Майкл Чабон - Приключения Кавалера и Клея
Сидя за столом и завтракая, лежа на кушетке, Джо наблюдал, как Роза проходит мимо по своим домашним делам, неся метлу или брезентовый мешок для грязного постельного белья. Юбка ее напрягалась, силясь сдержать целеустремленное раскачивание бедер и ягодиц, и Джо казалось, словно некая струна натягивается внутри него на своем колке. Ибо, как выяснилось, он был по-прежнему влюблен в Розу. Его любовь к ней без всякого ущерба пережила ледниковый период подобно зверям из давно прошедших эонов, что всегда кишели на страницах комиксов и отправлялись в буйные набеги по улицам Метрополиса, Готама и Империума. Эта любовь, растаяв, произвела роскошный, поистине мастодонтский запах прошлого. Джо вновь с удивлением встретился с этими чувствами — и поразился не столько тому, что они вообще выжили, сколько их неоспоримой яркости и силе. Двадцатилетнему влюбленному кажется, что он никогда уже не будет так полон жизни. Однако, обнаруживая, что снова обладает этим погребенным сокровищем, Джо яснее, чем когда-либо, понял, что всю прошедшую дюжину лет он в той или иной степени был мертвецом. Ежедневная яичница со свининой, коллекция фальшивых бород и усов, торопливые обливания из раковины в кладовке — все эти регулярные, безусловные черты его недавнего существования теперь казались манерами некой тени, впечатлениями, оставшимися от весьма странного романа, прочтенного в сильной лихорадке.
Возвращение чувств Джо к Розе — к самой его юности — после столь долгого отсутствия должно было стать причиной для восторга, однако Джо испытывал по этому поводу ужасные муки совести. Ему не хотелось становиться тем самым разрушителем семьи за рулем «фиата», в аскотском галстуке, с озорным огоньком в глазах, что служил оплотом Розиных рассказов. Да, верно, за последние несколько дней Джо потерял все иллюзии касательно брака Сэмми и Розы (который, как мы склонны делать с упущенными возможностями, он стал с годами идеализировать). Крепкая пригородная семья, которую Джо из своего далека (отчасти скорбно, отчасти с удовлетворением) мыслил себе по ночам, вблизи оказалась куда более обычного сложной и проблематичной. Тем не менее, что бы между ними ни происходило, Сэмми и Роза были женаты, и уже очень немало лет. Они совершенно определенно составляли пару. Они похоже говорили, используя домашний жаргон («телик», «фасолька» и т. д.), перекрикивая и перебивая друг друга, заканчивая друг за друга предложения. Порой они одновременно обрушивались на Джо, излагая параллельные, дополняющие друг друга версии одного и того же рассказа, и Джо малость терялся в скучновато-супружеском лабиринте их разговора. Сэмми готовил Розе чай и приносил его ей прямо в студию. А Роза с угрюмой методичностью гладила Сэмми рубашку как раз перед отходом ко сну. Таким образом, Сэмми с Розой разработали замечательную систему производства комиксов в качестве пары (хотя они редко напрямую сотрудничали в создании конкретного рассказа, как Кавалер и Клей). Сэмми выдвигал пункт за пунктом из того неистощимого запаса дешевых, надежных и эффективных идей, которым Бог обеспечил его от рождения, а Роза проговаривала их в сюжет, обеспечивая мужа постоянным потоком улучшений, причем ни один из них, похоже, не сознавал, что исходят они именно от нее. И Сэмми панель за панелью проходил с Розой страницы ее собственных историй, критикуя ее рисунки, когда они слишком уж усложнялись, и лестью сподвигая жену сохранять простую и сильную линию, стилизованную, нетерпеливую с деталями, которая и составляла ее конек. Роза и Сэмми не так часто бывали вместе (не считая, понятное дело, постели, места, остававшегося источником великой тайны и интереса для Джо), но когда все же бывали, то казались очень увлечены друг другом.
Так что казалось немыслимым, чтобы Джо вмешался и сделал заявку, которой от него требовала вновь пробудившаяся в нем любовь. Однако ничего другого он придумать не мог, а посему просто слонялся по дому в непрерывном состоянии воспаленного смущения. В госпитале на Кубе Джо испытал благодарную страсть к одной из медсестер, прелестной экс-светской даме из Хьюстона, известной как Масса из Техаса, после чего провел мучительный месяц в бухте Гуантанамо, пытаясь удержаться от эрекции всякий раз, как она приходила обтереть его губкой. С Розой у него теперь происходило что-то вроде того. Джо все время пытался выбросить из головы определенные мысли, приглушить свои чувства. У него постоянно болели желваки на щеках.
