Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)
Они сели на скамейку, стоящую на противоположной стороне, за деревьями. Первой мыслью Скороходова было: уйти, скорее уйти. Достаточно… Хватит этих мучений… Однако какая-то сила удержала его на месте. Скорее всего он побоялся, что его услышат. «Еще подумают, что подслушиваю… Как все это нехорошо… — снова пронеслось у него в голове. — А впрочем…» — и эта мысль исчезла.
Вера Николаевна и Грохальский несколько минут молчали. Потом… потом Скороходову показалось, что они целуются. «Да подойди, подойди, ударь их, посмотри ей в глаза… Вера, Вера, что ты делаешь?.. Ты же мать, Вера…»
Сердце Скороходова кто-то рвал чем-то острым и холодным. Но сам он сидел, не шевелясь, стиснув зубы, и, казалось, падал куда-то. «Тряпка, тряпка, да встань же, подойди к ним…» — стучало в голове, и он крепче ухватился за край скамейки, уже боясь, что встанет, что изобьет их в кровь, насмерть…
— Так вот и будем любить друг друга… тайком. Вера! — жалобно проговорил Грохальский.
— Разве тебе мало?
— Петр Ильич — чудесный инженер. Я его уважаю, Вера. И я люблю тебя… Мне стыдно смотреть ему в глаза… Как же быть, Вера? — приглушенным голосом говорил Грохальский.
— Что же ты предлагаешь? — лениво спросила Вера Николаевна.
— Боже мой! Да говорил ведь… Пойду к Петру Ильичу, расскажу все. Не могу я его обманывать. И ты скажешь… Он поймет… А потом поженимся с тобой, уедем отсюда… Ну скажи, согласна?
— Какой ты нетерпеливый, — опять повторила Вера Николаевна.
Скрипнула дверь в подъезде. Этот режущий скрип проткнул густую темень и застрял где-то над головой Скороходова. Зажав ладонями виски, Петр Ильич покорно ждал, когда страшный звук затихнет, уплывет дальше. Но он не затихал. Скороходову показалось, что над ним висит длинная острая игла, которая вдруг начала колоть ему в голову все сильнее и сильнее.
— Тебе, Грохальский, под силу только любовником быть, — игриво произнесла Вера Николаевна.
— Вера!
— Ну, ну, не сердись… Разойтись со Скороходовым и выйти замуж за тебя я не могу.
— Но почему же, почему? — с отчаянием воскликнул Грохальский.
— Видишь ли, Грохальский… Ты славный и умный, но… начинающий инженер…
— Какая чушь, Вера. Какая разница, начинающий я инженер или уже с опытом?
— Большая. У меня потребности, Грохальский… Как бы объяснить тебе… Я не могу, например, неделю прожить без театра. Не могу два раза подряд ездить в театр в одном и том же платье. А ты начинающий, тебе трудно будет…
Скороходов открыл глаза и увидел: низко над самыми домами ослепительно горели крупные звезды. Вера Николаевна продолжала что-то говорить Грохальскому, но Скороходов уже не мог разобрать ее слов. Он встал и, пошатываясь, побрел к подъезду.
Что ж, он и до этого знал, что жена обманывает его. Эта мысль не покидала его вот уже в течение нескольких лет. И ночами, сидя за чертежной доской, он невесело думал, что когда-нибудь Вере Николаевне все это надоест, и они заживут дружно и счастливо. И он работал, работал, мечтая об этом счастье…
Но годы проходили… Родился и рос Борька. А Вере Николаевне не надоедал ее образ жизни.
Скороходов медленно открыл дверь, вошел в комнату и включил свет. Потом сел на диван, взял томик Тургенева и стал смотреть в книгу. Мысли его были где-то там далеко, откуда начинали они с Верой Николаевной свой жизненный путь… Первые встречи под старым дубом возле общежития, студенческая вечеринка, Верины пышные волосы и ее большие удивленные глаза, которыми она посмотрела на него, когда он произнес тост за вечную любовь… Катания на лодке теплыми, чуть влажными вечерами… Все это вставало сейчас перед глазами, и, если напрячь память, можно припомнить многие детали…
Когда он окончил институт, они поженились. Вере надо было учиться еще два года, но она перестала ходить на лекции, заявив: «Ты работаешь, тебе нужно создать для этого условия. Я жертвую институтом ради тебя…»
Какое-то чувство протеста шевельнулось тогда в душе у Скороходова, но Вера Николаевна погасила его словами: «Милый, главное — твоя работа. Разреши мне ухаживать за тобой, как я хочу. А учиться… учиться заочно буду».
И он согласился… Он слишком любил ее, чтобы не согласиться. Не это ли главная, первая его ошибка? Не с этого ли все началось? Не был ли уже тогда он, Скороходов, тряпкой, как сказал сегодня Иван Васильевич Потапов?
Заочно Вера Николаевна так и не стала учиться. Сначала говорила, что успеет еще, потом появился Борька, и она заявила, что придется отложить мысль об учебе, пока Борька маленький… Когда Борька подрос, она сказала: «Какая теперь учеба? Старею уже я, Петя, поздновато за учебники браться…»
Он знал, что не поздно, но ничего не сказал. Сейчас, сидя с книжкой на диване, Скороходов мучительно думал: почему же, почему он тогда ничего не сказал, согласился с ней? Но ответить на этот вопрос не мог.
А потом Вера Николаевна увлеклась театром. Ему некогда было часто ездить с ней на спектакли, и она обижалась. Обижалась молча. Это-то и было самым страшным.
— Я занят, Верочка, ты же видишь. Ну пригласи какую-нибудь подругу и поезжай, — сказал однажды Скороходов.
Вера Николаевна приглашала подруг и ездила. Потом стала ездить одна. Потом пошли всякие слухи. Но он не верил им, опять же потому, что слишком любил ее.
Скороходов больше всего страшился семейных сцен. Когда молчать было уже нельзя, он робко, краснея и заикаясь, проговорил:
— Верочка… Я, конечно, далек от мысли заподозрить тебя, но слухи… Надо тебе взять себя в руки…
Он сам чувствовал, что говорить следовало другое, может быть, более жесткое и обидное, а у него не хватило смелости. Но даже и эта фраза, произнесенная извиняющимся голосом, вызвала целую бурю. Вера Николаевна упала на кровать лицом вниз и зарыдала:
— Господи! И ты еще подозреваешь меня… Ты, кому я посвятила всю свою жизнь…
Скороходов стоял посредине комнаты, растерянно смотрел на плачущую жену, маленькую, обиженную. Ему стало жаль ее, в груди защемило. Он отвернулся и стал смотреть в окно. Но так ему было еще труднее. Он не выдержал, подошел к ней, опустился возле кровати на колени и стал целовать ее горячие мокрые щеки, растрепанные волосы.
— Я погорячился, Верочка, прости меня. Я верю тебе, верю…
— Вот видишь… Сначала обидишь, а потом… — капризным голосом проговорила Вера Николаевна и успокоилась. Успокоилась до удивления быстро…
Больше Скороходов не говорил с женой об этом, хотя знал, что Вера Николаевна его по-прежнему обманывает. Он ни с кем не делился своим горем, страдал молча. Если выдавался свободный вечер. Скороходов долго и бесцельно бродил по городу, потому что домой идти не хотелось. Бродил и невесело размышлял, что семейная жизнь не удалась, что Вера Николаевна оказалась ветреной женщиной, что она никогда, никогда уже не исправится…
