Алексей Слаповский - Пыльная зима (сборник)
– Видите, вы даже не даете себе труда поразмыслить. Вы пытаетесь сделать это на плоскости, исключительно на плоскости.
– А-а! – догадался Неделин.
Положив на стол три спички треугольником, он тремя остальными выстроил пирамиду, грани которой, включая нижнюю, и образовывали четыре равных треугольника.
– Вот именно! – сказал Евгений. – А другие и после подсказки не понимают! Привыкли, понимаете, привыкли к одномерному миру! У нас все – единое для всех. Даже партия – и та одна на всех. Даже…[1]
– Даже к духовным ценностям человека мы относимся одномерно, – продолжал Евгений. – Мы говорим о нравственных обязанностях человека, а человек ненавидит то, что он обязан делать. Надо говорить о нравственных ВОЗМОЖНОСТЯХ! Они невелики? Но надо строить мир с учетом их, настоящих, а не пытаться сперва переделать человека. Надо использовать в первую очередь эгоизм человека во имя всего общего блага. И надо отвыкать от одномерности. Знаете этот избитый пример о художнике, который увидел лондонский туман розовым – и после него таковым увидели туман сами лондонцы? Но дело в том, что туман-то вовсе не розовый! Он – всякий! Предметы не обладают цветом, цвет им дает солнечное излучение. Я хотел бы стать дальтоником. Какой это, должно быть, странный, СВОЙ мир!
– Вы художник? – спросил Неделин.
– Нет.
– Физик?
– С чего вы взяли?
– А кто, извините?
– Разве это важно? Ну, руководитель струнного ансамбля при городском Доме пионеров. Вам это что-нибудь говорит?
– Конечно. Вы любите детей.
– Да, дети. К ним мы тоже относимся одномерно. Вы заметили, что мальчики часто влюбляются в мальчиков? Более красивых, сильных. И это надо понимать, это естественные порывы детской души. Не надо видеть в этом ничего дурного. Дети ведь не имеют понятия о грехе, понятие греха им прививают взрослые. Они надеются, что прививают им как вакцину, как спасение от болезней, на самом же деле они заражают их, потому что никто не знает настоящей дозы! Понимаете?
– Понимаю… У меня у самого в детстве был кумир… Ну, или что-то в этом роде.
– Я думал, вы сами были кумиром. Наверное, вы были сильный и красивый мальчик.
– Что вы! На физкультуре в строю предпоследним стоял. Замурзанный такой, хлипкий, жутко вспомнить. А доставалось мне сколько!
– Невероятно! У вас же рост метр восемьдесят пять, не меньше.
– Вроде бы… Да, где-то так.
– Когда же вы выросли?
– Потом. Я очень хотел вырасти. Страстно хотел, вот даже как. И вырос. Уже после школы рос.
– Что ж, верю. Надо очень захотеть, и все возможно.
Евгений дружески похлопал Неделина по плечу.
Добрый, чудесный человек, подумал Неделин – и сладко зевнул.
– Да, пора спать, – сказал Евгений. – Белья вот только нет для дивана. И жесткий он. А постель у меня вон какая, аж двухместная почти. И мягкая. Вполне уляжемся. А?
Глаза у Неделина слипались, он с аппетитом посмотрел на белизну простыни и подушки, захотел туда и кивнул.
Легли.
– Господи, страшно в этом мире! – как молитву, проговорил Евгений. – Страшно! И радостно! – когда с тобой близкий человек. Который тебя поймет. – И ткнулся в плечо Неделина.
А Неделин вдруг подумал о том, чего никогда не знал близко, о чем только слышал или читал. Неужели вот оно, это самое?
Словно подтверждая его догадку, мягкая, почти женская рука Евгения легла ему на грудь. Дыхание Евгения стало учащенным.
– Ты что? – спросил Неделин.
– Ты понял, – сказал Евгений.
– Ну, знаешь…
– Ничего не говори, только слушай. Что с тобой сделается? Ведь ничего! Ведь абсолютно ничего! Тебе будет даже хорошо, я уверяю! Что изменится? Ведь ничего! Только одно случится: ты дашь человеку счастье. Тебе жалко? Ведь ничего не изменится, ты пойми! В сущности, ничего не случится. Ты ведь не одномерный человек, я чувствую. Переступи этот фальшивый порог. Его даже и нет, этого порога, его выдумали. Все называется одним словом: любовь. Это у всех есть, понимаешь? У всех живых существ это есть. Это любовь, все забудь, только помни, что это любовь.
Рука стала сползать, трясясь.
Неделин отпихнул от себя Евгения так сильно, что тот упал на пол. Сел возле постели и тихо зарыдал.
– Ну почему нет? Почему? За что, Господи? За что эти муки? Почему нет? Ведь с тобой ничего не случится, ты пойми! Ведь ничего! А мне – счастье!
– Молчи, убью гада! – Неделин начал одеваться.
– Убей! Убей! – Евгений на коленях пополз к нему, сунул тупой столовый нож, взял его руки в свои, стал тыкать закругленным концом ножа себя в грудь:
– Убей! Режь!
