Мария Арбатова - Меня зовут Женщина
— Плановое кесарево, — ткнула в меня пальцем во время обхода плечистая грубая тетка из тех, что работают в овощных магазинах и заведуют гинекологиями, и пошла дальше.
— Почему кесарево? — закричала я и побежала за теткой, поскольку в данном случае она заведовала гинекологией.
— А вы сами не понимаете, женщина, почему? — Удивилась тетка на ходу. — Измерьте бедра сантиметром и подумайте. Ребенок в такой узкий таз не пролезет, женщина, ему место нужно, и сами помрете, и детей замучите. Я вам в карте пишу красными чернилами, чтоб видно было про плановое кесарево, а то вдруг вы не ко мне придете рожать.
— Конечно, не к вам.
— А чем это вам мое отделение не нравится? — обиделась она.
— Вчера у женщины в нашей палате начались схватки, сестра сказала, что надо подождать, что в родилке два стола и оба заняты.
— Ну и что? — удивилась тетка. — И что случилось? Ну, покричала немножко в палате. Да моя мать меня вообще в поле родила. Сено косила и прямо на нем родила.
— Я бы хотела иметь более комфортные условия, чем ваша мать.
— Тогда дайте телеграмму Брежневу, что вы тут одна особенная, пусть он у вас на своем письменном столе роды принимает. А я за свою зарплату и так слишком много делаю!
На общепалатном обсуждении было вынесено решение, что кесарево много лучше традиционного способа, во-первых, боли не чувствуешь, во-вторых, врач все время рядом, а без кесарева его хрен найдешь, когда рожаешь. Были рассказаны все имеющиеся в репертуаре двадцати девяти воспаленных страхом сознаний истории про смерть с кесаревым и из-за отсутствий оного. И когда все угомонилось, задышало, засопело и захрапело, я лежала в темноте и, плача в подушку, крутила в голове кубик Рубика предстоящего. Конечно, сильно манили наркоз и при пробуждении двое хорошеньких детишек в конвертах, завязанных шелковыми бантами. Но, будучи университетским головастиком, я изучила горы литературы по данному вопросу и среди прочего выяснила, что вегетососудистая система детей, появившихся на свет кесаревым путем, плохо приспособлена к перепадам давления.
Однако на мне как мраморная плита лежала глубоко внедренная гинекологами мысль о том, что в области родов я не способна ни на что и что все советские женщины с широкими бедрами спокойно и радостно рожают по одному ребенку на сене, в кровати, в лифте, у станка и домны, и только я, богемный выродок, мало того, Что беременна сразу двумя, так еще с резус-конфликтом, токсикозом, узкими бедрами и необоснованными претензиями.
Как-то я пережила эту больничку с ледяными умываниями по утрам в тесном умывальнике, уставленном трехлитровыми банками анализов по Земницкому; с едой, от одного запаха которой может случиться выкидыш; с грязными окнами, выходящими на больничный морг, и прочими аксессуарами, сопутствующими вынашиванию людей двадцать первого века.
Из больнички я отправилась во Всесоюзный институт гинекологии, в котором рожали жены дипломатов, космонавтов, блатные и предельно патологичные. Я относилась к третьим и четвертым. Приятельница маман, работающая там, предупредила:
— У нас, конечно, лучше, чем в роддомах, но если ты почувствуешь, что началось, и не позвонишь мне, я ни за что не ручаюсь.
Палаты были на шесть рядовых беременных или на одну посольско-космонавтско-генеральскую. Санитарка на замызганной тележке развозила трупного цвета кашу для рядовых и ресторанные изыски для посольско-космонавтско-генеральских. К ним посетителей пускали в палату, мы довольствовались записками, телефонными и оконными перекрикиваниями. Правда, мой муж надевал белый халат и со свойственным ему артистизмом пробирался на четвертый этаж, где я ждала его, спрятавшись в полутемном коридоре. И мы обнимались, как революционеры-подпольщики, потому что к концу беременности чувство «оскорбленности и униженности» становилось вероисповеданием, и я уже вместе с администрацией полагала, что, будучи на сносях, встречаясь с будущим мужем, преступно нарушаю режим. И, попавшись, должна понести законное наказание в виде немедленной выписки и родов в еще менее комфортабельном месте. Беззащитность и неадекватность беременных такова, что из них получаются лучшие в мире зомби.
Измученные русской кухней негритянки жарили на плитке бананы с подсолнечным маслом, а кореянки тушили селедку в молоке. Душераздирающие запахи, помноженные на токсикозное восприятие, тиражировали расистские настроения. Компенсацией настроений было только регулярное посещение длинноногой негритянки тремя другими женами ее посольского мужа и фольклор, рождающийся вокруг этого.
Институт отличался от аналогичных учреждений еще и присутствием большого количества чернокожих и желтокожих студентов. Я могла есть, спать, умирать, когда в палату врывалась толпа и бойкая преподавательница с пачкой историй болезни выуживала одну и, водя по мне указкой, тараторила:
— Интересный случай, девятнадцать лет, двойня, резус-конфликт, — и двадцать студентов по очереди ощупывали мой живот, стараясь выглядеть крутыми профессионалами.
— Вам не кажется, что однажды я рожу посреди показательных выступлений? — спросила я.
— Ничего, ничего, мы на вас еще зачет будем сдавать, — ответила она.
Однажды я легла на спину и потеряла сознание. Поскольку пост с нашатырем находился в другом конце коридора на расстоянии с пол-остановки автобуса, то в сознание возвращали с помощью битья по моему хорошенькому, с моей точки зрения, личику. Придя в себя, я снова легла на спину и снова отрубилась. Собравшиеся вокруг врачи долго рефлексировали, пока не разошлись, пожав плечами. Мне предстояла ночь, и я панически боялась принять горизонтальное положение. Я сидела до утра, по-сиротски обняв подушку, но утром свалилась, заснула и выключилась. В таком виде застала меня энергичная профессорша, которую привела толпа недоумевающих врачей. Профессорша выматерилась, дала мне крепкой ладонью по морде, усадила в постели и обратилась к толпе.
— Я не понимаю, как вы учились в институте? Кто вам выдал дипломы? Посмотрите на нее, типичная двойня, дети с большим весом пережимают полую вену. Это не патология, это норма для тех, кто считает себя специалистом! — Врачи смотрели в пол. — А вы, женщина, запомните, на спине, пока не родите, вам делать нечего!
— А на чем же я буду рожать? — похолодела я.
— На боку. Француженки традиционно рожают на боку, а кореянки вообще на корточках.
— Но у меня в карте написано красными чернилами плановое кесарево, — взмолилась я. — Как мне будут делать кесарево на боку или на корточках?
— Дайте карту, — потребовала профессорша. — Видите, женщина, я вычеркиваю плановое кесарево и пишу вместо этого синдром полой вены.
