Мишель Жуве - Похититель снов
3) Монтегротто: одна или две Муранеллы? Фанго — синдром дежа вю? Гипермнезия? «Марлен»? Людвиг? Завтрашний конгресс по сну. Бьянка.
Выявилось три группы явлений. Одни тяготеют к Диону, другие к России, третьи к Монтегротто и Венеции, но я не нахожу связи между Дионом, Россией и Италией. Тем не менее, нужно бы проверить некоторых персонажей.
Людвиг? Я знаю его уже год. Действительно ли он геронтолог? Эти его рассказы о тысячелетних сроках жизни отдают научной фантастикой. Но ведь он в самом деле врач, психиатр, и действительно приехал сюда лечить артроз тазобедренного сустава. Нет, в этом созвездии ярких персонажей от Сергея до Муранеллы ему места явно нет.
«Марлен»? Говорит по-русски. Она русская? Мне пока не удалось с ней поговорить по-настоящему, поскольку, как мне кажется, она меня избегает. Что она делала весь этот день? Она, очевидно, либо писательница, либо журналистка, поскольку пишет что-то за столом своей большой ручкой. Она приехала на «фиате», взятом напрокат в Падуе. Минувшей ночью мне почудилось, будто я вижу ее в своей комнате, но, разумеется, то был лишь сон, ведь «нельзя подозревать всех», как было написано в моем гороскопе.
Муранелла? Вот это и есть узел всей истории. Была ли она лишь порождением моего воображения, как утверждал Людвиг? Но ведь я трижды определенно видел и опознал ее почти одновременно в довольно отдаленных местах!
Не знаю почему, но сегодняшняя неудачная попытка встретиться с Муранеллой казалась мне каким-то образом связанной с полным провалом моей теории генетического программирования. Нерешенная загадка Муранеллы или Муранелл, исчезла, унеся с собой и мои гипотезы о сновидениях.
У меня было еще довольно времени поразмышлять о том, что мне предстоит завтра рассказывать на этом проклятом конгрессе перед этими проклятыми психологами и трижды проклятыми микропсихоаналитиками. Кстати, почему бы не создать и микроонейрологию? Нет, этим вечером, находясь под воздействием кьянти, я был не в состоянии здраво рассуждать.
Да, под воздействием этих чертовых фанги я стал каким-то другим, — размышлял я, рассматривая свое отражение в зеркале и отмечая, что малюсенькое пятнышко пониже виска, эритема, превратилось в небольшое выпячивание, папуллу, и сильно покраснело.
Из-за этого я уже два дня не бреюсь. У меня появилось желание отрастить двухнедельную бороду, а голову выбрить. Мне вдруг захотелось измениться до неузнаваемости, стать другим человеком! Но для этого нужно было как бы выйти из себя, чтобы самого себя оценить со стороны. Где же происходило расщепление моего «я» на я-объект, отличный от я-субъекта, моего alter ego, который обсуждает и судит о я-объекте? И кто же из нас изменился? Господи милостивый, как только я начал заглядывать вглубь, я уже больше не знаю, кто я есть. Как же узнать, кто из нас изменился? Тот, кто судит другого? Но то, что есть я, по сути дела то, что мне снится. Неужели эти дурацкие фанги так повлияли на мои сны? Но ведь я и раньше всегда видел сны…
Глава 6. Конгресс в Венеции
Пятница, 10 сентября 1999 года
Я начинаю опасаться этих пробуждений около трех часов ночи, поскольку теперь они извлекают меня из глубокого сна без сновидений. Грязевые ванны, фанги, пока не уняли моих болей. «Это нормально, — заявил мне консьерж, великий утешитель всех страдальцев. — Поначалу боли даже усиливаются! Должно пройти от одного до двух месяцев». Знаю я эту песню…
Я проснулся самостоятельно около половины восьмого, перед массажем, и был приятно удивлен тем, что мне снился эротический сон, сопровождаемый эрекцией, как у молодого! Я лежал рядом с прекрасной молодой женщиной. Ее тело было обнаженным и таким белоснежным, как будто покрыто белилами или гипсом. Губы также были бледны, но она была живой. К великому моему изумлению, лаская ее лобок, я вдруг увидел, как по ее телу маршируют какие-то толстые жучки, похожие на маленьких скарабеев. Они шли гуськом на задних лапках. Присмотревшись, я увидел, что это гомункулусы, все с бородками, похожие на крошечного Зигмунда Фрейда. Они исходили из волос подмышки этой красотки. Потом гомункулусы перестроились. Одна группа поднялась на живот, а другая спустилась в ложбинку между грудей. Затем обе группы вновь соединились, промаршировали по часовой стрелке вокруг пупка, переместились к другому боку кровати и исчезли. Этот фантастический сон почему-то доставил мне невыразимое наслаждение.
