Алексей Слаповский - Большая книга перемен
– Ты не Костяков, брат, ты по женской линии, – объяснил Павел. – Строго говоря, тебя тут вообще быть не должно.
– Спасибо. А мама моя разве не Костякова?
– Ну и взял бы ее фамилию, – посоветовал Максим.
– С какой стати? Мне и по отцу неплохо. Вот еще найти бы его и потолковать кое о чем, – добавил Петр. – Если он еще живой.
– Значит, я про всех должен написать? – уточнял Немчинов.
– Ну да.
– И про Леонида?
Максим посмотрел на Павла и сделал что-то быстрое руками, пальцами. Павел ответил тем же. Максим еще раз произвел свои пассы, склонил голову вопросительно набок. Павел ответил еще короче.
Что они делают? – подумал Немчинов. И тут же сообразил – как что? Они же дети глухонемой матери, они умеют вот так общаться. Большое преимущество!
– Извините, что при вас беседуем таким образом, – сказал Павел. – Привычка детства. О чем мы говорили?
О том же, о чем вы сейчас на пальцах, подумал Немчинов, но вслух напомнил:
– О вашем брате.
– И о нем, конечно. Он, может, из нас был самый перспективный. На всю страну гремел бы. Но – судьба. Трагическая случайность. А книга все-таки юбилейная, поэтому расписывать особо не нужно.
– Значит, вы хотите, чтобы я написал историю семьи? Начиная с какого времени?
– А с какого информацию найдете, – ответил Павел. – Сначала что-то вроде исторического предисловия. А потом про отца с мамой, а потом про нас.
– Я обошелся бы, – сказал Максим. – Вон ты мне нарисовал – две жены, трое детей… Не считая еще одного внебрачного. И что в разводе писать не обязательно, и так ясно.
– Ты это сам себе нарисовал. Не беспокойся, это эскиз. А в книге, если что тебе не понравится, уберем, – сказал Павел. И увидел, что Немчинов тут же насторожился. Успокоил его:
– Это не цензура. На уровне пожеланий.
– Убрать – не пожелания.
– Решим, решим, – заверил Павел. Он уже знал, как будет: Немчинов напишет книгу, они ее примут, оплатят, а потом отредактируют сами, как надо. И Максим, и сам Павел словом владеют вполне прилично. Так что сейчас лучше автора не раздражать.
А Максим подумал, что не мешало бы проверить так же, как с Дубковым, сможет ли Немчинов в принципе выполнить заказ в требуемых параметрах. И предложил:
– Давайте, чтобы потом не было претензий, поступим так: Илья Васильевич набросает для пробы несколько страниц. И посмотрим. Хорошо?
– Не надо! – категорично возразил Павел. – Что еще за контроль? Если человек такую книгу написал, ясно же, что может.
Максим пожал плечами:
– Как скажешь.
– А аванс выдадим сразу. В размере четверти, как положено, – Павел посмотрел на братьев: не возражают ли?
Они не возражали.
8. БИ. Приближение
____ ____
__________
____ ____
____ ____
____ ____
____ ____
Участвуйте в общих делах.
Как и договаривались, Илья и Валера отправились навестить Лилю и Колю.
Хорошо бы, конечно, сначала позвонить, предупредить, а то мало ли что.
Телефона Коли не оказалось ни у Немчинова, ни у Сторожева.
– Позвони Маше Нестеренко, она все про всех знает, – посоветовал Немчинов Валере, имея в виду бывшую одноклассницу, которая действительно всегда была в курсе всех дел. – У меня есть ее номер.
– Почему я?
– Потому что ты обаятельный, и она тебя любила.
– Откуда ты знаешь?
– Да ладно, красавец, тебя все любили.
Что ж, Валера позвонил.
Маша минут пять охала, ахала и радовалась.
– А то прямо все пропали, паразиты, ну прямо все!
– Видишь, я не пропал. Как ты?
– Ой, прямо тебе интересно, как я!
– Нет, в самом деле?
Оказалось, все более или менее: дочку Настю, слава богу, замуж выдала, мужа Костю, слава богу, схоронила, мама старенькая, слава богу, живая, работа, слава богу, есть – в одной коммунальной конторе, чтобы она пропала, с девяти до семи каждый божий день, да еще дежурства в субботу, денег мало, но хватает, счастья нет и не будет, мужиков нет и не надо, жить не хочется, но и умирать рано. В общем, все как у людей, а если бы он, сволочь, то есть Валера, хоть раз бы в год заехал и она бы угостила его вином «Изабелла», которое делает из собственного винограда, растущего на собственной даче, то она бы вообще счастлива была.
– Разве Костя умер? – спросил Сторожев.
– Да уже года два. Это, значит, ты мне столько не звонил. Да и телефона не знал, наверно, спросил у кого-то. А зачем, кстати? Чего это я тебе понадобилась?
Валера уклонился.
– Не знал, соболезную.
