Грэм Грин - Человеческий фактор
– Почему же он говорил об этом с тобой, а не со мной?
– О, я полагаю, он сказал бы это и вам, но вы ведь запоздали.
– Меня задержал Дэйнтри. А Персивал мог бы зайти и к нам в контору, если бы хотел об этом поговорить.
– Что вас смущает?
– Я просто не уверен, говорил ли он тебе правду.
– Тогда зачем же, черт подери?..
– Возможно, он хотел посеять ложный слух.
– Но не среди нас же. Мы с вами – да и Уотсон тоже – не такие уж болтуны.
– А он говорил это Уотсону?
– Нет… собственно… он, как всегда, пробормотал что-то насчет того, что этот ящичек должен быть накрепко заперт. «Совершенно секретно», сказал он… но к вам ведь это не может относиться, верно?
– И все же пусть лучше не знают, что ты мне об этом рассказал.
– Старина, вы подцепили болезнь нашей профессии – подозрительность.
– Да. Это штука очень заразная. Потому я и подумываю о том, чтобы уйти.
– И растить овощи?
– Заниматься чем угодно относительно безвредным, только не секретным и сугубо важным. Было время, я чуть не пошел работать в рекламное агентство.
– Будьте осторожны. У них ведь тоже есть свои секреты – в торговле.
На лестнице зазвонил телефон.
– В такой-то час, – возмутился Дэвис. – Это же непристойно. Кто бы это мог быть? – Он с трудом поднялся с дивана.
– Рита Ролз, – подсказал Кэсл.
– Плесните себе еще «Уайт Уокера».
Кэсл не успел себе налить, как услышал голос Дэвиса, звавший его:
– Это Сара, Кэсл.
Было почти половина третьего, и в груди Кэсла шевельнулся страх. Неужели состояние мальчика ухудшилось, несмотря на то, что карантин подходит к концу?
– Сара? – спросил он в трубку. – В чем дело? Что-то с Сэмом?
– Извини, милый. Ты еще не спал, нет?
– Нет. Что все-таки стряслось?
– Мне страшно.
– За Сэма?
– Нет, речь не о Сэме. Просто после полуночи два раза звонил телефон и в трубке – молчание.
– Ошиблись номером, – с чувством облегчения сказал Кэсл. – Так все время случается.
– Кто-то знает, что тебя нет дома. Я боюсь, Морис.
– Ну что может случиться на Кингс-роуд? Ведь в двухстах ярдах от нас полицейский участок. И потом, есть же Буллер! Буллер ведь с вами, да?
– Он так крепко спит, даже похрапывает.
– Я бы вернулся, если б мог, но сейчас нет поездов. И ни один таксист не повезет меня в такой час.
– Я отвезу вас, – сказал Дэвис.
– Нет, нет, ни в коем случае.
– Нет – что? – спросила Сара.
– Я говорил Дэвису. Он сказал, что готов отвезти меня.
– О нет, я этого не хочу. Мне стало легче после того, как я с тобой поговорила. Сейчас разбужу Буллера.
– А Сэм в порядке?
– В полном.
– У тебя ведь есть номер полиции. Они примчатся через две минуты.
– Глупая я, правда? Просто дурочка.
– Любимая дурочка.
– Извинись перед Дэвисом. Желаю вам хорошо посидеть и выпить.
– Спокойной ночи, дорогая.
– Спокойной ночи, Морис.
Когда она называла его по имени, то как бы подтверждала свою любовь, а когда они были одни, то как бы предлагала предаться любви. Ласковые обращения – «милый» и «дорогая» – были расхожей монетой на людях, тогда как имя было чем-то сугубо личным, никогда не раскрываемым при чужих, не принадлежащих к их племени. В минуты близости Сара громко выкрикивала это его тайное, известное только племени, имя. Он услышал короткие гулки, но еще какое-то время постоял, держа трубку у уха.
– Ничего по-настоящему серьезного? – осведомился Дэвис.
– С Сарой – нет, ничего. – Кэсл снова спустился в гостиную и налил себе виски. Он сказал: – По-моему, твой телефон подключен.
– Как вы это установили?
– Не знаю. У меня есть на этот счет интуиция – только и всего. Пытаюсь вспомнить, что навело меня на эту мысль.
– Мы же не в каменном веке. Нынче никто не может сказать наверняка, подключен его телефон или нет.
– Если сделано не тяп-ляп. Или же если хотят, чтобы ты об этом знал.
– С какой стати им хотеть, чтобы я это знал?
– Возможно, чтобы напугать тебя. Кто может ответить на этот вопрос?
– Да, но почему подключать именно меня?
– Из соображений безопасности. Они же никому не доверяют. Особенно людям, работающим на таких должностях. Мы ведь представляем наибольшую опасность. По идее, мы же знаем все эти чертовы секреты.
– Я не считаю, что представляю собой опасность.
– Ну-ка, включи граммофон, – сказал Кэсл.
