначению… он не желал рассказывать внукам сказку о волке и Красной Шапочке, а желал…
Потом начинается это. Чистейший ниагарский водопад. В мгновение ока сокурсница тут как тут и наблюдает все. Еще нет секса, пока еще. Преобладает неподдельный познавательный интерес, почти научного характера. Что касается мужа Лены Ольсен, так здесь дело обстоит несколько иначе, хотя он также далек от мыслей, настойчиво внушаемых порнографическими журналами и пытающихся представить извращение правдоподобием и нормой. Ни бывшая сокурсница, ни он не чувствуют себя сексуально возбужденными от мочеиспускания. Более того, если бы им пришлось увидеть нечто подобное в журналах или фильмах, они отвернулись бы с отвращением. Или незлобно посмеялись бы. Это не их стиль — мочиться друг другу в рот или в ухо. Однако налицо факт: муж Лены Ольсен теперь сексуально озабочен. Не по причине мочеиспускания, само собой разумеется, поскольку это для него совершенно нормальный ежедневный процесс. Интерес сокурсницы побуждает его к действию, толкает на решительный шаг в этом направлении, способствует превращению прозаического действия в нечто из ряда вон выходящее, да, можно даже сказать сверхдерзновенное. Рассматривала ли когда-нибудь Лена Ольсен его половой орган с таким интересом? Безусловно, да. Но не во время мочеиспускания. Он не допустил бы этого, сам не хотел бы. Боже сохрани! Но экзотическое в каждодневности побеждает, в конце концов, и побуждает его половой член медленно подниматься, по мере того как струйка мочи становится тоньше и меньше. Следует помнить именно об этом: экзотическое в каждодневности. На этой основе зиждется вся неверность. Не знаю, откуда у меня познания в этой области, поскольку сам не имел возможности их получить, но верю, однако, что так оно и есть на самом деле. Двое теперь владеют маленькой тайной, не совсем обычной. Не совсем обычной, в ней есть нечто нездоровое. Не в том смысле, что следует бояться или стыдиться ее. Нет. Но двое отныне, как бы повязаны одной веревочкой, чувствуют свое сплочение и единение, у них есть общее, о чем другие, приехавшие на встречу, не ведают; они сидят в лекционном зале или на кухне, едят и пьют, слоняются по комнатам и не подозревают о тайном союзе двух людей. От единения к совокуплению: такая ситуация теперь возникла между двумя, каждый переживает сексуальное сцепление как логическое следствие одного события. Она полагает, что научное изучение мочеиспускания у мужчины неожиданно подействовало на нее, она потеряла над собой контроль. Он давно уже потерян. Просто и прямолинейно на мужской манер. Стоит, подобно мальчишке, и держит в руках свой половой орган. Горя от нетерпения, как представляет себе Лена Ольсен. Нет. И еще раз нет. Но, как бы это точнее сказать, событие принимает серьезный оборот. Прерывистый смех, тяжелое дыхание свидетельствуют об этом. А когда она прикладывает свою прохладную руку… все идет так, как и должно идти. Эта часть истории неинтересна. Не только для нас, стоящих вне ее, но также для двух исполнителей. Лена Ольсен думает, однако, как раз совсем иначе. Она смотрит на случившееся иными глазами. Ей не преминули доложить о происшедшем. Конечно, тайком. Больше всего ее раздражает взаимное физическое притяжение и обоюдное страстное желание этих двух. Кроме того, она полностью искажает ход событий. Тайный доклад всегда означает несвязный текст, отдельные отрывки. Информация поступила, по всей очевидности, от стоящего под дверью и подслушивающего пьяного. Лена Ольсен твердо уверовала, что сокурсница пародировала (причем блестяще) адвоката Верховного суда во время самого полового акта. Для нее поведение мужа, таким образом, становится не только фактом супружеской измены. Хотя что может быть тривиальней случившегося? Нет. Она видит перед собой болезненный половой акт, извращение. И она замыкается в себе, как это обычно делают все, кто разочарован в жизни. Как случилось? В чем моя вина? Где я не досмотрела? Может, он хотел что-то от меня определенное, но не посмел просить по той или иной причине? Хотел, чтобы я голосом Тора Эрлинга Стаффе требовала полного удовлетворения по всем статьям каждый раз, когда он заканчивал? Почему, черт возьми, он открылся именно ей? Почти совершенно чужой женщине? Женщине, с которой он до настоящего момента ничего общего не имел, кроме этого не получившегося сближения на Грасхольме десять лет назад?
