Михаил Чулаки - У Пяти углов
Ну а сама Поливанова занимается всем сразу. То у нее выходит работа по клеточным мембранам, а следующая — о нейрогуморальной регуляции. Но всегда если не на самом переднем крае науки, то близко. Благо отдел Поливановой снабжается безо всяких препон импортной аппаратурой — не то что лаборатория Вольта, где разовые чашки Петри и те на счету. Вот и сейчас приходилось пробираться в ее кабинет через лаборантскую, заставленную огромными ящиками, среди которых блуждал, как в лабиринте, Тиша Лаврио-нов — на вид пухлый розовый мальчик, таких любят бабушки за послушание и хороший аппетит; на самом же деле — второй здесь человек, а по мелким вопросам, до которых Ингриде Игоревне снисходить некогда, — первый. Впрочем, держится он не чинясь, с половиной института на «ты». Вольта раздражает самая его фамилия — соглашательская какая-то: не Ларионов, не Лаврентьев — Лаврионов.
— Привет, Тиша! Осматриваешь приобретения?
— Да, понимаешь, везут и везут. А куда ставить?
Тиша изображал озабоченность, как бы даже недовольство обрушившимся на отдел изобилием.
— Будто вы не заказывали.
— Так ведь не откажешься, если предлагают. А то в другой раз не дадут. А теперь вот задействуй — и всё на мне. Она-то вся в высших сферах.
Как непоколебимый фаворит, Тиша позволял себе умеренное вольнодумство.
— Нам бы твои заботы… Шефиня твоя у себя?
— Да, ждет тебя. Ты не отказывайся, такие предложения — раз в жизни.
Тиша широким жестом обвел громоздящиеся ящики.
Только Вольту и не хватало советов этого пухлого самодовольного ингредиента] Едва промолчал.
Поливанова сидела перед телевизором. Но отнюдь не развлекалась: ее огромный, но совершенно плоский телевизор — японский, не иначе — был включен как терминал ЭВМ. Все предельно современно: прямо в кабинет выдаются свежайшие данные!
— Садитесь, Вольт Платоныч. Как видите, у меня тоже заканчивается эксперимент. — Не забыла его отговорку. — А то многие не помнят, что я не только администрирую, но и сама работаю в науке.
Здесь было бы удобно подхватить: «Конечно! Еще бы! Я ни на минуту не забываю!» Но Вольт никогда не произносит спровоцированных комплиментов. Он и не попытался заинтересоваться столбцами цифр на экране, а уставился вместо этого в окно, за которым открывалась панорама Малой Невки и Островов.
— Ну вот, — Поливанова наконец погасила экран, — теперь можно и побеседовать.
Она улыбнулась удовлетворенной улыбкой наработавшегося человека.
— Скажите мне совсем откровенно, Вольт… — Поливанова выдержала крошечную паузу, — Платоныч: вы удовлетворены своим положением в институте?
А можно ли с Поливановой вполне откровенно? Говорит она быстро — как и действует: только что считывала данные с дисплея, щелчок — переключилась на откровенный разговор.
Но что значит — откровенный? Раскрывать перед нею глубины души Вольт не собирался, утаивать же, что ему для настоящей работы нужна своя лаборатория, — глупо: вряд ли кто догадается предложить, если Вольт сам не попросит.
— Мне бы хотелось большего, Ингрида Игоревна. Прежде всего, мне хотелось бы признания, что я не только психолог. Вы же знаете, я развиваю идеи антропомаксимологии, вот мне бы и хотелось признания этого направления в науке. А после признания, соответственно, и отдельной лаборатории.
Во как все сказал! И коротко, и ясно, и дипломатично.
Вольт замолчал, довольный произнесенной речью.
Поливанова выразила на своем красивом моложавом лице — на самом-то деле ей за пятьдесят, а на вид не дашь и сорока — предельное сочувствие:
— Ах, Вольт Платоныч, как часто люди заблуждаются на свой счет. Да вы это знаете лучше меня, по долгу своей специальности. Вы психолог, вы очень квалифицированный психолог, а придумали себе эту максимологию.
— Не я придумал! Она существует! Давно известны удивительные человеческие способности — а вокруг них наверчено столько мистики, столько шаманства! Пора разобраться и науке!
Выражение лица Поливановой стало еще сочувственней.
— Вот именно: влезли вы в какую-то мистику. Какая дура! Все равно что спутать венеролога
с венериком! Сказать бы это вслух! Но сдержался, все-таки хватило взрослости, ибо что такое взрослость? Благоразумие.