Позже, после массажа, спустившись вниз и намереваясь идти к поезду, я бросил взгляд на мой сегодняшний гороскоп. И еще раз убедился в необычайных способностях к предвидению у астрологии, этого учения или науки, доселе мне неизвестной.
«Скорпион. Вас не покидает неприятное чувство, будто кто-то вас использует. Каре из Солнца в Деве и Плутона в Стрельце придаст вам силы и откроет глаза на взаимоотношения с одним из ваших старых друзей. („Хе-хе, неужто это Бьянка?“ — подумал я.) Вы очень напряжены. Желательно немного расслабиться. (Хорошо сказано! Отправлюсь-ка я во второй половине дня по музеям и пообедаю в хорошем ресторане.) Вы доведены до предела. Вам абсолютно необходимо усилить самоконтроль и направить переживаемый вами стресс в нужное русло».
Совершенно верно. Вот завтра и схожу на консультацию к доктору Перуккио в Падуе.
Я покинул Монтегротто около девяти часов. «Я не вернусь ни к обеду, ни к ужину», — заявил я служащим у стойки регистрации. У меня было сильное искушение сказать им, что я не вернусь никогда!
«Зачем Бьянка позвала меня на этот конгресс по психологии сна?» — спрашивал я сам себя, сидя в поезде. Это что, та самая ловушка, на которую намекал мой гороскоп? Однако в прошлом году, на конгрессе на Капри, насколько я помню, именно Бьянка защищала меня от наскоков психологов, и я не верю, что она способна на такое предательство. Скорее всего, она просто подумала, что нужен еще и нейрофизиолог, чтобы противостоять триумфу римской школы, а может, и микропсихоанализу.
В Лионе Бьянка объяснила мне все основные методики этой науки: тщательный анализ почерка пациента, семейные фотографии, включая родителей, дедушек и бабушек, домиков, садиков и т. д. Сеансы анализа должны продолжаться по пять шесть часов каждый день!
В конце концов, я буду очень рад увидеть ее снова в Венеции! В Лионе она всегда бывала весьма элегантна, впрочем, как и большинство итальянок, посещавших мою лаборатории. Часто на ней был большой белый шелковый шарф. «Бьянка, которая вся в белом» — так, несколько ревниво, называли ее некоторые мои сотрудницы… «В белом», значит.
Внезапно я понял, что образ белой как снег женщины, явившийся мне во сне, должно быть, связан с нею! Сон-желание, столь дорогой для Фрейда! А все эти маленькие «фрейдики», которые пробежали по ее телу, а потом исчезли! Конечно же, это микропсихоанализ! Я желал Бьянку, ту, которая ушла из микропсихоанализа или от которой он сам ушел… «Но куда, в какую сторону?» — снова подумал я, осознав, что никогда не осмелюсь пересказать ей свой сон…
Это уже третий сон-ребус после моего приезда в Монтегротто. А ведь раньше мне редко снились подобные сны! Похоже, что-то случилось с моей «онейрической машиной», раз во время парадоксального сна, когда я каждый раз просыпался с эрекцией, меня стали посещать такие сны. Сегодня послание было ясным. Я уже желал или начинал желать эту Бьянку.
Прибыв в Венецию, я отметил, что за всю дорогу ни разу не вспомнил о Муранелле и ее загадке. Ее место заняла Бьянка. Это, безусловно, был «онейрический остаток», направлявший мои мысли.
Бьянка встречала меня на вокзале Санта-Лючия. Улыбающаяся, в красном платье с белым воротником. Она представила мне двух психологов, бородатых и молчаливых, учеников профессора С. из Рима. Мы сели в мотоскафо[55], чтобы добраться до конгресса, который проводился со стороны Кампо Авогариа, позади от Дзаттере. «Прощай, мой сорок первый», — подумал я.
Во главе конгресса был мой «коллега и друг», профессор Аугусто Н. из Неаполя. Он, как говорится, «носил две шляпы сразу» — был в одном лице и нейрофизиологом, и психоаналитиком. Это позволяло ему быть специалистом в области и объективного, и субъективного изучения сновидений. Как настоящий фокусник, он обладал умением и талантом делать так, что открытия современной нейробиологии в области сновидений бесследно исчезали в огромной, бездонной шляпе фрейдистского психоанализа!
Мой друг Аугусто Н. сердечно меня приветствовал.
— Спасибо, что приехали, дорогой мой коллега и друг. Нам пришлось оторвать вас от эвганейских наслаждений и грязевых ванн, чтобы спуститься в подземелье мозга, также полное грязи. Грязи бессознательного, первым исследователем которого был Зигмунд Фрейд… Ну, и так далее, и так далее, и тому подобное…
Зал был полон. Там, вероятно, было около сотни слушателей, а установка для аудио-визуальных демонстраций явно устарела. Но какое это имело значение? Ведь диапозитивы я все равно не собирался показывать.
