Филиппа Грегори - Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса
— Я не могу постоянно нанимать людей на военную службу! — вдруг заявил Генрих. — Они у меня служить не желают, а я уже исчерпал казну, выплачивая им жалованье. Видно, придется заключить с Шотландией мир. Я слышал, что и казна короля Якова практически пуста. Я заключу с ним мир и отведу от его границ оставшиеся у меня войска. Затем я переброшу армию на юг, где она и будет пребывать в состоянии боевой готовности.
— И к чему же она должна быть готова? — спросила королева-мать.
Я не знаю, зачем она это спросила, но страх в ее голосе прозвучал весьма отчетливо.
— Естественно, к вторжению этого мальчишки! — раздраженно ответил король.
Дворец Вудсток, Оксфордшир. Осень, 1497 год
Грязные, измученные гонцы передавали друг другу свиток с посланием, бережно завернутый в овечью шкуру, и скакали без устали от одного селения до другого, то и дело меняя лошадей, которые не выдерживали бешеной гонки и начинали хромать. «Королю, во дворец Вудсток!» — только и успевали сказать они, и очередной всадник на свежем коне мчался дальше по грязным осенним дорогам, больше похожим на разбитые тропы, и скакал с рассвета до темноты, когда уже невозможно было различать глубокие колеи, заросшие густой травой; тогда ему приходилось ночевать, завернувшись в плащ где-нибудь под деревом и с беспокойством ожидая первых проблесков зари, а потом он снова взлетал в седло и гнал коня дальше, до ближайшего поста, где передавал драгоценный пакет следующему гонцу со словами: «Королю, во дворец Вудсток!»
А двор тем временем готовился к выезду на соколиную охоту; всадники уже садились на коней, соколов в клобучках вынесли из вольеров и рядами усадили на специальные повозки; соколятники бежали рядом с повозками, ласково успокаивая раздраженных птиц и обещая им веселую охоту и сытное угощение, если, конечно, они будут хорошими птичками, будут вести себя спокойно и терпеливо, а не сердиться и не хлопать крыльями.
Генрих был одет очень красиво: в темно-зеленый бархатный колет, темно-зеленые кожаные сапоги и зеленые кожаные перчатки. Было видно, что ему страшно хочется показать, что он ведет прежнюю достойную жизнь — казна его полна, он вполне уютно чувствует себя в окружении своих придворных и любим своими подданными. Лишь недавно появившиеся глубокие морщины в углах поджатых губ выдавали в нем человека, живущего, крепко стиснув зубы.
Мы стояли у распахнутых ворот, когда на дороге послышался топот копыт, и я, обернувшись, увидела всадника, изо всех сил погонявшего измученного коня и низко склонившегося к его шее. Йомены тут же образовали перед королем заслон, а еще шестеро стражников встали передо мной, выставив пики и вытащив мечи. Я удивилась: ведь на дороге был всего-навсего один усталый всадник, а они вели себя так, словно готовились к атаке неприятельского войска. Неужели они действительно опасались, что этот человек может с размаху влететь во двор замка, где целая толпа народу готовится ехать на соколиную охоту, наброситься на короля и нанести ему смертельный удар мечом? Неужели они действительно считают, что меня следует ограждать ото всех моих подданных? Однако я отчетливо чувствовала, что йомены напуганы; видимо, эти люди и не подозревали, как должна вести себя королева Дома Йорков.
Итак, заняв оборонительную позицию, гвардейцы выставили перед собой пики, а гонец, натянув поводья, остановил коня и сказал хриплым от набившейся в горло пыли голосом: «Послание его милости королю!» Генрих, узнав гонца, коснулся плеча одного из своих стражников, потом слегка отодвинул его и сам подошел к измученному всаднику и его дрожавшему от усталости коню.
Гонец спрыгнул с седла, но, видно, настолько устал, что колени под ним подогнулись, и ему пришлось схватиться за стремя, чтобы устоять на ногах. Сунув руку за пазуху, он вытащил оттуда истерзанный сверток и подал королю.
— Откуда это? — тихо спросил Генрих.
— Из Корнуолла. Из самой западной его части.
Генрих кивнул и повернулся к придворным.
— Я должен остаться и прочесть это, — сказал он громко, с искусственно-бодрой улыбкой, которая, на мой взгляд, была больше похожа на гримасу человека, страдающего от боли. — Небольшое дельце, ничего особенного. Но задержаться мне все-таки придется, а вы поезжайте. Я тоже подъеду, но чуть позже!
Придворные, перешептываясь, стали садиться на коней, а я, жестом приказав своему груму придержать лошадь, подошла к Генриху и встала с ним рядом, глядя, как все проезжают мимо нас. Один из сокольничих прикрыл повозку с птицами кожаными занавесками, чтобы птицы не слишком нагрелись на солнце и их не забрызгало грязью, пока все не выедут в поля, где и начнется охота. Тогда с соколов наконец снимут колпачки, и они, расправив крылья, ясными глазами посмотрят вокруг и взмоют в небо. Один из сокольничих бросился догонять повозку с птицами, неся в руках запасные путы и поводки; пробегая мимо нас, он низко поклонился, и я, мельком глянув ему в лицо, узнала в нем Ламберта Симнела. Значит, теперь этот кухонный мальчишка стал уже королевским сокольничим и преданным слугой Генриха? Вот он, претендент, обретший счастье!
Но Генрих Симнела даже не заметил. Сейчас он никого не замечал, занятый своими мыслями. Повернувшись, он направился к восточному входу в замок — оттуда великолепная лестница вела прямо в его личные покои. Я последовала за ним, заметив, что его мать уже стоит у окна и внимательно наблюдает за происходящим.
— Я еще издали увидела, что подъезжает гонец, — тихо сказала она. Казалось, она ожидала самых дурных вестей. — Я стала молиться, едва увидев пыль на дороге. Я сразу поняла: это он! Где он высадился?
— В Корнуолле, — ответил Генрих. — А у меня теперь в Корнуолле друзей нет.
Было бессмысленно объяснять ему, что друзей у него в Корнуолле нет, потому что он оскорбил всех тамошних жителей, унизил их и разбил им сердца, казнив тех, кого они любили, за кем готовы были идти. Я молча ждала, пока мой муж вытащит из убогого свертка само письмо, и сразу же узнала печать графа Девона, Уильяма Куртенэ, мужа моей сестры Кэтрин и отца ее обожаемого сына.
— Так, высадку мальчишка уже совершил… — бормотал Генрих, быстро читая письмо, — …шериф Девона с большим войском атаковал его лагерь… — Он немного помолчал, и я заметила, как он негромко охнул. — Боже мой! Войско шерифа, едва увидев этого мальчишку, тут же перешло на его сторону!
Леди Маргарет молитвенно стиснула руки, но промолчала. Генрих про себя дочитал письмо и снова воскликнул:
— Боже мой, граф Девон, твой зять! — Он посмотрел на меня так, словно я была в ответе за некие предосудительные действия Уильяма Куртенэ. — Граф собирался вступить в бой, но потом решил, что противник слишком силен, а доверять своим людям он не может, и в итоге отступил в Эксетер. — Генрих снова посмотрел на меня. — Этот мальчишка едва успел ступить на наш берег и уже завоевал весь Корнуолл, а также большую часть Девоншира! А твой зять, граф Девон, позорно отступил со своим войском в Эксетер, потому что, видите ли, не мог доверять собственным людям и не был уверен, что они его не предадут!