— Нужно обязательно этим заниматься. Время настало. Пусть будет здесь у нас первая лаборатория, а не в Оксфорде или Принстоне.
Сочувствие сошло с лица Поливановой, наоборот, появилась начальственная непреклонность: это ведь одна из основных функций всякого начальства — отказывать зарвавшимся просителям.
— А вы не задумывались, что науку вы придумали не по нашему профилю? У нас институт медицинских проблем…
Вот именно: проблем — существенная оговорка, воскрешающая ту самую отвергнутую аббревиатуру!
— …Мы должны помогать больным, а все эти ваш: резервы и способности — они вне медицины.
Черт, вот это, признаться, никогда не приходило Вольту в голову. Как-то подразумевалось само собой, что вылечить от слабости, вылечить от бездарности так же важно, как от какого-нибудь полиартрита. Или даже важнее. Ну, нашелся кое-как:
— Понятие медицины сейчас расширилось. Спортивная медицина, космическая — они занимаются людьми здоровыми.
— Да-да, по этой тематике выделены специальные институты, ну а мы здесь занимаемся медициной классической: лечим больных.
Подразумевается: «А если вы не хотите, идите в те другие институты». Но почему Поливанова так настроена против антропомаксимологии, как будто новое направление чем-то задевает ее лично?
— Но обязательно будет и чисто медицинский выход: резервы организма научимся направлять на подавление болезни!
— Ну, это натяжки. К тому же, вам не кажется, что вы вторгаетесь в самую природу человека? Если эти резервы глубоко запрятаны, нужно ли их высвобождать? Может, природа правильно сделала, что хранит их на крайний случай? Это еще и вопрос этический. Помните, сколько протестов вызвали опыты Петруччи?
Какие иезуитские возражения! Радетельница за человечество!
— Это неизбежно. Мы только и делаем, что вторгаемся в природу. Едим далеко не натуральную пищу, живем в искусственной среде. Расплачиваемся аллергиями, но все равно не можем возвратиться к природе. Так и с резервами: раз дошли до того, что можем вмешаться, значит, вмешаемся. Принцип велосипеда: остановишься — упадешь. Не я — другой вмешается. Потому что те, кто овладеет резервами, получат колоссальное преимущество…
Можно было еще многое говорить на эту тему, но Вольт остановился на полуслове: такие очевидные истины Поливанова отлично знает сама, и раз она против, значит, у нее есть соображения, которыми она сейчас не поделится с Вольтом — откровенность в их беседе односторонняя.
Пауза немного затянулась, а потом Поливанова заговорила снова с самым участливым видом:
Ну что ж, Вольт Платоныч, может быть, это и неплохо, что в вас бродят такие наполеоновские замыслы. Как говорится, плох тот солдат… Но уже пора вставать на реальную почву, поверьте моему опыту. И я вам делаю реальное предложение: перейти ко мне в отдел. Я хочу создать отдельную группу психологов, ну хоть при лаборатории электростимуляции. Направление, согласитесь, самое передовое, мы тут не ретрограды какие-нибудь. А может быть, со временем выделитесь и в самостоятельную лабораторию, если докажете право на это — работами докажете… Я не сказала? Вас я вижу старшим группы. Я думаю, с докторской при таком положении вещей проблем не возникнет. Кстати, вы слышали о новом порядке? Ставить в план только те докторские, вернее, тех докторантов, которые намечаются на выдвижение на соответствующие должности. А то появляются доктора, претендуют на соответствующие единицы, а единиц нет. А так вы будете намечаться в завлабы, к вашей докторской как раз и поспеет отдельная лаборатория психологии. Одним словом, не пора ли мужчиною стать?
Не мужчиною стать, а ингредиентом.
Ну что ж, преимущества ингредиентов известны: живется им за Поливановой как за каменной стеной, или даже современней и прочней — за железобетонной! Защищаются в срок и досрочно, статьи выскакивают, как горячие пышки из автомата, квартиры распределяются им в первую очередь. Но за это: никакой самостоятельности, никаких воздушных фантазий — все только на шефиню; недаром они и есть ингредиенты — то есть составляющие некой смеси, лишенные всякой индивидуальности. Многих устраивает…
— Нет, Ингрида Игоревна, я буду заниматься антропомаксимологией. И диссертация моя об этом. Уже наполовину написана.
С досады Поливанова даже стала некрасивой. Видно, нужен ей такой ингредиент — Вольт Комаровский.
— Где вы ее защитите? Мы в институте вас в план не поставим! Потому что нет для вас докторской вакансии. Вольт встал.
