Алексей Мальцев - Призрачно всё...
Эдуард снабдил своего «оператора» самой современной аппаратурой. Скрытые камеры включались и выключались дистанционно, подсветка работала как часы, качество отснятого материала могло удовлетворить самый взыскательный вкус. В некоторых кабинках было установлено две, а то и три камеры, и съемка велась в нескольких ракурсах, что являлось самым последним писком.
Именно благодаря этим съемкам Савелий узнал, что банкирша «порекомендовала» его отца своей пышногрудой сексуально озабоченной подруге Люси. Как зритель, он стал случайным свидетелем не предназначавшимся для посторонних ушей их разговора между кабинками. Признаться честно, Савелий здорово расстроился, услышав, в каком тоне Аленевская отзывается о его отце. Потом, поразмыслив немного, возненавидел отца еще больше.
Сегодня клева не будет!
Притихшее небо, похожее на застиранное платье, висело над городом, предвещая не то грозу, не то ураган. Аркадий помнил, как месяц назад поломало деревья, кое-где оборвало провода, а на одном из санаториев даже опрокинуло крышу на крутую иномарку, что невозмутимо ждала хозяина поблизости на стоянке.
Странно, но в годы его детства такого не было. Он, во всяком случае, не помнил. Дождик лился только теплый, под которым непременно хотелось побегать босиком. Если шел снег, то возникало желание слепить снежную бабу или крепость, а то и в снежки поиграть.
Увы, во времена детства и юности все было по-другому.
Доктор медленно брел по улице Лигатова по направлению к зданию банка. Пусть Жанна запретила ему появляться в ее жизни, но сейчас ему надо было увидеть ее во что бы то ни стало. Какой-то высший смысл виделся доктору в их встрече.
— Госпожа Аленевская сегодня никого не принимает, — заученно отрапортовала девушка в приемной. — Я могу вас записать на послезавтра на семнадцать тридцать…
— Послезавтра я, к сожалению, не смогу, — пожав плечами, как-то сник Изместьев. — Дежурство на «скорой». Разве что подмениться…
Девушка отчего-то смутилась, посмотрела на Аркадия исподлобья:
— Вы врач «скорой помощи»? — дождавшись кивка собеседника, она нерешительно поднялась и направилась к массивной двери, за которой должна была находиться председатель правления банка. — Сейчас я постараюсь сделать что-нибудь для вас. Ваши коллеги спасли моего отца от смерти.
Смутившись, Изместьев не нашелся, что ответить. Через минуту он стоял перед огромным столом, за которым слегка покачивалась в кресле его бывшая одноклассница.
— Мне казалось, мы обо всем поговорили, и к сказанному добавить нечего. — Крутя в пальцах длинную тонкую сигарету, Аленевская смотрела мимо Изместьева, куда-то в сторону окна. Ярко-зеленый пиджак очень шел к ее глазам. — Я не люблю, когда меня не понимают с первого раза. Не отнимай больше у меня время. У меня своих проблем хватает.
— Прости меня, пожалуйста, — кое-как выдавил он из себя. — Я был… молокососом, несмышленым салагой, но… не всю же жизнь мне за эту глупость расплачиваться.
— Не пытайся меня разжалобить, сейчас это не имеет никакого значения, Изместьев. — Банкирша потерла виски указательными пальцами и достала сотовый телефон. — Какая разница, кем ты был: салагой, молокососом? Не важно! Кстати, Люси хотела тебя видеть, я ей позвоню. Ты помнишь, я тебе про нее рассказывала.
— Не говори глупостей, меня не интересует она. Я не могу без тебя… Я только что это понял. Ну хочешь, я перед тобой на колени встану? Я тебя очень люблю, Жан! Пусть я недавно это понял, когда тебя увидел.
— Ты что несешь, Изместьев? Будь мужиком. — Отложив в сторону сотовый, Жанна встряхнула головой, словно это у нее, а не у него случилось помрачнение сознания. — Я навела справки, у тебя жена и сын, ты что городишь?
— Ты… наводила справки?! Значит, ты мной интересуешься. Только одно слово, и я… — он вдруг споткнулся на таком простом, многократно проговариваемом про себя слове. — Раз… разведусь. Только головой кивни. Я люблю тебя… страстно, огненно. Я к-клянусь тебе…
Он лепил и лепил одно слово за другим, не особо задумываясь над смыслом произнесенного. Главное — чувствовать основное направление монолога и ловить момент, которого может больше не выпасть. Внутри все клокотало, не давая остановиться.
Когда на ее лице мелькнуло что-то среднее между брезгливостью и жалостью, у Аркадия в горле застряли все звуки, он споткнулся и начал мямлить. Словно над рекой мгновенно рассеялся туман и со всей отчетливостью проступило: сегодня клева не будет.
