Тарьей Весос - Птицы
Над домом тянется полоса. Сама птица убита, она лежит с закрытыми глазами под большим камнем, но полоса осталась.
Что теперь делать?
Что делать с Хеге? Ей плохо.
Поди знай.
А за окном шумит ветер, хотя на самом деле ветра, может быть, и нет.
19
Однажды в конце июля Маттис отправился рыбачить. По крайней мере он плыл по озеру на своей лодке. Прошедшие две недели были малоприятными. Если не считать того дня, когда у соседа метали стога, но ведь один день не в счет.
Сегодня Хеге сама отправила его на озеро.
Он сидел в лодке, и взгляд у него был отсутствующий. Озеро было искристое, теплое и бескрайнее. Маттис заплыл далеко, почти до крохотного каменистого островка. Где-то вдали протарахтела моторка, потом другая, но вообще-то озеро было пустынно. На берегу виднелись знакомые усадьбы, а на дальних берегах — незнакомые.
Рыболовные снасти у Маттиса были никудышные. А лодка — и того хуже, она протекала. Маттис сидел задумавшись, пока вода не коснулась его башмаков. Тогда он вздрогнул и начал ее вычерпывать. Потом снова погрузился в свои мысли. Удочка была закреплена на корме, поплавок уснул в тщетном ожидании поклевки. Пылающее июльское солнце поднималось из глубины. Сидя в лодке, Маттис находился как бы между двумя солнцами. Он знал, что никто, кроме него, не рыбачит в такую тихую погоду.
Ну и пусть не рыбачат…
Рыба попадается, когда этого не ждешь, думал Маттис. Так что глупый не я.
Он размышлял о словах Хеге, которые она сказала ему перед его уходом:
— Ты считаешь, что над тобой смеются, даже когда на самом деле никто не смеется.
Так и сказала. Эти слова всплыли у него в памяти при виде усадеб. Он попытался припомнить, кто же открыто обижал его или смеялся над ним. Но, кроме докучливых ребятишек, не мог припомнить никого. За спиной ему давали всякие прозвища, но ведь люди всегда так делают. Поди разберись в этом.
Буль-буль, сказала вода, заливаясь ему в башмаки. Он схватился за черпак.
Нельзя задумываться, когда плывешь по озеру, сказал он себе, с остервенением вычерпывая воду, так что над бортом лодки поднялась туча брызг, а не то лодка утонет и я вместе с ней. Думать надо на берегу.
Но вскоре он снова задумался, это получалось само собой. Ведь рыба-то не клевала. Так что времени у него было достаточно.
Он думал о прожитой жизни. Ее как бы окутывал туман. Когда Маттис был ребенком, все для семьи добывал отец. Отец был как Хеге, маленький и неутомимый. И умный. Все были умные, кроме Маттиса. Сколько он себя помнит, его всегда старались заставить взяться за какую-нибудь работу. Отец сдался рано. Мать же смотрела на Маттиса такими глазами, словно еще надеялась, что все изменится. Но вот она умерла, он был еще подростком. Через несколько лет погиб в лесу отец — несчастный случай, приводивший Маттиса в ужас всякий раз, когда он воскресал в памяти.
Они с Хеге остались вдвоем. Так, как сейчас, они жили уже очень давно. До того как его в первый раз назвали Дурачком, он и понятия не имел, что он не такой, как все, и это было рубежом в его жизни.
Маттис глядел на берега с усадьбами и повторял, что никто не желает ему зла. Он был благодарен Хеге за ее слова и пытался внушить себе, что так оно и есть.
Ему пришлось снова вычерпывать воду. Она была настойчива и хотела утопить его.
Я хочу жить, я не хочу утонуть!
Вот бы сейчас ему попалась стоящая рыбина! Чтобы он вернулся домой с добычей.
Словно узорчатые тени, на песчаном дне виднелись рыбы, удочка Маттиса была закинута как раз над ними. Они замерли и не шевелились, точно так же, как и он. Но были начеку. Стоило ему двинуть рукой, и они скрывались где-нибудь в черной яме. Наживку не брали. Умные. Куда бы Маттис ни явился, всюду были умные.
А тут еще Хеге, вдруг подумал он.
Хеге плохо.
Он не собирался думать об этом на озере, но уж так получилось. Сегодня у Хеге была тяжелая ночь. Вот она и отправила его на озеро, как только наступило утро.
Он проснулся в полночь и услыхал что-то, что ему не понравилось. Звуки доносились из комнаты Хеге, на цыпочках он подкрался к двери и заглянул внутрь. Хеге лежала лицом к стене. Он включил свет, она не шелохнулась.
На него нахлынули угрызения совести — это он виноват.
— Опять я, да? — осторожно спросил он, стоя у двери.
Она ответила, не оборачиваясь:
— Нет, при чем тут ты?
— А тогда кто же?