Нож выпал, Евгений целовал руки Неделина. Тот отшвырнул его, Евгений упал ничком и затих. Неделин выпил разом стакан вина. Сидел и смотрел на это неведомое, непонятное ему горе.
– Ложись в постель, – сказал он.
– Да? – поднял голову Евгений. – Да, да, сейчас. – И торопливо лег. – Я больше не буду, – сказал он. – Только не уходи, ладно? Я буду просто на тебя смотреть. И ничего не надо. Просто буду смотреть.
И он уставился на Неделина грустным любовным взглядом.
Нет, хватит, подумал Неделин. Украл одежду. Драка. Украл бумажник. Опять драка. Влип в странную историю, опять побил человека. Боек, слишком боек, видимо, был Витя Запальцев! Хватит. Признаться первому встречному милиционеру.
Евгений что-то шептал.
– Что? – спросил Неделин.
– Стихи, – сказал Евгений. – «Когда за спиною любимый, глаза открываются шире, и суть представляется мнимой того, что есть сущее в мире. И солнце на западе всходит, и вечно пребудет в зените. “Эй, там свое место займите!” Но места никто не находит».
И все плакал тихими слезами.
– Перестань, – сказал Неделин. – Все образуется. Найдешь кого-нибудь.
– Кого-нибудь!.. А ты?
– Нет.
…
– Жаль.
– Извини.
– Жаль…
…
– Я пойду.
– Куда – ночью?
– Мне нужно идти.
– Подожди до утра.
– Не могу.
…
– Я засну. Выпью сейчас две таблетки снотворного и засну.
– Все равно. Мне пора.
– Тебе надо поспать.
– Не хочу спать. Честное слово. Прощай, Евгений.
– До свидания. Вдруг встретимся?
– Вряд ли.
– А я буду верить. Ты откуда, из какого города? Не говори. Зачем?
– Я пошел.
– Прощай.
– Не расстраивайся, Женя.
– Постараюсь.
– Спасибо за все.
– Шутишь?
– Нет, в самом деле. Мне с тобой было хорошо… Поговорили…
– Уходи, подлец!
– Ты что?
– Уходи! Вон! Прочь!
ГЛАВА 20
Миновало десять дней. Неделин был все еще на черноморском побережье, но уже в Пицунде, где снимал комнату. Линялые джинсы (пляж в окрестностях Сочи), голубая футболка (пляж в Гагре), удобные, по ноге кроссовки и сумка через плечо (пляж там же), в сумке сигареты, бутылка вина, две сотни рублей. Деньги – честные, на рынке в Гагре метался человек и искал кого-нибудь срочно разгрузить машину с фруктами. Оплатил весьма щедро, Неделину это понравилось, он разгрузил еще три машины, но его приметили местные грузчики, побеседовали с ним, пришлось убраться. В Пицунде Неделин намеревался отдохнуть дня три и двинуться дальше, у него созрел дикий план перейти границу. Вовсе не из политических соображений, как это бывало в те годы, а просто – захотелось увидеть мир. О том, как будет там блуждать, не зная языка и нравов, не имея денег, пока не задумывался.
Сегодня намечался небольшой пикник в окрестных лесах с дамочкой, которую он подцепил накануне на пляже. Дамочка была, как и Лена из «Тюльпана», замужем и звали ее, кстати, тоже Лена. Мужа правда, оставила в Москве, приехала отдыхать с подругой – снимали на двоих комнату.
На этот раз Неделин был твердо уверен в себе. Залог успеха был уже в том, что эта Лена очень быстро согласилась на прогулку.
Они шли по тропкам и тропинкам, наткнулись на какой-то бесконечный забор, свернули. Лене все хотелось подальше, подальше, она говорила разные пустяки, очень оказалась разговорчивой. Вышли на небольшую полянку с мягкой густой травой.
– Все, прибыли! – сказал Неделин.
– Прибыли, так прибыли, – согласилась Лена. – Тут и позагорать даже можно! – Живенько осталась в одном купальничке-бикини и села напротив Неделина, ожидая, когда он откроет вино. Пластмассовая пробка не поддавалась, Неделин, не имея ножа, рвал ее зубами, поджигал спичкой, чтобы оплавилась. Лена смеялась, он посмотрел на ее белые зубы, на запрокинутую смуглую шею с обозначившимися рельефно впадинами возле горла, отбросил, так и не открыв, бутылку, упал на Лену, впился губами в шею.
– Да! Да! Да! Конечно! – и помогала ему снять с себя купальник, помогла ему освободиться и от своей одежды.
– Да! Да! Да! – бормотала и смеялась, и уже Неделин готов был, и уже предвкушал он первый счастливый вскрик ее, и вот…
– А ну встать! – услышал Неделин хлесткий окрик над собой – и отскочил от Лены, упал, запутался в кустах, бросился к одежде, прижал ее, скомканную к себе, увидел, как Лена торопливо надевает на себя купальник и все прочее.