У Дэвиса было собрание пластинок поп-музыки, где царил куда больший порядок, чем во всем остальном. Кассеты были расписаны так же тщательно, как книги в библиотеке Британского музея, и Дэвис мог вспомнить, кто из поп-музыкантов завоевал первенство и в каком году, столь же быстро, как и назвать победителя на скачках Дерби. Он спросил:
– Вы любите что-то действительно старомодное и классическое? – И поставил «Вечер после тяжелого дня».
– Сделай погромче.
– Это не должно звучать громче.
– Все равно увеличь звук.
– Это же будет ужасно.
– Зато мы будем разговаривать только вдвоем, – сказал Кэсл.
– Вы думаете, они и у нас поставили «клопов»?
– Нисколько не удивлюсь.
– Нет, вы определено заболели, – заметил Дэвис.
– То, о чем Персивал говорил тебе… вот что меня тревожит… я просто не могу поверить… это же смердит до небес. У меня такое впечатление, что где-то произошла утечка и они пытаются выяснить, где именно.
– Ну и пусть пытаются. Это же их обязанность, верно? Только мне кажется, не очень умно они себя ведут, если их плутни так легко разгадываются.
– Да… но то, что сказал Персивал, может быть тем не менее правдой. Правдой – и уже кем-то разболтанной. Так или иначе агент обязан был передать эту информацию, если…
– И вы думаете, они думают, что это мы допустили утечку?
– Да, кто-то из нас, а может быть, и оба.
– Но, раз мы не виновны, не все ли нам равно, что они думают? – сказал Дэвис. – Давно пора ложиться спать, Кэсл. И если у меня под подушкой засунут микрофон, они услышат лишь, как я храплю. – Он выключил музыку. – Двойных агентов из нас с вами не выйдет – ни из вас, ни из меня.
Кэсл разделся и выключил свет. В маленькой неприбранной комнате было душно. Он попытался поднять раму, чтобы открыть окно, но шнур был оборван. Он посмотрел вниз, на предрассветную улицу. Никого – даже полисмена не видно. Лишь одно-единственное такси стояло на стоянке чуть дальше по Дэйвис-стрит, ближе к «Клэриджу». Где-то на Бонд-стрит тщетно вопила сигнализация от воров: заморосил дождь. Тротуары заблестели точно плащ полисмена. Кэсл задернул занавеси и залез в постель, но спать не мог. Один вопрос долго сверлил мозг: всегда ли стоянка такси находилась так близко от дома Дэвиса? Разве ему не пришлось как-то раз пройти мимо всего здания «Клэриджа», чтобы взять такси? В голове возник новый будоражащий вопрос. А не могут они, подумал он, использовать Дэвиса в качестве ширмы, на самом же деле следить за ним? Или, может быть, они используют простодушного Дэвиса, чтобы подсунуть ему меченый банкнот? Что-то не верил он тому, что сказал доктор Персивал про Нортон, и однако же, как он и говорил Дэвису, это вполне могло быть правдой.
4
Дэвис стал всерьез беспокоить Кэсла. Правда, Дэвис шутил по поводу своей меланхолии, тем не менее меланхолия глубоко засела в нем, и то, что Дэвис перестал поддразнивать Синтию, представлялось Кэслу дурным признаком. Да и текущей работы он касался в беседах все меньше. Как-то раз, когда Кэсл спросил его:
«Шестьдесят девять-триста-дробь четыре – это еще кто такой?» – Дэвис ответил: «Это двойной номер в отеле „Полана“, окнами на море».
Однако со здоровьем у него явно было все в порядке – он же прошел недавно полное обследование у доктора Персивала.
– Как всегда, ждем телеграммы из Заира, – сказал Дэвис. – Пятьдесят девять-восемьсот совсем о нас не думает – там жарко, он сидит себе вечером перед сном, покачивая в руке рюмочку, и на все на свете плюет.
– Надо послать ему напоминаловку, – сказал Кэсл. Написал на листе бумаги: "На наш 185 не – повторяю: не – получено ответа" и положил в корзинку «Для исходящих», чтобы взяла Синтия.
У Дэвиса сегодня был такой вид, точно он собрался смотреть на регату. Из кармашка у него свисал, словно флаг в безветренный день, новый шелковый платочек, алый в желтую крапинку, а галстук был бутылочно-зеленый с алыми разводами. Даже носовой платок, который он на всякий случай держал в рукаве, был новехонький – серо-голубой. Да уж, разрядился в пух и прах.
– Хорошо провел уик-энд? – спросил Кэсл.
– Да, о да. В известном смысле. Очень спокойно. Мои мальчики отбыли в Глостер нюхать дым какого-то завода. По производству каучука.
В кабинет вошла одна из секретарш по имени Патриция (она никогда не откликалась на имя «Пэт») и забрала единственную лежавшую в корзинке телеграмму. Как и Синтия, она была из военной среды – племянница бригадира Томлинсона: нанимать на работу девушек, чьи родственники служили в Управлении, считалось более безопасным и, пожалуй, облегчало проверку, поскольку многие контакты, естественно, совпадали.