— Никто, — ответила она. — Сама не знаю, что со мной.
Она обернулась — в глазах у нее было отчаяние. Все оказалось еще хуже, чем он думал, ему приоткрылось то, в чем он не мог разобраться.
— Я ничего не могу поделать, — сказала Хеге, — иди к себе, Маттис!
Как всегда, он натолкнулся на темную завесу. Хеге плохо, и он вдруг подумал: она кормит меня, каждый день, и зарабатывает на это своим вязанием.
Он прикоснулся к ней:
— Хеге, но ведь ты можешь вязать!
Она вывернулась из-под его руки.
— Вязать? Замолчи, ты сам не понимаешь, о чем говоришь.
Тогда пришлось сказать другое, то, чего он хотел избежать, потому что ему было стыдно.
— Ты меня содержишь и всегда содержала, — сказал он.
Она не издала ни звука.
— Я живу благодаря тебе. Разве тебе этого мало? Это очень важно.
В общем-то он так не думал, не совсем так, но сказал первое, что пришло на ум.
Соглашаясь, она хотела кивнуть и стукнулась лбом о стену, раздался глухой звук.
— По-моему, это очень важно, — повторил он в полной растерянности. — Для меня.
— Конечно, Маттис. И для меня тоже.
Но ей этого было мало. Она лежала, отвернувшись к стене, и не хотела показывать ему лицо.
— Оставь меня, Маттис, это мое дело. Все обойдется.
— Тогда повернись ко мне, — попросил он.
— Нет, — упрямо ответила она. На этот раз он не увидел ее лица.
Он стоял опустив руки. Что ей сказать? Если она сама не знает, что с ней. А она такая умная. Он зашаркал к себе, так и не утешив ее. Хеге только теперь стала такой. С этого года. Что с ней?
Утром по Хеге ничего не было заметно, но за завтраком она спросила, не пойдет ли Маттис рыбачить. Он покорно согласился и стал собираться.
Что, интересно, делает сейчас Хеге?
Почему никто не должен видеть ее?
Маттис сидел в лодке и размышлял.
20
Буль-буль, заговорила вода на дне лодки, на этот раз громче. Вздрогнув, Маттис очнулся от своих мыслей — вода доходила ему до голени. Видно, сегодня он повредил гнилое днище, когда влезал в лодку, — вода теперь набиралась гораздо быстрей, чем раньше.
Наверно, он слишком долго сидел задумавшись. И не заметил, как вода залила ему ноги, она была теплая, и он, думая о посторонних вещах, даже не заметил ее.
Меж тем эта вода представляла для него смертельную опасность, потому что он не умел плавать. Сейчас он пойдет ко дну вместе с лодкой.
— Я не хочу! — закричал он, вытаращив глаза, и принялся изо всех сил вычерпывать воду. Он сидел в воде и выливал воду, набирая по полчерпака.
Мне еще нет и сорока, думал он, это слишком рано. Весь в холодном поту, Маттис понял, что, сколько бы он ни вычерпывал, вода не убывает, а прибывает.
— Спасите! Тону! — закричал он изо всей мочи. — Эй, на помощь! Скорей! Скорей!
Бесполезно, он заплыл слишком далеко, и его крик не достигал берега. В усадьбах, скрытых маревом, не слышали его зова. Как он ни старался, вода в лодке по-прежнему прибывала.
Все случилось очень быстро.
Из глубины на Маттиса уставились чьи-то глаза.
— Нет! — крикнул он.
Маттис не мог отвести взгляд от этих глаз, смотревших прямо на него. Ничего больше, только глаза. Но Маттис не хотел умирать.
— Я не хочу! — крикнул он, побелев.
Продолжая вычерпывать, он наконец увидал крохотный голый островок. Совсем близко. Только бы до него добраться, тогда он спасен.
Голова работала быстро и ясно. Он бросил черпак и схватился за весла.
И хотя лодка осела и была тяжелой от воды, она все-таки сдвинулась с места. Маттис греб изо всех сил, обычно у него и не было столько сил. Сейчас он вообще не думал, есть ли у него силы, он только спешил уплыть подальше от этих глядящих из воды глаз.
— Хеге! — крикнул он.
Она не могла услышать его, но он должен был позвать ее на помощь. Что бы с ним ни случалось, он всегда звал на помощь Хеге.
Тем временем лодка мало-помалу приближалась к островку. Вода в ней поднялась еще на несколько планок и стала проникать в новые щели. Об удочке Маттис уже не думал.
Он больше не кричал, поняв, что успеет добраться до острова. Сейчас, сейчас! Он греб, и в нем все ликовало. Ну вот, наконец-то он спасен — каменистый островок был уже совсем рядом.
Лодка задела о дно и стала, уткнувшись носом в берег. Маттис вылез из лодки, он был так измучен, что тут же сел на землю, оперся о нее рукой, отер пот.
