Тони Мориссон - Любовь
Все те, кто помнил, как меня по-настоящему зовут, либо умерли, либо уехали, а теперь никто и не спросит. Даже дети, у которых времени прорва, ведут себя со мной так, будто я уже и неживая вовсе, и вопросов обо мне не задают. Одни думают, что мое имя Луиза или Люсиль, потому что видели, как я, взяв карандаш администратора, расписываюсь за конверты с моей долей прибыли буквой Л. Другие, что-то где-то обо мне услышав, говорят, что Л. – это вместо Эл., а стало быть, я Элеонора или Эльвира. Все они ошибаются. Да и они уже давно не любопытствуют. Подобно тому как никто заведение ни «У Масейо» давно не называет, ни недостающие буквы в названии восполнить не пытается. Все знают, что есть такой «Каферий», ну и ладно, а я там, словно какой-нибудь особо чтимый посетитель, избалованный колесным транспортом, по-прежнему катаюсь себе и катаюсь – можно сказать, как сыр в масле.
Очень наше заведение нравится девушкам. Попивая охлажденный чай с гвоздикой, они наперебой с подружками только и повторяют, что он сказал, описывают, что он сделал, и пытаются угадать, что же он все-таки при этом имел в виду. К примеру:
Он не звонил три дня, я позвонила, а он и говорит, давай, мол, прямо сейчас встретимся. Вот видишь? Он бы не поступил так, если бы не хотел быть с тобой. Да ну-ууу… В общем, когда я пришла, мы долго-долго гуляли, и в первый раз он по-настоящему меня слушал. Конечно. Отчего ж нет? Что ему надо было, так это всего лишь дождаться, когда ты заткнешься, чтобы он мог тоже языком почесать. А я думала, он встречается с этой, как ее? Да нет, они расстались. Просил меня к нему совсем перебраться. Да конечно-конечно, но сперва, милый мой, надо расписаться. Ах, никто, кроме него, мне не нужен. Ты точно в этом уверена? Но уж никаких общих счетов в банке, слышишь? Рыбку-то будешь, нет?
Глупые. Зато в часы обеда придают пикантность обстановке в заведении и улучшают настроение разочарованных жизнью мужчин за соседними столиками – у мужиков всегда ушки на макушке.
Никаких официанток у нас нет и не было в помине. Готовые блюда мы выставляем на лотки с подогревом – набирай себе на поднос и иди к кассе, где стоимость подсчитывает Масейо, либо его жена, или кто-нибудь из его полудурков сыновей. Потом можешь есть или взять с собой.
Девушка без белья – она себя называет Джуниор – заходит довольно часто. Когда я в первый раз ее увидела, подумала, что она из банды мотоциклистов. В сапогах. В коже. Лохматая. Масейо тоже от нее не мог глаз отвести – даже кофе едва мимо чашки не налил. Второй раз она пришла в воскресенье, чуть раньше, чем кончается служба в церкви. Вдоль стойки с горячим она прошла, глядя на тарелки такими глазами, как в телеобращении «Помоги этому ребенку». Я отдыхала у раковины, дула в чашку с бульоном, собираясь окунуть туда сухарик. Отметила про себя, как она шла: точь-в-точь будто пантера какая-то. Буйная грива исчезла. Теперь волосы у нее были заплетены в тысячу длинных косичек, и у каждой на кончике что-то блестящее. Ногти выкрашены синим, и помада на губах темная, цвета ежевики. Все еще в кожаной куртке, а юбка на сей раз длинная, но такая, что сквозь нее все видно – этакое цветастое ничто, овевающее колени. Все ее причинное место напоказ среди красных георгинов и травяных каких-то метелок.
Пока мисс Джуниор выбирала, один из обормотов сыновей Масейо стоял, подпирал стенку. Рта не раскрыл, ни «добрый день» не сказал, ни «вам помочь?» – ничего из всех тех любезностей, которыми положено встречать посетителей. А я студила свой бульон и ждала, кто из них первый начнет вести себя по-человечески.
Оказалось, она.
