Она - Славицка Милена
Теперь она стояла на берегу замерзшей реки. Там, где течение подо льдом было всего сильнее, были видны мелкие впадинки, залитые водой, потому что был уже конец зимы, но лед с виду был еще крепок. Она вспомнила, как однажды под Рождество отец прорубил дыру в замерзшей реке и хотел наловить рыбы. Ей было тогда шесть лет. Отец прорубил лед двумя ударами топора, потом насадил и поставил удочку. Она вспомнила, как удивилась тогда, что река подо льдом не стоит, а течет, что под твердой ледовой коркой река живет своей жизнью. Что-то быстро промелькнуло, вода заколыхалась и она увидела гладкий серебряный хребет. А потом — глаз! Рыба попалась на крючок, резко дернулась и перевернулась на бок. И в этот момент на нее взглянул рыбий глаз. Она и не думала, что у рыбы такой большой и внимательный глаз. Крючок зацепил рыбью губу неглубоко, рыба сорвалась, оставив на крючке кусок своей щеки, пожертвовав частичкой своего тела, лишь бы уплыть прочь. Отец тогда закричал: «Сорвалась зараза! Ничего, далеко не уплывет, все равно сдохнет!» — и вытащил удочку. На крючке болтался кровавый кусочек рыбьей головы. А она уже себе представляла, как гордо понесет рыбу, завернутую в газету, чтобы кровь не испачкала ее праздничную шубку, как будет держать отца за руку и распевать колядки.
Теперь ей ничего не оставалось, как только перейти эту замерзшую реку. Но кто знает, крепок ли лед. Страх ей нашептывал, чтобы она помолилась святому Христофору. Ведь он же хранит тех, кто в пути. Раньше ей бы и в голову не пришло ничего подобного. А тут она сложила руки и приготовилась молиться: «Святой…», но как же к нему обратиться? Агиос Христофорос, Синт-Эстатиус, Сент-Китс? Обратиться к нему на шведском, латинском или греческом? И как креститься: справа налево или слева направо? Она подумала и не стала креститься вовсе. Одной рукой пришлось держать шапку на голове, снова подул ветер, а другой — портфель и Хадара, который все время сползал с ее плеч. Она быстро прошептала: «Помоги, помоги мне, пожалуйста!», закрыла глаза, прижала к себе Хадара покрепче и перебежала реку.
Дальше она брела, будто в забытьи. Опрометью перебежав замерзшую реку, она теперь едва переставляла ноги от усталости. И вдруг увидела перед собой гору. Гора выросла неожиданно, оказавшись вовсе не горой, а огромным, диковинного вида зверем, похожим на лося с массивными ветвистыми рогами, подпирающими, как ей казалось, верхушки деревьев. Запрокинув голову и открыв рот, она с ужасом смотрела на этот призрак. Лось клонил к ней голову, и голова его была уже так близко, что она чувствовала его горячее дыхание. Ей было страшно, но она поднялась на цыпочки и пальцем осторожно дотронулась до морды зверя, и ощутила, как его губы жарко затрепетали. Тогда она набралась смелости и погладила его по носу. Нос на ощупь был нежный, как мужской член. Страх ее совсем прошел, и она дотронулась до клочков курчавой шерсти над его ноздрями. Она гладила эту курчавую шерсть, как когда-то в детстве гладила персидскую овечку. Гладила овечку и кормила ее с руки. Они были с отцом на экскурсии, овечка гуляла в загончике, на заборе висела машина-автомат, туда кидали мелочь и получали пакетики с кормом. Она вспомнила об этом, пока ласкала этот мохнатый носище. Еще вспомнила, как снова и снова канючила у отца деньги, как ей не хотелось уходить от овечки. Когда отец все же оттащил ее за руку, то рассказал ей, что каракулевый мех, такой, как у мамы на воротнике пальто, выделывают из шкурок таких ягнят. Ягненка вынимают из материнской утробы, а чтобы шкурку не испортить, овце заживо разрезают матку, достают ягненка и снимают с него шкуру тоже заживо. Наверное, отец не должен был это рассказывать, но он всегда пользовался случаем, чтобы просветить свою дочь. Лось неожиданно тряхнул головой и громко фыркнул. Она испугалась и быстро отдернула руку. Рогатая голова начала подниматься вверх, изогнутая шея распрямлялась и вытягивала величественную голову с терновым венцом рогов все выше и выше, его прекрасная голова вздымалась вверх, будто восходящее солнце, пока не исчезла за вершинами деревьев.