Он не помнил, как очутился на улице. Очнулся, едва не угодив под маршрутное такси. Злость на банкиршу, на самого себя переполняла, выплескивалась наружу. Опять, как и двадцать лет назад, в ночь выпускного бала, Жанна оказалась свидетельницей его позора.
Ниже того уровня, которого ему довелось «достичь» только что, он еще не опускался. Дешевка! Тряпка! Слизняк! Каких-то полчаса назад ему казалось, что пробить стену недопонимания, смахнуть налет искусственности, какой-то нарочитой холодности с поведения банкирши — просто. Заставить Жанну вновь стать прежней — элементарно.
Об него вытерли ноги. Кто его толкал в спину? Зачем он сунулся в этот банк?
Как выразился Савелий: «не твоего стойла эта телуха!» Вот! Сынок прав, как никогда: рылом ты для нее не вышел, док! Живи как живешь и не рыпайся. Каждому свое.
Но стоило ему лишь подумать о том, что все могло сложиться иначе, не наделай он столько глупостей в юности, как хотелось взвыть на луну, разорвать на груди рубашку и саму кожу, только бы вырваться из опостылевшей реальности.
Если бы кто-то отмотал назад, словно кинопленку, эти двадцать лет. Стер из памяти все ненужное, что напластовалось за это время. Уж он бы ни за что не упустил свое. Ни за что!
Казалось бы, чего там хорошего: начало перестройки, трезвость, пустые прилавки, талоны, тотальный дефицит, очереди по всему Союзу… И Горбачев с супругой в телевизоре… А вот тянет его туда, тянет, и все тут.
Аркадий вдруг поймал себя на том, что движется в сторону эндокринологической клиники, куда отвез неделю назад Пришельца. Хорошенькое дело! Поверил, что ли? Купился на сладкие сказки о загробной жизни? Как тебя, Ильич, зацепил этот припадочный, а? Аж на подсознательном уровне: тянет, и все тут! Хоть тресни.
Неожиданно его подрезала черная как смоль «тойота камри», за рулем которой восседала очкастая блондинка. Уж не ее ли имела в виду банкирша, предлагая доктору заняться подругой, у которой недавно подстрелили бой-френда.
— Мне Жанет сказала, что мы в отчаянии. Так как насчет вечера при свечах? Или без свечей, что еще лучше.
Он погасил в себе первое желание огрызнуться, послать блондинку далеко-далеко. В конце концов, не так это уж и плохо, когда тебя добивается одинокая состоятельная женщина. Кажется, молодежь на своем сленге таких зовет гагарами.
«Это ненадолго, — успокаивал он себя, — всего лишь эпизод, не более. При первом же удобном случае можно будет ее… послать… Гм…»
— Придется чуть обождать, — причмокнув губами, Изместьев обошел иномарку и мягко плюхнулся рядом с блондинкой. — Сейчас прокатимся в клинику, если не возражаешь, конечно…
— Еще бы я возражала! — хмыкнула Люси, впечатывая доктора в сиденье резким набором скорости. — Я терпеливая, учти. И злопамятная — ничего никогда не забываю.
— Учту непременно.
В поисках Пришельца
«Здесь, конечно, спокойней, размеренней жизнь течет… Словно и войны нет, — рассуждал Аркадий, поднимаясь в лифте на четвертый этаж и осматривая скучающих коллег в застиранных халатах. — Стрессов значительно меньше, динамики почти никакой, дефибриллятором реже пользуешься, в подключичку вкалываешься раз в месяц небось… Только я так, наверное, уже не смогу. Раньше надо было выбирать!»
— Кого? Поплевко, а, аквалангиста этого, — бородатый коллега в тесной ординаторской долго тер затылок, прежде чем ответить Изместьеву на вопрос. Потом неожиданно перекрестился. — С божьей помощью. Его здесь нет и быть не может. С утреца, сердешного, к психам определили. Дезориентация вышла-с! Слава богу, не успел напортачить ничего. А мог бы! Ой, мог бы!
— Что он мог напортачить? — обиделся, словно за родного брата, Изместьев. — И за что его в психушку? Я с ним разговаривал… не так давно. И у меня не сложилось впечатления, что у парня какие-то проблемы… с этим самым.
Коллега подозрительно взглянул на него, шмыгнул носом, затем зачем-то взял стопку историй болезни, да так и остался стоять, прижимая ее к груди, будто щит, на случай если Изместьев вдруг вытащит из-за пазухи шпалер и разрядит в его куриную грудь, не защищенную бронежилетом, всю обойму.
— Стало быть, вы знаете, что он сбежал от нас, — выпалил бородатый, чувствуя себя по меньшей мере защитником Зимнего дворца в горячие октябрьские дни далекого семнадцатого. — И лишь по чистой случайности нам… удалось его обнаружить… Локализовать, так сказать, лазутчика, понимаешь! И где бы ты думал, господи! В гинекологии. Можно сказать, в святая святых.