Кроме того, Джо казалось, что Роза его избегает, уклоняясь от нежеланных ухаживаний, на которые он не мог себя толкнуть, что еще больше заставляло Джо чувствовать себя подлецом. После того первого разговора на кухне им с Розой, похоже, было предельно сложно начать второй. Какое-то время Джо был так занят своими неловкими попытками поболтать, что в упор не замечал Розиной сдержанности, когда они оставались одни. Когда же он наконец это заметил, то приписал молчаливость Розы ее враждебности. Многие дни Джо стоял под холодным душем ее гнева, как ему казалось, гнева, полностью им заслуженного. Гнева не только на то, что он оставил Розу беременной, бросил ее в беде; но и на то, что он так и не вернулся, так и не позвонил, не написал ни строчки, за все эти годы даже ни разу о ней не подумал (как воображал себе то ли он, то ли она). Расширяющийся газ их взаимного молчания только еще больше возбуждал жгучий стыд и безумную страсть Джо. В отсутствии вербального взаимодействия Джо стал сверхчувствителен к другим знакам Розы — к путанице кремов и лосьонов в ванной, испанскому мху ее белья, свисающему со стержня для занавески в душе, раздраженному позвякиванию ее ложечки по чайной чашке в гараже, посланиям с кухни, написанных в обжаренном на жирной сковороде орегане, беконе, репчатом луке.
Наконец, когда Джо уже больше не мог этого выдерживать, он решил, что должен хоть что-то сказать, но придумать смог только: «Пожалуйста, прости меня». На самом деле ему следовало принести официальное извинение, максимально развернутое и униженное, а потом положиться на ее милость. Джо без конца обдумывал, планировал и репетировал свою речь, а однажды, когда ему случилось пройти в узком коридоре мимо Розы, вдруг взял да и выпалил:
— Послушай. Прости меня.
— За что? — поинтересовалась Роза.
— За все, что я сделал. Я об этом.
— А, — сказала Роза. — За это. Хорошо.
— Я знаю, ты наверняка на меня разгневана.
Сложив руки на груди, Роза внимательно на него уставилась. Брови широкие и гладкие, губки с сомнением надуты. Джо не мог прочесть выражения ее глаз — оно все время менялось. Наконец Роза опустила взгляд на свои веснушчатые розовые руки, теперь слегка покрасневшие.
— У меня нет такого права.
— Я наплевал на твои чувства. Я тебя бросил. Я оставил Сэмми проделать мою работу.
— Всего этого я против тебя не держу, — сказала Роза. — Вовсе нет. И Сэмми, я думаю, в целом тоже. Мы оба понимаем, почему ты ушел. Мы еще тогда это поняли.
— Спасибо, — сказал Джо. — Может, когда-нибудь ты сумеешь все это мне объяснить.
— Пожалуй, я злилась, когда ты не вернулся домой, Джо. И когда ты прыгнул за борт или что ты там такое проделал.
— За это ты тоже меня прости.
— Знаешь, такое мне очень трудно было понять.
Пораженный собственной отвагой, Джо потянулся к ее руке. Роза девять секунд позволяла ему держать ее ладонь, а затем затребовала ее назад. В глазах ее виднелась легкая укоризна.
— Я не знал, как мне к тебе вернуться, — сказал Джо. — Я много лет пытался, поверь.
И в следующий же миг он оказался жутко ошарашен, поняв, что губы Розы прижались к его губам. Тогда Джо положил ладонь на ее тяжелую грудь. Повалившись вбок вдоль обшитой панелями стены, они сбили с гвоздя фотографию Этели Клейман. Джо раскрыл молнию Розиных джинсов и стал рыться там повсюду. Металлические зубчики врезались ему в запястье. Джо не сомневался, что Роза прямо сейчас намерена стащить с себя джинсы, а он — на нее забраться. Прямо там, в коридоре, пока Томми еще не вернулся из школы. Он все это время был неправ. Роза поместила между ними вовсе не гнев, а толстую оконную раму невыразимого томления, подобного его собственному. Следующее, что понял Джо, это что они опять стоят в середине коридора, а разнообразные сирены оповещения о воздушных налетах, что все это время дико заходились по всей округе, вдруг смолкли. Роза поправила на себе все то, что Джо привел в беспорядок, застегнула джинсы, пригладила волосы. Помада с ее губ как попало размазалась по щекам.
— Н-да, — вымолвила Роза и добавила: — Пожалуй, еще рано.
— Понимаю, — сказал Джо. — Пожалуйста, дай мне знать, когда. — Ему хотелось, чтобы фраза прозвучала терпеливо и конструктивно, однако она странным образом вышла униженной. Роза рассмеялась. Она тут же снова его обняла, и Джо усердно втирал размазанную губную помаду ей в щеки, пока от нее и следа не осталось.