Она уже не помнила, как в конце концов вышла к развилке. В тот момент, когда она приблизилась к сломанному указателю, который если и указывал куда-то, то прямо в землю, она увидела трактор. Он тоже походил на призрак. Пылил вокруг себя снегом, грохотал, дикие глаза прожекторов светили на фоне метели так ярко, что ей пришлось заслонить глаза рукой, сумка с рукописью упала в снег. Другой рукой она замахала изо всех сил, так что Хадар свалился на землю. Трактор остановился. Она быстро подняла сумку, схватила Хадара за волосы, потащила его за собой по снегу и на бегу закричала: «Я тут! Я здесь!» Водитель высунулся из кабины, и она прокричала, обращаясь к расплывчатому овалу лица высоко над собой: «Мне нужно на трассу, на автостраду!»
Усевшись рядом с водителем, она поняла, что ей здорово повезло.
— Подфартило тебе, — кричал ей водитель сквозь грохот мотора, — что меня сюда послали за этим указателем, хотят ремонтировать, только привезти надо. А так бы не поехал, по четвергам тут не бываю. Ты сама-то далеко бы не ушла. По этой дороге не пройти, когда снегу навалит. Ведет ложбиной. И снегу тут — больше, чем в лесу.
— Да указатель-то сломан еще с начала зимы. А ты его и не взял, — удивилась она.
— Ну и пусть. Он примерз там. Не видишь, что ли? Кто же знал, что такая погода завернет, когда меня посылали. Вчера-то хорошая была погода. А ночью все замерзло, и с утра по небу гонит тучи и снег валит. Ну и что, что указатель не взял, зато тебя подобрал. Какая разница.
Странная логика, но здесь на севере она научилась ни о чем не спрашивать. Главное, что трактор приехал.
На трассе ей снова повезло. Стояла она совсем недолго, как увидела, что едет грузовик. Ей казалось, что он не едет, а выплывает из белого пространства. Грузовик плыл в белой тишине, и снежинки плясали вокруг его фар. Он приближался совершенно бесшумно, и только когда остановился рядом с ней, она услышала скрип тормозов. Грузовик резко выдохнул воздух из глубин своих жестяных легких, словно кит, который, всплывая на поверхность белых волн, выпустил фонтаны пара. Открылась дверь, из кабины дохнуло теплом, водитель подал ей руку и помог влезть наверх со всеми сумками и Хадаром. «Мне до Уппсалы», — прошептала она и рухнула на сиденье. Сумка упала ей на колени, портфель ударил ее по лицу, Хадар повис на спинке сиденья позади нее. Она оперлась на него спиной. Водитель стал ее расспрашивать, зачем ей нужно в Уппсалу, но она не отвечала, оцепенело уставившись на дворники, которые раздвигали снег на белые полумесяцы.
Она хотела попасть в Уппсалу вовсе не потому, что ей вспомнился университет, а потому, что никакое другое место ей просто не пришло в голову. Вот только водитель до Уппсалы не доехал. Через три часа он остановился в Умео. Окно кабины заливали красные лучи какой-то рекламы, и эти назойливые блики ее разбудили. «Почему стоим? Где мы?» — вскрикнула она. Водитель не ответил, навис над ее сонной фигурой, открыл дверь с ее стороны и громко крикнул: «Подъем!» В лицо ей ударил холодный воздух, и она сразу пришла в себя. Высунула голову из машины и увидела надпись над входом в большое здание. Надпись словно бы парила в небе, то исчезая, то выныривая из темноты вместе с красным пульсирующим светом рекламы. Наконец ей удалось прочесть: «Умео».
— Но это же Умео, — она с удивлением обернулась на водителя. — А мне надо…
— Это вокзал. Доедешь, куда тебе надо, — водитель был сердит, это совместное путешествие он представлял себе совсем по-другому.
Она неуклюже начала слезать. Носком башмака нащупывала ступеньки, лестница была отвесная, водитель помогать ей не стал, наконец ступила на тротуар. Умео, Умео, бормотала она про себя, все еще не понимая, где она и зачем, хотела спросить, но водитель уже завел мотор, и она успела крикнуть ему: «Спасибо!» Он не ответил. Выкинул ей Хадара, обе сумки и резко захлопнул дверь. Она успела поймать портфель, Хадар и сумка грохнулись на землю.
