Леонид Габышев - Из зоны в зону
Надо уезжать из Падуна, а когда, когда он еще сюда заглянет? За день многих повидал. Встретил и тех, с кем вместе воровал, и тех, кого обворовал, но они не знали об этом и радостно жали руку, приветствуя, как героя. Жали и те, кто никогда не любил преступников, но жали потому, что он такой отчаянный и вышел оттуда живым.
7
Переночевав у тети Симы, утром пошел в соседнюю деревню, где когда-то жила его любимая Верочка.
Верину маму застал на работе. Он увидел женщину лет пятидесяти, с черными, как у Веры, глазами, миловидную и очень на Веру похожую. «Это ее мама».
— Вас зовут Валерия Алексеевна?
— Да.
— Я Коля Петров. Я тут проездом и зашел узнать, как поживает Вера.
Валерия Алексеевна смутилась.
— Я пока свободна, идемте к нам.
Шли по улице, и он рассказывал о себе. Потом спросил:
— Как Вера устроилась?
— Вы знаете, она уехала в Кемерово. Там вышла замуж. Я была на свадьбе. Муж крепко любит и говорит: «Веру в обиду не дам».
Пятистенный дом, срубленный с размахом, стоял в конце деревни. В ограде столкнулись с хмельным мужем Валерии Алексеевны.
— Гость, Лера? — спросил он жену.
— Отстань. Это по работе.
— А-а-а, — протянул Нил Петрович.
Вошли в дом.
— Садитесь, — сказала Валерия Алексеевна и принесла фотографию. — Вот, недавно прислали.
На любительской фотографии Вера с мужем. Он на голову выше. Заметно — Вера беременная.
— Осенью родит, — сказала Валерия Алексеевна, видя, как Коля внимательно рассматривает фотографию.
— Да, ничего у меня с Верой не вышло. Я здорово ее любил. Пусть будет счастлива с ним.
С минуту длилось молчание.
— Вы Вере до Кемерово билет брали, я верну вам деньги.
— Не надо. Разве в деньгах дело?.. Пойду, мне надо в Новую Заимку съездить.
— Подождите, я вас молоком напою, — сказала она и вошла в амбар.
— Вот, — выходя из амбара и держа глиняную необожженную кринку, — сказала Валерия Алексеевна, — попейте.
Он взял деревенскую кринку, столько лет им не виданную, и только хотел приложиться, как Валерия Алексеевна сказала:
— Надо смешать молоко.
Молоко покрывал толстый слой сливок.
— Да что это я, пейте, — смутилась Валерия Алексеевна.
Он пил, но вот сливки кончились, и медленно цедил охлажденное молоко.
Выйдя за ворота, стал рассказывать, что благодаря ее дочери, завязал с преступностью и хочет поступать и институт. И всем, чего добьется в жизни, будет обязан только любви.
Прочитав стихотворение Есенина, сказал:
— Выучил для Верочки, но она никогда не будет моей.
Валерия Алексеевна шла, опустив голову.
— Спасибо, что вы родили такую дочь. И хоть у нас ничего не получилось, я все равно люблю Веру.
— Коля, если у Веры не сложится жизнь, она станет твоей женой.
— Если в этом году поступлю в институт, я напишу вам.
Он улыбнулся, улыбнулась и Валерия Алексеевна, и опять уловил ту поразительную схожесть в глазах и улыбке мамы и дочери.
К большаку шел напрямик по рыхлому, незасеянному полю, и земля набивалась в туфли. Перейдя строящуюся автотрассу, подумал: «Скоро проложат асфальтированную дорогу, и когда приеду в следующий раз, то до Падуна и Новой Заимки буду мчаться на автобусе, по автотрассе. И зарастет большак травой, а я по нему столько раз ходил и гонял на мотиках».
Брел в сторону Новой Заимки, голосуя попутным машинам. Хотелось проехать на лошади — к черту цивилизацию! — но не было на дороге лошадей.
Послышался рев двигателя. Повернулся. Навстречу «Кировец», и он поднял руку.
Водитель веселый, и Коля болтал с ним, не скрывая, что едет в Заимку, в которой не был шесть лет, а пять из них отсидел.
— Останови на перекрестке, — сказал у станции и показал в окно пальцем.
— Здесь мы совершили преступление. Тогда росла рожь, а в этом году ничего не посеяли.
Спрыгнув на землю, пошел по роковой старозаимковской дороге. Примерно на этом месте ударили штакетиной по голове учителя, и остановился, оглядываясь кругом. «Кировец» дернулся, и водитель помахал рукой.
Коля пошел на станцию к приятелю Власу. Он переехал из Падуна. С ним переписывался из зоны. В Падуне заходил к матери Власа, а соседка рассказала, что прошлым летом, напившись до чертиков, в омут бросился брат Власа, Агафон. Агафон был инвалид — плохо видел. Перед тем как кинуться в омут, поделился с соседкой горем: прожил около сорока и не знал, почему у него плохое зрение. А тут мать поведала: когда в девках забеременела, возненавидела плод и часто колотила по нему кулаками. Хотелось выкидыша. Но она родила симпатичного, почти слепого мальчика и сдала в приют. Детство и юность Агафон провел в приютах и колониях, где над ним, полуслепым, издевались. Об этом он пьяный, проклиная судьбу, рассказывал Коле.
В неогороженном дворе возле поленницы заметил Власа. Он сидел на траве, а рядом топотала светловолосая — ох, как на него похожая — дочка. Коля надеялся: Влас не узнает. Но тот повернулся к скользнул взглядом. В этот момент девочка упала и заплакала. Он поднял ее и шагнул навстречу.
— Здравствуй, Микола, — улыбаясь, он протягивал обе руки.
— А я думал, через восемь лет меня в черных очках ни за что не узнаешь.
— Ну как мне тебя не узнать…
Он засуетился, взял дочку за руку и крикнул жене:
— Рая, посмотри, кто к нам приехал!
Из дома, улыбаясь, вышла жена.
— Надо бутылку брать. Да у нас же нет денег…
— Я сам возьму, — прервал Коля Власа.
— Нет, ты гость, и возьмем мы. Да, Рая, вспомнил: у меня в заначке трояк есть.
— Влас, мне надо в Заимке дядьку попроведать. Вначале к нему загляну…
Напрягая мышцы, почти бежал. Возле дома помешанного дядьки остановился и посмотрел на колодец: от колодца, с полными ведрами, шел дядя Ваня — безотказный труженик, выполняющий в колхозе самую черную работу. И захотелось хоть раз в жизни помочь дяде Ване, в детстве ему часто рассказывавшего всего две сказки: про медведя и про волка.
Направился к дядьке и загородил дорогу. Дядя Ваня — обросший щетиной, в заштопанной клетчатой рубашке и грязных кирзовых сапогах, хотя грязи на улице нет, обошел племянника.
Раз дядя его в черных очках не узнает, сунул очки в карман и снова загородил дорогу.
— Дядя Ваня, да посмотри же, что ты меня не узнаешь.
— Не знаю я вас, — он вновь обошел племянника.
Коля семенил впереди дядьки и заглядывал ему в лицо.
— Дядя Ваня, давайте я донесу воду.
— Да не надо, я сам.
— Дядя Ваня, я же твой племянник.
Дядька остановился.
— Какой племянник?