Судя по ее заказу, обедать она собиралась с другом или с подругой, потому что Кристина вернулась завзятой поварихой, так что вряд ли девица все это понесет Ride. Как бы то ни было, она заказала три гарнира, два мяса, один рисовый пудинг и кусок шоколадного торта. Сын Масейо – Тео его зовут, – ухмыляясь еще поганее обычного, отвалился от стены и пошел все это накладывать в пенопластовые тарелки. Маринованный помидор перевалился у него через ребро, разгораживающее отдельные выемки, и выпачкал картофельный салат красным; потом малый свалил с вилки жареное мясо поверх цыпленка под соусом. Меня так разозлило это его неуважение к еде, что сухарик я уронила в бульон и там он распался в хлам.
Она не отрывала глаз от лотков. Ни разу не посмотрела в мерзкую рожу Тео, пока он не отсчитал ей сдачу. Потом глянула прямо ему в глаза и говорит: «А я знаю, зачем тебе групповуха. Один на один небось пиписька не встает?»
Тео выплюнул ей вслед грязное ругательство, да попусту: кроме меня, его никто не услышал. И после того как давно уже захлопнулась дверь, он все повторял то же слово. Что показательно. Слов молодежь не тратит потому, что их запас у нее ограничен.
Когда вошел Масейо, чтобы сменить его на посту, пока из посетителей, что набегут из церкви, не начала собираться очередь, сидевший за кассовым аппаратом Тео уже весь пребывал в мечтаньях – на воображаемой площадке выполнял дриблинг и всякие финты с воображаемым мячом. Как будто университет Орландо [16] уже зачислил его в команду, по совместительству разрешив рекламировать овсянку «Уитиз» компании Дженерал Миллз [17]. Неплохой способ отделаться от стыда. Во всяком случае быстрый. А кому и жизни не хватает.
Да, я о девице говорила, о Джуниор. Что-то в ней напомнило мне одну местную женщину. По имени Каллистия. Ну то есть во времена ее молодости, конечно, хотя сомневаюсь, чтобы Джуниор или кто бы то ни было из современных прошмандовок могла с ней сравниться. С ней мистер Коузи тоже был знаком, но если б вы его спросили, он не признался бы. Мне бы признался. Мне мистер Коузи не лгал никогда. Но дело не в этом. Его первую жену я знала лучше него. Я знала, как он обожал ее, и знала, как изменилось ее мнение о нем, когда она уяснила, откуда его деньги. Сказки для соседей - это одно, а в действительности его отец, которым он так хвастал, заработал стартовый капитал, будучи стукачом, агентом-информатором властей. Из тех, на кого может рассчитывать полиция, когда надо узнать, где прячется нужный им цветной парнишка, кто продает выпивку, кто на какую собственность положил глаз, что говорили на церковном собрании, кто гнал волну перед выборами или собирал деньги на школу - всякие такие вещи, немаловажные по меркам южных штатов. Ему хорошо платили, предупреждали, если надо, об опасности и пятьдесят пять лет всячески продвигали, а он, Дэниел Роберт Коузи, всех держал в поле зрения своих мертвенных злых глаз. Говорили, что только ради ощущения власти, потому что радости он от этого не получал, а деньги, которые платили за то, что он у белых на побегушках, не принесли покоя ни ему, ни его семье. Белые называли его Дэнни-бой. Но неграм его инициалы, ДРК послужили поводом называть его тем именем, под которым он и был всем известен: Дарк [18]. Деньги он обожал – как бумажные, так и мелочь, трясся над каждым пенни, не покупал сыну справных ботинок, а жене и дочерям пристойных платьев, пока не умер, оставив 114 000 презренных долларов наследства. Сын решил получить от своей доли удовольствие. Не то чтобы выкинуть совсем, но потратить на вещи, которые Дарк не одобрял: на приятное времяпрепровождение, на хорошую одежду, еду, музыку и танцы до восхода солнца в отеле, специально для всего этого построенном. Отца боялись; сын стал лучом света. Отцу платили полицейские; сын сам платил полицейским. За что отец наказывал, то сын поощрял. Что, отец скряга? А у сына легко призанять. Но щедрость не растопила лед в Джулии. Ее родителями были фермеры, которых акр за акром отбирали землю как белые землевладельцы, так и злокозненные негры. Ее всю сковало, когда она поняла, какой кровью пропитаны деньги мужа. Но долго мучиться стыдом ей не пришлось. Родив, она двенадцать лет ждала, отдохнет ли природа на ее сыне или произведет все же что-нибудь этакое. Не знаю, то ли она удовлетворила свой интерес, то ли утратила, но последним ее шепотом было: «Ох, неужто папочка?»