– Ой, Валера, будем откровенно: чего тут соболезновать? Человек был гнилой во всех смыслах, болезненный, умом тоже тронулся, игрушечные кораблики мастерил – и не просто так, а в бутылках! Последний год вообще ни с кем не говорил, только кашлял. Ему одна дорога была. Так что, если не врать, отмучился человек, бог его пожалел. Дома умер, – всхлипнула Маша. И тут же вернулась к прежней бодрой речи. – Но знаешь, что интересно? Врачи сказали: ну да, легкие были не совсем в порядке, но в принципе люди с такими болячками еще долго живут. И печень почти нормальная была, несмотря на пиво, и сердце. Понимаешь, да? То есть он даже не физически, он как психологически умер. Понимаешь? Ну всё, не буду тебя грузить, давай, что ты хотел?
– У тебя телефон Коли Иванчука есть?
– Ох! – перепугалась Маша. – А зачем тебе? С Лилей что-нибудь?
– Нет. Насколько я знаю, все в порядке.
– Это – в порядке? Женщина какой уже год лежит!
– Я имел в виду…
– Да ясно. А зачем тебе Иванчук?
Вопросы Маша всегда задавала простые, в лоб.
– По одному делу.
– Если хочешь помочь, это святое, – одобрила Маша. – Ты же богатенький у нас теперь. Давно пора догадаться, у людей иногда жрать нечего, не говоря про лекарства. Одна дочь работает у них.
– А ты откуда знаешь?
– Я все знаю.
Получив номер телефона, Сторожев позвонил Коле. Тот слегка удивился, но сказал:
– Да пожалуйста, приезжайте в любое время. А чего это вы решили?
– Просто – давно не виделись.
Сговорились на воскресенье.
Люся, жена Немчинова, учившаяся в той же школе, на два класса младше (тогда они с Ильей и подружились), сказала, что тоже хочет навестить Лилю.
– Зачем? – спросил Илья. – Подругой ты ей не была.
– Но все-таки знала ее.
– Ни к чему. Вот еще, толпой явимся…
Люся собиралась было обидеться, но вдруг догадалась о причине. Илья подумал, наверное: одно дело, когда лежачую больную навещают мужчины, бывшие друзья, другое, когда женщина – здоровая, ходячая. Нюанс тонкий, но существенный.
– Извини, – сказала она мужу. – Я как-то не сообразила.
Илья понял, что она поняла причину отказа, и был ей благодарен. Нет, что ни говорите, главное условие, при котором можно жить с женщиной всю жизнь, – взаимопонимание.
Они ехали со Сторожевым той же дорогой, что вела к поместью Костякова-старшего. Только на развилке к поместью надо сворачивать влево, а к Водокачке – вправо.
Ехали молча, будто на кладбище.
Показались дома над обрывом, все в тополях, в садах. Когда-то здесь построились самовольно, как и везде по окраинам Сарынска, приезжие люди. А потом оформили задним числом. Обрыв не смущал, он был во время застройки далеко. Со временем выяснилось, что здесь постоянные оползни, и края обрыва стали подступать к домам все ближе и ближе. Жители беспокоились, но надеялись, что если уж за полвека ничего такого не случилось, то и сейчас не обязательно случится.
Случилось. Обвалился один дом, а через неделю другой. В первом случае хозяева успели выбежать, кое-что похватав из утвари, во втором – отсутствовали. Напуганные жители поселка потребовали переселения в городские квартиры. Приезжали комиссии, осматривали местность. Поняли: деваться некуда, придется переселять. Не всех, конечно, пока самых крайних. А там видно будет. Может, перестанет сыпаться. Однако, как только дело доходило до предоставления жителям Водокачки квартир, у них появлялись отговорки: то район далекий, то жилплощадь маловата, то последний этаж не устраивает (или, наоборот, первый). Или вдруг заявляли, что их неправильно поняли, что никуда они из собственных родных домов, от политых потом и кровью садов и огородов не поедут, а пусть лучше начальство позаботится укрепить обрыв.
Водокачка примечательна еще тем, что сюда с некоторых пор повадились ездить свадебные кортежи. Когда-то, при социализме, они ездили фотографироваться к огромному памятнику Ленину, который своими колоссальными размерами превышал партийно-патриотические потребности даже такого немалого города, как Сарынск (впрочем, этот город всегда был купечески амбициозен). После упразднения советской власти и коммунистической идеологии стали кататься в парк Победы, к монументу воинской славы: осталась потребность сопрячь личное событие с чем-то эпохальным в жизни страны. Но вот и парк закрыли на долгую реконструкцию, кортежи мыкались кто куда, а потом набрели на это место. Новая традиция закрепилась в считанные недели. Тут нет никакого памятника, зато растет вековая береза, сколочены возле нее деревянный столик и пара лавок, то есть можно выпить и закусить, а главное – вид отсюда на окружающее удивительный, широкий, торжественный, чудятся вдали барки и челны, слышатся в исторической памяти песни про Стеньку Разина и про утес, что и требуется в соответствии с моментом.