4
Благодетель
Опускаясь в воду с шампунем, Гида зависла, привычно уцепившись за края ванны большими пальцами. Встав на колени, развернулась, села и посмотрела, доходит ли сиреневая пена до плеч.
Так продолжаться больше не может, думала она. Когда-нибудь я утону – поскользнусь и упаду, а чтобы выбраться, рукам не хватит силы.
Ну есть, правда, какая-то надежда, что вещи, которые Джуниор якобы готова делать для хозяйки: «Хотите, чтоб я причесала вас? – запросто! Чтоб помыла в ванне? – так помою же!…» – она и впрямь будет делать, что это не пустые посулы ретивой соискательницы места. Попробую-ка я, решила Гида, ее как парикмахершу, а уж потом попрошу помочь с мытьем в ванне. С июля она все не могла собраться с силами, чтобы взять флакон краски да убрать наконец эту серебристую полоску у корней волос, затопить ее «темным каштаном». Интересно, часто думала она, как же так вышло: я никогда не брала в руки краба, не чистила ни лангустов, ни мидий, а руки в результате изуродованы хуже, чем у рабочих, которые этим занимались всю жизнь. Кремы, алоэ, «проктеры и гэмблы» помогали слабо, и требовались регулярные ванны, чтобы помешать мучительному превращению той, что никогда не мучила морских животных, самой в подобие такового. Стало быть, решено: первые два задания Джуниор будут покрасить ей волосы и помочь с ванной – в том случае, конечно, если удастся достаточно надолго отвлечь ее внимание от Роумена. Что сказала мальчишке Джуниор, слышать было не обязательно. Наблюдая за физиономией паренька из окна спальни, Гида подумала, что девчонка если и старалась понизить голос, то зря, могла бы и криком кричать. Его ухмылка, его глаза все выдавали. Скоро эта парочка сплетется воедино прямо здесь, у хозяйки под носом. Под одеялом в гараже? Нет. Джуниор храбрая девочка. Она тайком проведет его в свою спальню или в какую-нибудь другую комнату. Кристине это может не понравиться. А может, ей на это и плевать. Если в ней возгорится ненависть или ревность, она любого разорвет в куски. И если то, что говорят о ее прошлой помоечной жизни, правда, сделает это еще и с удовольствием. Никто не знает, куда эта сероглазая кошка прыгнет. В свою девятую жизнь [19], дай-то господи. Подумав, Гида решила, что оно и к лучшему, пусть эта подростковая любовь подержит девчонку на привязи, когда та начнет понимать, что красть не получится. Довольно уже и фокусов Кристины, которая деньги, выделяемые на хозяйство, воровски спускает на адвоката. А Роумен – ну пообжимается в уголке с этой Джун да и, глядишь, не такой зажатый станет. Это поможет ему выйти из-под каблука Вайды. Такой прямо пай-мальчик «Да, мэм. Нет, мэм. Нет, спасибо, мне засветло надо домой». Что Вайда с Сандлером ему о ней наговорили? Или дело в Кристине? Впрочем, что бы они ни наболтали, кошмара нет, был бы кошмар, не разрешили бы ему здесь работать. Просто не становись там очень уж своим, – должно быть, сказала Вайда. Однако если у Роумена будут причины сюда стремиться, он может стать еще полезнее, чем сейчас. Как точно он выполнил все указания, когда она надиктовала ему объявление в «Харбор джорнал»! Блатное остроумие Джуниор научит его любить свободу; он отойдет наконец от Вайды и перестанет относиться ко всем взрослым, способным платить налоги, как к врагам, а к пожилым женщинам вдобавок и как к дурам.
